Бессмертный Александр

О, Запад есть Запад, Восток есть Восток,
И с места они не сойдут,
Пока не предстанет Небо с Землей
На Страшный Господень суд.
Но нет Востока, и Запада нет,
что племя, родина, род,
Если сильный с сильным, лицом к лицу
У края земли встаёт?

Редьярд Киплинг
«Баллада о Востоке и Западе»

Содержание

1. Царь. Герой. Бог. – Вступление
2. В преддверии величия
• Македонский гамбит
• Между Элладой и Балканами
• Филипп и Олимпиада
• Филипп и Александр
3. Наследник престола
• Резюме Александра Великого
• Детские годы
• Школа мудреца
• Против отца
• Коронация
• Молнии подобный
4. Бросок копья
• Персы и Персия
• Придворный лагерь
• Ионическая война
• Пророчество свершилось
5. Новые цели
• Дарий
• Финикия и господство на море
• Врата Египта
• Фараон Египта
• Александрия
• Сын Бога
• Первая империя
6. К бессмертной славе
• Ударный клин
• Царь Азии
• Конец «войны отмщения»
7. В глубь Азии
• Восточный Иран
• «Приказывать великое»
• Солдаты с крыльями
• Два мировоззрения
• Империя Александра
8. На край земли
• Страна чудес
• Символ народа, который в пути
• Дальше и лучше Геракла
• Брахманы
• Борьба за неосуществимое
• Баллада о безрассудстве
• Остаться в живых (Пески смерти)
9. На край жизни
• Мирная жизнь
• Свадьба Запада и Востока
• Мятеж
• Солнце заходит в Вавилоне
10. Гений Александра
• Политик
• Финансист
• Миротворец
• Полководец
• Стратег
• Тактик
• Властитель
• Лидер
11. Мировой царь
• Мировая империя
• Эллинская культура и Эллинизм
• Феномен Александра Великого
12. Герой предопределением свыше – Рудольф Штейнер
• Постатлантический период
• Греция
• Эпос о Гильгамеше
• Эфесские мистерии
• «Песнь об Александре»
• Аристотель и Александр
13. Явное и тайное – В. Дёмин
• Великая Магическая Триада Древности
• Притяжение Севера
• Кипарисовый сундук
14. Таинственное искусство побеждать
• История одного мифа – Е. Косолобова
• «Мы наиболее одиноки в окружении мифов»
• Таинственное искуство побеждать – Хорхе Анхель Ливрага
15. Заключение
16. Ключевые моменты жизни Александра Великого
17. Дополнительная информация для любознательных
18. Библиография

 

История душу мою полонила,
Когда довелось мне стоять в тишине
Над водами Ганга, Евфрата и Нила
В раздумьях о самом сегодняшнем дне.
Под ржанье и топот бесчисленный конский
Сначала случайно, потом неспроста,
Дороги, где шел Александр Македонский,
Как музыку боли читал я с листа.
Он кто? Полубог справедливый и добрый?
Счастливец, из тех, кто не гибнет в огне?
Жестокий философ? Великий географ?
Иль просто убийца на черном коне?
Ушедшие полузабытые тени
Ложатся на камни сегодняшних дней,
Чтоб нам открывалось столетий сплетенье,
Чтобы самое дальнее было видней

Лев Ошанин
«Вода бессмертия», роман в балладах

Царь. Герой. Бог.
Вступление

Об Александре Македонском написано сотни, тысячи книг, его удивительная жизнь давно превратилась в легенду. «То, что касается Александра, известно всем», – писал путешественник Павсаний через 400 лет после походов великого завоевателя, а другой писатель утверждал, что «нет человека, о котором писали бы больше и противоречивее». «Коротка была жизнь Александра, но он наполнил ее множеством величайших подвигов, – говорит древний биограф Александра Великого – в самом деле, если в истории есть герои, Александр, бесспорно, должен быть отнесён к числу их. Если в историческом процессе имеет значение человеческая личность, Александру принадлежит одна из самых видных ролей». Немного найдётся людей, за которыми осталась бы такая громкая слава и в Европе, и в Передней Азии, какую снискал себе Александр. В истории поэтического творчества его можно сравнить лишь с Карлом Великим. Чем последний стал для Запада, тем Александр сделался для Востока: наряду с Рустамом, он любимый герой персидских сказок и романов.

Прошедшие с тех пор века не ослабили интереса к его судьбе, и даже невежественный городничий в гоголевском «Ревизоре» не отрицал, что Александр Македонский – герой, хотя и не рекомендовал на этом основании ломать стулья. Ожесточённые споры об Александре не затихают до сих пор, не только стулья, но даже копья ломали и поныне ломают крупнейшие учёные и историки. В глазах одних он не был «ни великим политиком, ни великим полководцем»; в глазах других – он «один из величайших вершителей истории человечества». Насчитывалось не менее двадцати восьми сочинений, составленных свидетелями его жизни – почти столько же, сколько Евангелий. Все эти тексты исчезли. Но прежде, чем претерпеть уничтожение, которое было повсеместным и вряд ли случайным, эти тексты находились еще в распоряжении пяти античных писателей: Диодора Сицилийского, Трога Помпея, Квинта Курция, Плутарха из Херонеи и Арриана из Никомедии. Несколько пространных фрагментов из этих текстов из века в век, из поколения в поколение представляет собой главный источник для бесчисленных биографий, исследований, диссертаций и работ, посвящённых Александру. Три великих восточных поэта Фирдоуси, Низами и Навои посвятили ему свои шедевры, не говоря уже о других. Об Александре и о значении его деятельности спорили и спорят и это лучшее доказательство его незаурядности, ведь не спорят только о «средних людях»; все же, что отклоняется от «золотой середины» всегда служило и будет служить предметом обсуждения.

Сменялись эпохи, и менялось отношение к Александру. Западные историки XVII–XVIII веков признавали идеалом общественного строя афинскую демократию эпохи Перикла и к тому, кто положил конец независимости Афин, к Филиппу и Александру, относились неприязненно. В XX столетии одобряются идеи Александра создать государство «обнимающее главнейшие культурные народы и сглаживающее их особенности на почве возможно более космополитической культуры». После Второй Мировой войны интерес к личности Александра особенно возрос. За этот период времени об Александре написано больше книг, чем за все предыдущие годы. Кем только не предстаёт Александр в этих исследованиях: «мрачный гений», «философ с оружием в руках», правозвестник братства и единства народов...

В наши дни его поразительные и непривзойдённые успехи вдохновляют лидеров бизнеса и политики – от медиамагната Теда Тернера (в его кабинете стоит бронзовый бюст Александра) до командующего операцией «Буря в пустыне» генерала Норманна Шварцкопфа (при освобождении Кувейта он использовал тактические приёмы Александра в знаменитом фланговом маневре против иракской армии). Знаменитые американские генералы времён Войны Севера и Юга Джордж Вашингтон, Роберт Э.Ли и Уиллис Грант объясняли свои военные успехи использованием стратегических и тактических приёмов Александра. Военным гением Александра восхищались многие генералы и политики времён Второй мировой войны и послевоенной эпохи. Более того, некоторые родители называют своих детей не только Александрами в честь великого царя, но выбирают имена, связанные с тем или иным подвигом Александра: например, отец великого бейсболиста Тая Кобба назвал своего сына Тайрусом в честь героической осады города Тира (Tyrus) Александром. В Индии об Александре знает каждый школьник. Каждому индийскому ребёнку рассказывают о знаменитой битве Александра с царём Пором, и он с малых лет помнит стишки о двух храбрых противниках.

Парта Боуз пишет, что когда он начал изучать стратегические методики, то впервые осознал все значение Александра для наших современных подходов к стратегическим подходам бизнеса, политики и военного искусства. Деяния Александра не просто «захватывают» – в них есть нечто неприходящее. С поразительной ясностью, Боуз понял это в 1991 году, когда вместе с Грэмом Шарманом посетил генерала Уильяма «Гаса» Пагониса (начальника снабжения многонациональных сил во время Войны в Заливе) и воочую убедился, насколько стратегия и тактика Александра повлияли на действия американских войск в тех самых песках Аравии, которые Александр преодолел 2 300 с лишним лет тому назад. В дальнейшем Боуз не раз наблюдал, как много современных идей и решений, позволяющих разобраться в неопределённой ситуации или определить будущее, восходят к Александру Великому.

В Средние века популярность «Романа об Александре», версии которого дошли до нас не только на греческом, но и на латинском, армянском, сербском и многих других языках, можно сравнить только с популярностью «Библии». Сейчас новый пик интереса к этой Великой личности: издаётся и переиздаётся множество книг – только у нас, в России, я нашла около двадцати; вышел фильм, а намечалось, как я узнала, снимать даже два фильма об Александре – о детских и юношеских годах и о периоде его великих завоеваний – в планах Голливуда значились два сценария, два режиссера и разные актёры. А сейчас в Интернете есть сообщение, что в 2006 году выходит ещё один фильм об Александре, совместное производство нескольких стран. На новом витке мы опять восторгаемся деяниями Великого Македонца. Почему? Мне показалась интересным провести параллель: после мрачных Средних веков, когда так популярна была «Книга об Александре» – свободной и сильной личности, пришла Эпоха Возрождения, а в настоящее время, что вызовет к жизни очередной пик интереса к Александру? Не ждёт ли и нас Новая Эпоха Возрождения или Вознесения?!

Поборник эллинской демократии Демосфен, чье красноречие стало легендой, пытался противостоять силе единственное, чем обладал, – Слово. Как всегда в истории восторжествовала сила, которую олицетворял македонский царь Филипп II. Его сын – Великий Александр – слил воедино Слово и Силу. Он был царём, героем и богом. Невольно приходит на ум строфа: «...ни царь, ни бог и ни герой». Но Он был им – Великой триадой – в одном лице – Александр Единственный – и Царь, и Герой, и Бог – Царь мира, твёрдо стоящий ногами на всех известных в то время материках. В сиянии его образа меркнут любые гиперболы. Титулатура – ничто. Царь Македонии, Царь четырёх сторон света, фараон Египта – избранник Ра и возлюбленный Амона, покровитель Эллады… Маршрут беспримерного похода в Индию скажет больше, чем все эти «прочая и прочая»: Палестина, Финикия, Ассирия, Вавилон, Иран, Гиркания, Парфия, Афганистан, Бактрия, Согдиана, Пенджаб…

Ф. Шахермайр пишет, что «Александру была уготована более тяжёлая участь, чем его отцу Филиппу, который просто исполнял требования времени. Александр должен был стать разрушителем ради насаждения нового, поэтому в нём на протяжении всей его жизни боролись две силы – любовь к созиданию и дух разрушения». Сейчас в мир идут дети Индиго, их называют «разрушителями», но Александра тоже называют разрушителем: «Александр – человек, штурмующий все и вся, не связанный ни прошлым, ни традициями, ни национальными обязательствами, ни общественным мнением, ни возможностями – он подчинялся только таившимся в нём внутренним силам и той роли, которую он должен был сыграть».

Обратите внимание! Он не связывал себя ничем – он делал то, к чему нас сегодня призывает Крайон: «Не думай, как человек» – Александр не думал и не действовал, как человек – он думал и действовал, как бог. Новые энергии принесли нам осознание себя, как божественной составляющей, а Александр жил в этом состоянии – он осознавал себя богом, которому всё по плечу.

И ещё одна интересная параллель – Ф. Шахермайр пишет: «Александр и его Александрия оказали большое влияние на судьбу египтян. До сих пор этот народ пребывал в изоляции, как бы в коконе. Теперь оболочка кокона на севере лопнула, ибо Александрия навсегда положила конец изоляции страны на Ниле. Новая Эллада переселилась в дельту Нила и сделала Египет с его богатствами доступным остальной Ойкумене». Я уверена, что именно это делаем и мы – Маяки, только для всей Земли – пробиваем оболочку кокона на Севере (выход всегда на Севере) и кладём конец изоляции Земли во вселенной.

Александр Великий, умерший в возрасте тридцати трёх неполных лет, с самого своего рождения рассматривался некоторыми жрецами, людьми посвященными, и знатоками-оракулами на обоих берегах Средиземного моря как сын Зевса-Амона. Афиняне, большинство греческих городов и даже сами римляне официально признали его тринадцатым среди олимпийских богов; египтяне короновали его как фараона, вавилоняне – как царя. Евреи увидели в нем одного из князей мира, предшественника Мессии, о котором говорится в пророчествах Даниила. Некоторые народы Индии взяли за образец его черты, чтобы представить себе Будду, которому до прихода завоевателя не придавали зрительного образа. Некоторые первые христианские церкви благословляли его и устраивали праздники в честь Александра. Ислам поместил его среди героев под именем Искандер, а также в Коране – под именем Дуль-Карнаин (то есть человек о двух рогах, поскольку арабские народы помнили его изображения на монетах в облике Зевса-Амона с бараньими рогами).

Современники Александра тоже постоянно задавались вопросом: "Человек он или бог?" И, похоже, что в пользу первого мнения было не меньше доводов, чем в пользу второго. Существование таких людей в определенные времена представляется необходимым. И мудрецы из глубин храмов устремляли взоры на судьбы побочных детей, часто еще до их рождения. Изо всех великих божественных побочных детей древности (Тесей, Ромул, Моисей – дети «священного» происхождения, божественно зачатые) образ Александра Македонского, наиболее доступен нашему пониманию. Он принадлежит временам историческим, а не легендарным. Даже догматические абстрагирования не скрыли от нас его лица. Его поразительная жизнь, хотя в ней и есть некие таинственные стороны, нам довольно хорошо известна, причем в развитии. Ее превратности, на первый взгляд, уводящие в сторону, обозначили новый путь для целой цивилизации. Кажется, что силы, жившие в нем, имели иные пределы, нежели те, что обычны для сил человеческих.

Из книг Агни Йоги нам известно, что Александр Македонский был тесно связан с Учителями человечества. Для выполнения особой миссии ему был дан осколок камня Ориона, который усиливал его энергетику, способствуя победе в любом начинании. Этот камень часто сопутствовал мудрым правителям, предохраняя их от опасности. Но если хранитель камня искажал заветы Братства, сила метеорита обращалась против нарушившего Закон. Как ни велики были заслуги талантливого полководца, всё же он не сумел выполнить свою миссию до конца.

В записях Е.И. Рерих об этом сказано: «Вы уже знаете, что явление Камня всегда сопряжено с женским началом. Наполеон, по совету злобных сил, сам погасил звезду свою. Камень был принесён Наполеону в Марселе неизвестным лицом, и он подарил его Жозефине. План уже был разбит, когда Наполеон безумно устремился на Россию, ибо он не должен был затронуть Азию. Напомню о другом плане – Объединении Азии с Европою. Когда Александр Македонский начал дело великое, он тем же путём, отослав возлюбленную Мелиссу, нарушил кору судьбы. Оба – Наполеон и Александр Македонский имели предсказание о Камне, но человеческая природа затемняет ясность задачи. Правда, они отдавали Камень с лучшим чувством возлюбленным, но потом теряли связь, затемнённые звериными вспышками. Его должна носить женщина, которой отдано лучшее чувство. Ябучтуу хранила его, и Ккрновуу одевал его на Праздник Солнца (правители Атлантиды)» (Рерих Е. И. Огненный опыт, от 2.5.24).

Зная, сколько писателей, учёных, историков исследовали жизнь Александра Великого, сколько написано прекрасных книг, многие из которых я сама прочитала и изучила, зная, что Ф. Шахермайер потратил 50 лет жизни на изучение деяний Александра и его эпоху, я всё-таки написала эту работу, почему? Ничего нового я не скажу – только соединю разбросанное по многим книгам то, что особенно трогает сердце, то, что учит нас сегодня, в этих новых энергиях жить и творить невозможное, как творил его Великий Александр. Когда мы думаем, читаем или пишем о ком-то, мы соприкасаемся с ним – это очень сильное и глубокое переживание. Я написала эту работу, потому что она дала мне возможность жить рядом с Александром, идти через перевалы Гиндикуша рядом с Александром, биться при Гавгамелах рядом с Александром, делать невозможное возможным рядом с Александром, она дала мне возможность чувствовать Его Живым и Побеждающим здесь и сейчас, рядом с нами!

Он ведёт нас за собой: Вперёд! В атаку!.. на наши слабости, на наши страхи, на нашу неуверенность в себе! Он напоминает нам, что мы боги, что свою судьбу мы вершим своими собственными руками. Пусть нам будет не стыдно смотреть тебе в глаза, Александр!

Могила Александра до сих пор не найдена. Он спит в священной земле фараонов, сын бога Амона и фараон, и хочется надеяться, что ни ковш экскаватора, ни заступ археолога не потревожат тень величайшего из героев. Если память людская действительно является свидетельством бессмертия, то Александр заслужил его как никто более, став вровень с Гераклом – своим мифическим прародителем.

Бессмертный Александр! – Царь. Герой. Бог.

Грядут иные времена, Иные вспыхнут имена. К тому, что жил в забытом веке, Душа людская холодна. Но все ж он был. И путь его Вместил беду и торжество. Не всё сгоревшее сгорело, Не все ушедшее мертво!

  

В преддверии величия

Македонский гамбит

Мир есть текст, допускающий бесконечное множество интерпретаций.

История мира есть текст, число интерпретаций которого стремится к бесконечности.

Интерпретация мира зависит от бесконечного множества обстоятельств.

Интерпретация истории зависит от обстоятельств, число которых стремится к бесконечности.

Столкновение цивилизаций Востока и Запада (в том всеобъемлющем смысле, который придали этому словосочетанию современные политологи) привело к расширению Ойкумены вплоть до Индии и обернулось возникновением синкретической «западно-восточной» цивилизации – эллинизма. При этом Македония принесла себя в жертву идее средиземноморской цивилизации; история создания, возвышения и упадка Македонской империи представляет собой, если воспользоваться шахматной терминологией, классический вариант королевского гамбита – жертва королевской пешки позволила средиземноморской цивилизации получить стратегическую инициативу в противостоянии «Запад–Восток». Ход оказался настолько эффективным, что последствия его ощущались и продолжают ощущаться на протяжении двух с половиной тысяч лет.

Как государственное образование Македонская империя просуществовала недолго (359 г. до н. э. – воцарение Филиппа – 142 г. н. э. окончательное подавление Македонии Римом) – особенно в сравнении с пришедшей ей на смену империей Римской или значительно более поздними Византийской и Британской. Но как образование социокультурное, даже цивилизационное, она в известной степени существует и по сей день. А «македонский гамбит» вошёл в историю человечества как один из наиболее выдающихся образцов большой стратегии.

Пускай самопожертвование Македонии было, если допустимо так выразиться, бессознательным, пускай оно, в полном соответствии с сформулированным в гораздо более поздние времена принципом (а ныне – почти каноном), диктовалось ситуацией «вызова-и-ответа», пускай Македония, по большому счёту, оказалась пешкой на шахматной доске Судьбы. Пускай! Сегодня мы можем смело сказать: «Если бы древней Македонии не существовало, её следовало бы выдумать».

  

Между Элладой и Балканами

В глубокой древности Дельфийский оракул предсказал Македонии следующее:

Дельфийскому оракулу, согласно преданию, и была обязана древняя столица македонян своим возникновением. Прежде она называлась Эдессой и была известна как город, «богатый водой». Более прозаичные македоняне называли ее просто Эги, что означало «козий город». Столица стала колыбелью народа, весьма могущественного впоследствии, того самого, который произвел на свет одного из крупнейших завоевателей всех времен – Александра Великого. Город лежал на границе двух миров – эллинского и варварского, между сутолокой городской жизни и тишиной деревень, между Европой и Средиземным морем. Позади него – уходящие ввысь уступы Балканских гор, впереди – синеющие просторы Эгейского моря. Эллада и Балканы – два мира, как два полюса. Гении и демоны человеческого духа вложили в создание расцветающей эллинской культуры все, чем они располагали: радость и страсть, любовь и ненависть. Это было время, когда зарождалось все новое, создавались небывалые шедевры, политические идеи воплощались в отважных подвигах, знание вырастало в науку, ремесло и техника получили дальнейшее развитие. В эту эпоху каждое поколение превосходило предыдущее духовным богатством, зрелостью, умом и ловкостью, человек поднимался все выше по ступеням своего развития. Ареной всей этой бурной деятельности были оживленные полисы – соперничавшие друг с другом греческие города-государства. За Эгами поднимались Балканские горы и начинался совершенно иной мир, существовавший как бы вне времени. В этом мире сохранялся патриархальный уклад, который передавался из поколения в поколение и резко отличался от жизни на побережье Средиземного моря, где сконцентрировался весь культурный мир. В глубоких складках гор стрелки часов истории, казалось, остановились. Только изредка в эти ущелья залетал свежий ветер. Население долин Центральных и Восточных Балкан позволяло иноземцам проходить через свои земли, но относилось к ним настороженно.

Таким образом, противоречия между Элладой и Балканами были не просто противоречиями между городом и деревней, Европейским континентом и Средиземноморьем, эллинами и «варварами». Здесь зияла пропасть, по крайней мере, в половину тысячелетия: Балканы еще находились в изначальном, неподвижно-сонном состоянии, в котором Эллада пребывала несколькими веками ранее. Таким образом, оба эти мира были далеки друг от друга как по времени, так и по степени своего развития. Несомненно, племена, жившие между двумя мирами, находились в опасном положении. Поскольку они были чужды и эллинам и жителям Балкан, их духовная самобытность неизбежно должна была разлагаться изнутри. Нечто подобное произошло с фракийским племенем и жителями Эпира. Их собственный свет, однажды вспыхнув, погас в сиянии эллинской культуры. Только македонян не поглотила эллинская цивилизация. Жизнь эллинов стала поистине и их собственной. Поэтому у Александра с особой силой проявилась способность к восприятию эллинской культуры, вышедшая у него далеко за рамки свойственной македонянам приспособляемости.

По своему характеру македоняне не отличались от своих балканских соседей, им тоже были присущи честолюбие и гордость, болезненная чувствительность, а иногда и враждебность по отношению к высокомерным чужеземцам, задиристость, скептическое отношение к другим семьям и родам, мстительность. Однако в отличие от греков у македонян во всех делах наравне с мужчинами участвовали женщины. Мать и жена вообще играли у них значительную роль; по своей властности, энергии и характеру женщина не уступала здесь мужчине.

В Македонии наряду со знатным сословием гетайров (товарищей) существовала также и «кавалерия» гетайров, состоявшая не только из знати, но и из общинников. При этом содержание войска царю ничего не стоило. Гетайры содержали не только себя, но и своих всадников, не получая за это никакого вознаграждения. Именно в этом и заключалась их повинность, которую они были обязаны выполнять за полученные от царя земли. Долгое время конница представляла собой главную военную силу Македонского царства.
Тесные связи между царем, главным собственником всех земель, и гетайрами, владевшими ими, нашли выражение не только в несении военной службы, но и в личных взаимоотношениях. Цари, представители старой родовой знати, считались в своем замкнутом кругу primi inter pares («первыми среди равных»). Поэтому гетайры не только сопровождали царя в битвах, но были и его сотрапезниками на пиршествах. Как лица, приближенные к царскому двору, они составляли особый круг и имели постоянный доступ к царю. Если они появлялись при дворе, то их непременно приглашали к столу. Эти двойные узы – боевые и застольные (кстати, значению последних исследователи до сих пор уделяли мало внимания) – в Македонии сохранялись очень долго. Даже Александр считал само собой разумеющимся, что он должен сражаться во главе конницы гетайров и пировать с ними. Несомненно, что гетайры и были товарищами царя в буквальном смысле слова, и составляли его непосредственное и постоянное окружение.

Пришлось углубиться в некоторые общественные отношения в Македонии, иначе стало бы непонятным на какие решительные действия пошел Александр Македонский, ибо все эти патриархальные обычаи, взаимоотношения и установления оставались в силе вплоть до его царствования. Он, как ураган, смел все эти родовые преграды, вышел далеко за их пределы, оторвался от родины и всех тех уз, которые его сковывали, и сделался владыкой мира. Поэтому неудивительно, что все самые болезненные конфликты, которыми было омрачено его правление, возникли именно из указанных противоречий. Несколько позже мы увидим, как Александр, будучи исключительно сильной личностью, покинул уютный, но слишком тесный для него мирок. Можно понять отчаяние македонян, когда они увидели, что царь вполне сознательно отвергает их любовь, преданность и верность. Именно поэтому завязался здесь тот трагический узел, в котором оказались затем Филота, Парменион и Клит и который сам Александр смог разрубить только с помощью меча.

Филипп и Олимпиада

В 359 году до н. э. произошло событие, которому суждено было изменить ход мировой истории. Царь Пердикка III погиб в сражении, и вместо него македонский престол от имени наследника, малолетнего Аминты, решением войскового собрания занял брат Пердикки, двадцатитрёхлетний Филипп. Это было смутное время. Афины и Фивы (города-государства) пытались посадить на македонский трон своего ставленника. Иллирийцы, в битве с которыми погиб Пердикка, завладели горными районами и продвигались к побережью. Фракийцы наступали от Дуная, с севера приближались пеоны и агриане.

Казалось, ещё немного – и само название «Македония» навсегда исчезнет с карт Ойкумены. Но случилось неожиданное? Новый правитель сумел остановить нашествие: кого подкупил, кого разбил, Эпир подчинил через свадьбу с эпирской царевной Олимпиадой, распространил свою власть на восток и присовокупил к своим владениям богатейшие золотые рудники в Балканских горах. Иными словами, всего за несколько лет Македония стараниями Филиппа превратилась из захудалого полуварварского государства в твёрдо стоящую на ногах мощную державу, в реальную силу, которая претендовала на господство на Балканском полуострове и не только. В тот же год, когда Филипп встал у власти в Македонии, новый фараон, в результате восстания, свергнувшего его отца Теоса, взошел на Египетский трон, а в Персеполе незаконнорожденный Артаксеркс III, убив своих братьев, сменил на престоле Артаксеркса II.

В течение двадцати лет Филипп вынашивал планы господства над Грецией, и вот, благодаря его неустанному труду, как на поприще политики, подкупа, так и путём военного давления, в конце 338 года до н. э. собрался конгресс, ставший высшим достижением Филиппа в области государственного строительства. Между Грецией и Македонией был заключён постоянный договор, была создана Эллинская лига, а Филипп был пожизненно избран генералиссимусом военных сил лиги. Таким образом, благодаря государственной политике Филиппа – практически не имеющей параллелей в истории – все эллины Греции, кроме спартанцев, были объединены в единую греческую федерацию. В дальнейшем эти действия Филиппа стали основанием для отношений с Грецией Александра.

Под жестким управлением царя был создан удивительный в своей системности проект: маленькое полудикое государство с монометаллической монетой, небывалой регулярной армией нового типа, независимой – подчинённой напрямую царю – налоговой службой, с начатыми разработками мощных ирригационных систем. И в государстве возмужало молодое поколение, которому было тесно в провинциальных границах родины. Возник небывалый плацдарм для обкатки новой системы на окружающем мире. Великий стратег исполнил свою миссию и умер, оставив готовую машину, которую надлежало испытать в действии и отладить на практике.

Военная машина Филиппа для того времени была безупречна. Он реформировал пехоту: разделил её на лёгкую (пельтасты – от греч. «пельта» – лёгкий плетёный щит), среднюю (гипасписты – щитоносцы) и тяжёлую (пэдзэтайры – пешие друзья) и ввёл для последней боевое построение фалангой нового типа – македонской. Фаланга была вооружена длинными копьями – сариссами длиной 6–7 м, дротиками, короткими мечами и круглыми щитами – асписами.

Конница тоже была разделена на лёгкую и тяжёлую, и превращена в кавалерию, т. е. были созданы отряды определённой численности, таким образом, первая кавалерия была создана македонянами. Основу тяжёлой македонской кавалерии составляли гетайры. Атаковали гетайры клином, а не лавой, как персы или скифы, во главе клина командир – иларх, во втором ряду два всадника, в третьем – три, и так далее. Кавалерия стала главным подразделением и заменила фалангу в качестве ударной силы, которая, соответственно, становилась прикрытием для кавалерии. Вместо того чтобы наступать, фаланга стала грозить сделать это; ужас, который всегда наводит фаланга, деморализует врага и тем самым, подготавливает почву для решительного удара, т. к. вид ощетинившихся пиками рядов выглядит устрашающим.

Ещё одним нововведением было решительное сокращение обоза. Филипп начал широко использовать технику – тараны, катапульты, баллисты, осадные башни, а Александр превзошёл его в этом, т. к. впервые применил катапульты, метавшие стрелы и дротики в качестве полевой артиллерии. Вдобавок, в македонском войске появилась разведка, для которой чаще всего использовали лёгкую конницу.

Иными словами, новая македонская армия представляла собой военную машину, объединявшую три рода войск – пехоту, кавалерию и артиллерию; регулярное применение осадной техники, а также техники для переправ через водные пространства, позволяет говорить и о прообразе инженерных войск. Причём эта необычайно сложная для того времени структура отличалась чёткой организацией и отличной «проходимостью управляющего сигнала». Неудивительно, что македонская армия не знала поражения.

Филипп был тонкий и трезвый политик. Он ясно сознавал те цели, к которым стремился, со строгой логикой проводил свои планы, быстро исполнял их. Он всегда умел как-то оставаться загадкой для своих противников, являться им всегда не с той стороны и не в том направлении, как они ожидали. Человек по природе страстный, он, когда было нужно, умел быть полным господином своих страстей.

Совершенную противоположность представляла его супруга Олимпиада, дочь эпирского царя Неоптолема, ведшего свой род от мифического героя Ахилла. Красавица собой, полная внутреннего огня, страстная, честолюбивая, она была горячо предана таинственным культам Диониса. Хотя ее страсти были типичны для иллирийско-балканских женщин, однако полное отсутствие сдерживающих центров делало ее не похожей на своих земляков. Она могла преступить любые границы, для нее не существовало ни каких-либо моральных принципов, ни традиций. Только любовь, ненависть или жажда мести могли побудить эту гордую и властолюбивую женщину к действию. Олимпиада была эпирской княжной, т. е. происходила из области, расположенной между двумя мирами.

Во сне она видела те же фантастические картины, которыми был полон её ум. За день до свадьбы, по преданию, ей приснилось, что вокруг неё шумит грозная буря, яркая молния ударяет ей во чрево, из него блеснул яркий огонь, пожирающее пламя которого широко распространилось и затем исчезло. Филипп, вскоре после свадьбы, видел сон, будто он кладёт на чрево Олимпиады печать, на которой был выгравирован лев. Оба сна были истолкованы в том смысле, что у Филиппа и Олимпиады родится младенец мужского пола, у которого будет сердце льва и огненный характер.

Александр родился летом 356 года. По преданию в ночь, когда он появился на свет, сгорел в Эфесе знаменитый храм Артемиды, одно из чудес света. Все находившиеся тогда в Эфесе гадатели бегали по городу, били себя по лицу, считая несчастье с храмом знаком бедствия в будущем и крича, что в эту ночь родился бич и страшное несчастье для Азии. В день рождения сына Филипп получил известия о победе одержанной его полководцем Парменионом над иллирийцами, и о победе, одержанной скакунами Филиппа на Олимпийских играх. Гадатели истолковали все это в том смысле, что родившийся мальчик будет непобедим. Во всех этих преданиях нашла свое выражение общая мысль о богатой подвигами жизни Александра, сказалась идея великой связи между всеми событиями его царствования.

Как говорят астрологи, поскольку сущность каждого человека двойственна и определяется соединением или противостоянием двух сил, то на каждое человеческое существо, при появлении на свет, влияют два знака: тот знак, к котором находится Солнце, царь звёзд, во время его рождения, и знак созвездия, которое поднялось в восточной части сферы в то время, когда ребёнок испустил свой первый крик. Овен – первый знак огня. Он связан с победой Солнца над ночью, с пробуждением животворящих сил природы, с торжеством жизни (теллургический культ земной стихии, символ весны). Так как всем народам Земли было явлено откровение, то повсюду, хотя и под разными именами, знак изображается одним и тем же способом – в виде рогатого овна, ягнёнка или руна. В погоне за идеалом Овен часто очень быстро сжигает свою жизнь и падает, растратив силы. Огонь Овна, от которого занимается весь мир, сжигает его самого. Восстановитель веры Амона (см. главу «Фараон Египта») прежде всего должен быть отмечен знаком Овна. Но необходимо также, чтобы второй знак был знаком могущества и всемирной власти. Таким знаком стал для Александра Великого Лев.

Уже страдая от родовых мук, Олимпиада первой услышала раскаты грома в небе. Подняв глаза к потолку, она прошептала: «Зевс! Зевс!» – и присутствующие были поражены этим совпадением, подтверждавшим предсвадебное видение. Прорезавшие небосвод молнии победно осветили полночное небо: Солнце, завершив свой бег по другую сторону света, вошло в знак года – Льва, а на востоке поднималось созвездие Овна. Так отметил Амон своего сына. Пророчество свершилось. В мир пришёл Восстановитель веры, звезда Севера, тот, в глазах которого день и ночь. Этой ночью в мире зажегся факел, пламя которого охватит весь Восток – так было предрешено и так свершилось!

Филипп и Александр

Отец и сын редко бывают одинаково одаренными. Однако Филипп и Александр и как правители, и как полководцы оказались в одинаковой степени на высоте. И, тем не менее, Александр во многом не походил на своего отца. Способности Александра проявились совершенно иначе, и его стремления были другими. Между отцом и сыном лежала глубокая пропасть. Аргеады – племенные цари и полководцы – были тесно связаны корнями с патриархальными обычаями. Филипп сохранял верность обычаям предков и, как бы высоко ни подняла его судьба, никогда не порывал унаследованных от предков связей. Все, к чему он стремился, не выходило за рамки традиционных понятий. Так же обстояло дело и с гегемонией над эллинами, которой добивались еще Александр I и Архелай. Таким образом, Филипп оставался выразителем народных устремлений, что нашло свое выражение в объединении сил македонян и эллинов. То, чего достиг Филипп, неизбежно должно было свершиться, и те проблемы, которые он решал, встали перед македонянами одновременно с его вступлением на престол. В силу этого Филипп никоим образом не опережал хода времени; он был жнецом уже давно созревшей жатвы. Вот почему македонский царь не выходил за рамки традиции, а его этика и логика соответствовали требованиям и возможностям его времени. Величие Филиппа заключалось в том, что он никогда не стремился обогнать свое время, не вел азартной игры с невозможным и не ставил перед собой неразрешимых задач. В этом и заключено основное различие между отцом и сыном.

Мировоззрение Александра и его логическая мысль не были отягощены представлениями, посеянными до него, из которых вышел он сам, они подчинялись только таившимся в нем внутренним силам. Александру были присущи представления о величии и о роли, которую он должен был сыграть. Если кругозор Филиппа ограничивался интересами Македонии и Греции, то Александр видел себя властителем безграничного мира, считая Македонию лишь небольшой его частью.

Различие между Филиппом и Александром можно проследить на примере их полководческого искусства. Хотя Филипп был в этом отношении учеником Эпаминонда, а Александр – своего отца и каждый из них совершенствовал тактику и стратегию своего учителя, тем не менее, оба всегда находили собственное оригинальное решение. Как Александр, так и Филипп всегда находились в первых рядах, подавая пример личным бесстрашием. Филипп не раз был ранен, а под Мефоной он даже лишился глаза. Согласно древнемакедонскому обычаю, царь не должен был уступать никому в воинской доблести. Будучи похожим в этом отношении на отца, Александр как полководец принципиально от него отличался. В сражениях проявлялись его незаурядные способности стратега, благодаря чему он всегда достигал намеченной цели и побеждал. Филипп же предпочитал сражаться с помощью дипломатии, пропаганды, не гнушался и подкупом. В отличие от Александра он предпочитал выискивать у врага самое слабое место. Когда же дело доходило до решающего удара, то, хотя, в конечном счете он и одерживал победу, но на пути к ней был готов и на отступление. «Я отступал, подобно барану, чтобы сильнее ударить рогами», – сказал Филипп, дважды побежденный фокидянами. Даже потерпев поражение, он не падал духом, а продолжал военные действия и с блеском поражал врага. Филипп благодаря гибкости своего военного искусства оправдывал славу «истинного балканца». Александр нападал на противника, как бог войны, и в первом же бою добивался успеха. Филипп же сражался с врагом как равный ему по силе.

Филипп был великим мастером политической игры, он никогда не ставил на карту все ради победы и предпочитал развязать тот или иной узел, а не рубить с плеча. Он напоминал гомеровского Одиссея и как хороший воин, и как мастер хитросплетенной интриги. В противоположность Филиппу у Александра невозможно обнаружить склонности к маневрированию, приспособляемости к обстоятельствам и самоограничения. Александр склонен был приспосабливать не себя к обстоятельствам, а обстоятельства к себе. По характеру Александр никак не напоминал Одиссея. Скорее его можно было сравнить с Ахиллом – его блистательными победами, великим одиночеством и бешеным гневом. Можно сказать, что Филипп не был апокалипсическим разрушителем старого мира. Он лишь стремился усовершенствовать тот мир, из которого вышел сам, в нем оставаясь. Его можно назвать исполнителем движущих сил истории, которые таились в недрах македонского общества. Мечты Александра были направлены далеко в будущее. Он не нашел объекта для усовершенствования, поэтому ему оставалось лишь разрушить и уничтожить старое, чтобы его мечта стала реальностью.

И, тем не менее, одно качество было свойственно обоим – бесконечная преданность своим целям, своим широким замыслам, с той разницей, что у Александра сама цель и ее творец слились воедино. Оба они при всем различии средств и целей были одержимы своей идеей – как тот, кто просто исполнял требования времени, так и тот, кто был устремлен в будущее. Филипп интуитивно ощущал ту опасность, которая таилась в жестоком произволе, порождаемом безграничной властью, и поэтому предпочитал по возможности обходиться без грубых форм принуждения. Александру же была уготована более тяжелая участь – стать разрушителем ради насаждения нового, а это не исключало жестокости. Таким образом, в Александре на протяжении всей его жизни боролись две силы – любовь к созиданию и дух разрушения.

Наследник престола

Евро-Азиатской цивилизации повезло. Машина новой системы и горячие мальчишки, рвущиеся в далёкие миры, оказались в руках человека решительного. Решительного на грани безумия и знающего, убеждённого, что машина сможет работать, если исполнять основные принципы, заложенные в неё конструктором. Заклинания были просты: идейная настройка, своевременное питание и одежда, и главное – движение. Пока машина мира движется в новые пространства – она работает безукоризненно, а значит – побеждает. И он побеждал – Александр Великий, чьи походы создали уникальную эллинскую цивилизацию, протянувшуюся от Южной Европы до берегов Инда, и чья жизнь стала легендой, живущей в веках.

Резюме Александра Великого

Александр по отцу вёл свой род от Геракла, а по матери – от Ахилла. По описанию, Александр был среднего роста, прекрасно сложен и замечательно красив: чистая белая кожа, большие влажные глаза, золотистые волосы. Некоторые историки пишут, что один его глаз был частично затемнён и поэтому, когда Александр возбуждался, то один его глаз становился темнее другого, отсюда пророчество: «Придёт тот, кто покорит Азию и в глазах его будет день и ночь».

По мнению многих исследователей на этой картине Рембрандта изображён Александр Великий в костюме Афины Паллады и со щитом Ахилла

Наиболее важные события

– Взошёл на престол в 20 лет после гибели отца (336 г до н. э.);

– Объединил Грецию менее чем за 2 года;

– Завоевал Малую Азию, Египет, Месопотамию, Средний Восток, Персидскую Империю, Афганистан, Согдиану, Бактрию и часть Индии;

– Провел 4 крупные битвы: при Гранике (334 г. до н. э.); при Иссе (333 г. до н. э.); под Гавгамелами (331 г. до н. э.); у реки Гидасп (326 г. до н. э.), а также десятки других менее крупных сражений;

– Провел несколько осад, среди них уникальная осада Тира (332 г. до н. э.);

– Разбил неприятельский флот с берега;

– Сражался 10 лет без перерыва и прошел 10 000 миль;

– Один из самых богатых людей в истории человечества;

– Основал более 70 городов;

– Знал имена более 10 000 солдат;

– Был серьёзно ранен 8 раз, три раза смертельно опасно.

Персональные качества

– Разделял все тяготы похода с воинами, жил как простой солдат;

– Всегда сражался на линии фронта;

– Получил знания по медицине и направлял медицинскую помощь солдатам персонально;

– Всегда, при возможности, отказывался от медицинской помощи, постоянно тренировался, спал в холоде и мало ел.

Образование

– Учителя: Леонидас (детский возраст), Аристотель (подростковый возраст), Лисимах (военное дело);

– Профессии: царь, один из величайших полководцев в истории, врач;

– Хобби: оружие, тактика, история, философия; география, лошади.

Личные характеристики

– Рождение: 356 г. до н. э. – Пелла, Македония; Отец – Филипп II – царь Македонии, Мать – Олимпиада – царевна Эпира;

– Семейное положение: Три жены – Парисатис (персидская царевна – дочь Оха), Статира (старшая дочь персидского царя Дария III), Роксана (бактрийская царевна) – и одна наложница (Барсина, жена Мемнона), все наследники мужского пола были убиты в борьбе за престол;

– Герои: Гомер, Геракл (предок по отцовской линии), Ахилл (предок по материнской линии).

Он не только завоевал весь современный ему античный мир, но и изменил ось его вращения. Ульрих Вилькен пишет: Весь последующий ход мировой истории, политику, экономику и культуру позднейших времён нельзя понять без деяний Александра». Спустя столетия после его смерти Аппиан из Александрии сравнил его короткое правление со «вспышкой молнии» столь яркой, что лишь недавно историки осознали его значимость, «он родился, чтобы быть царём, и все видели, что он таковым и был».

Присущая Александру царственная аристократичность определялась не властью, а врождённым благородством, рыцарским поведением и жизнью, подобающей истинному царю, на всех этапах его удивительных деяний. Он предпочитал, пишет Плутарх, одерживать победу над собой, а не над другими, а однажды, когда друзья подбивали его, зная, как он быстр на ноги, принять участие в соревнованиях по бегу на Олимпийских играх, он отвечал, что сделал бы это, если бы ему пришлось соревноваться с царями.

Одной из чёрт, выделявших его среди остальных его соратников, было его сострадание к другим. «Трудно себе вообразить, – пишет Тарн, – насколько странным казалось это милосердие современникам, по крайней мере, грекам; ни один государственный деятель во всю историю Греции, не выказывал жалости: это говорило о недостаточной мужественности и разрешалось разве что поэтам и философам». В Эфесе Александр остановил казнь олигархов, потому что знал, не останови он людей, и они «предадут смерти вместе с виновными и других, иные из зависти, иные, позарившись на их добро. Благодаря этому он приобрёл огромную популярность» (Арриан). При осаде Милета, когда некоторые из осаждены искали убежища на острове, Александр, видя, что они «будут сражаться, пока живы, проникся к ним сочувствием, поскольку они казались ему и отважными и верными людьми», он заключил с ними перемирие на условиях, что они станут его воинами. После сражения при Иссе он выказал милость к фиванским послам, отчасти из-за жалости к Фивам, о разрушении которых он сожалел и ещё бессчетное количество раз Александр проявлял своё милосердие. Плутарх пишет: «Кто ещё был более суров к тем, кто поступал плохо, и более снисходителен к тем, кто был несчастлив? Кто более непримирим к противнику и более благосклонен к просящему?»

Однако наиболее ярко его снисходительность проявлялась по отношению к женщинам, которые во все времена считались добычей воинов. Он не только по-царски обошёлся с пленными женой и дочерьми царя Дария, но и старался пресекать любые акты насилия и жестокого обращения с женщинами, типичные для его времени. Однажды, услышав, что два македонца из отряда Пармениона надругались над жёнами двух наёмников, он отдал Пармениону письменный приказ, «если дело будет разбираться, придать их смерти, как диких зверей, которые позорят человеческий род» (Плутарх). В другой раз, когда Атропат, наместник Мидии, послал ему в подарок сотню девушек в полном всадническом вооружении, «Александр отослал их, чтобы избежать возможных попыток их обесчестить со стороны македонян и варваров» (Арриан). В одном из сражений он «приказал своим людям держаться подальше от женщин и их украшений». Такое отношение к женщинам, замечает Тарн, было одним из проявлений его выдержки и силы воли. Такое случилось впервые в истории; мир не мог этого понять, и в том числе по этой причине Арриан в конце своей книги признал, что Александр был не похож на других.

Арриан пишет: «Он был очень красив и постоянно упражнялся, очень скор умом, очень отважен, чувствителен к почестям, с радостью встречал предстоящую опасность и строго соблюдал религиозные культы. В отношении же удовольствий телесных он был удивительно воздержан; и лишь к удовольствиям умственным он относился с нескрываемой страстью. Он очень хорошо знал, что следует делать, в то время как другие всё ещё находились в нерешительности; оценивая факты, он всегда точно предвидел, как правильно поступить. В походах, на поле битвы и в управлении армией он был чрезвычайно искусен; он всегда знал, как пробудить отвагу в своих воинах, сообщая им надежду на успешное окончание дела, и он мог устранить их страх посреди опасности, поскольку сам был свободен от страха. Поэтому даже в обстоятельствах при неизвестном исходе он поступал самым отважным образом. Он всегда знал, когда начинать наступление на врага, лишая их преимущества внезапного удара. Он всегда держал своё слово и данные обещания».

Природа щедро наградила Александра разнообразными талантами. Одним из самых счастливых и благодетельных была его необычайная работоспособность, любовь к труду. Он всецело и бесповоротно отдал себя на разрешение предстоящих ему задач, и о спокойной жизни ему некогда было думать. Как человек, Александр отличался свойством, не так часто встречающимся у людей его положения: он был справедлив и правдолюбив. Он был хорошим сыном – вспомним его трогательное отношение к матери – и верным другом. В нравственном отношении характер Александра отличался удивительной чистотой; все низменное было ему чуждо, о чём пишут многие авторы. Александр был очень воздержан в пище. Когда карийская царица Ада посылал ему много кушаний, а потом стала направлять к нему лучших поваров и пекарей, Александр сказал ей, что во всем этом он не нуждается, что лучших поваров дал ему его воспитатель Леонид, а именно: ночной марш для завтрака, скромный завтрак – для обеда. Приверженность к вину, развившаяся в нём в последние годы, связана с необходимость пиров для установления мирных связей с покорёнными народами.

Детские годы

Двух женщин знал царевич в младенчестве. Властную и строгую Олимпиаду, оказавшуюся очень нежной матерью, и кормилицу Ланику, женщину знатного происхождения, ставшую подругой его детских игр. Она иногда приводила с собой малолетнего сына Протея, который в дальнейшем стал вместе с Александром учеником у Аристотеля, или молодого и красивого брата Клита, служившего командиром в войске Филиппа. Отца Александр видел не слишком часто: войны и походы постоянно удерживали царя вдали от дома.

Наступило время, когда Александр, подобно всем царским детям, должен был получить воспитание по всем правилам тогдашнего педагогического искусства. Олимпиада настояла на том, чтобы руководил воспитанием мальчика непременно эпирец, и это поручили Леониду – одному из эпирских родственников Олимпиады. Этот грубоватый человек вполне оправдывал свое имя (Леонид – спартанский царь, битва которого со своим отрядом из 300 спартанцев в Фермопилах стала легендарной) и пытался воспитывать царевича в духе древних спартанцев. Леонид не был ни учителем, ни гувернером, а взял на себя только руководство воспитанием. Он решил в первую очередь отучить ребенка от изнеженности, привитой ему матерью.

Под присмотром Леонида Александр вынужден был рано вставать, довольствоваться сытной, но скромной пищей, облачаться в грубое полотно, совершать в быстром темпе длинные переходы, отдыхать недолго после обеда, без устали заниматься верховой ездой. Такой распорядок дня укрепил его ноги и плечи, сделал грудь широкой и сильной. Однажды в храме, когда Александр, воскуряя благовония, пригоршнями бросал их в огонь, Леонид быстро пресек это бесполезное транжирство. "Нет ничего слишком дорогого или слишком обильного, чего не пожертвовали бы мы богам" – ответил Александр, который теперь не лез за словом в карман. "Ты можешь жечь столько благовоний, сколько тебе заблагорассудится, – сказал наставник, – когда покоришь те страны, откуда их привозят. Царю Филиппу вольно разбрасывать золото, ведь он захватил копи горы Пангеи".

Следовало быть именно таким суровым, черствым и неутомимым человеком, чтобы держать в руках этого ребенка, который мог внезапно переходить от мечтательности к гневу, часами стоять, склонив голову к левому плечу, подолгу всматриваться в небеса; мог, если кто-то противился его воле, внезапно в ярости затопать ногами, тряся золотыми кудрями. Благодаря его воспитанию Александр понял, что ничего не будет иметь, если ничего не завоюет и что саму царскую власть нужно завоевывать изо дня в день. Позднее, во время походов, Александр никогда не страдал ни от жажды, ни от голода, ни от длинных переходов; он мог подчинять своей воле других, потому что в первую очередь владел собой, и всем этим он был обязан не только врожденной физической силе, но и урокам Леонида.

К концу дня он валился с ног от усталости; это время Леонид использовал для того, чтобы задать ему задачу, на решение которой отводился час. "Усталость тела, – говорил Леонид, – не должна мешать ходу размышлений". Дабы не позволять Александру уснуть, Леонид велел дать ему серебряный шар и таз. Лежа на постели, ребенок должен был, зажав в руке шар, держать его над тазом; если он засыпал, рука разжималась, и шар падал, отчего Александр пробуждался и вскакивал. Это были единственные игрушки, которые когда-либо дарил Леонид своему воспитаннику, и звук падающего серебряного шара сопровождал все дни Александра, пока ему не исполнилось десять лет. Подобная дисциплина в детстве раздражала мальчика, но тренировки Леонида сыграли для будущего военачальника немалую роль. Впоследствии его физическая выносливость, его форсированные марши через пустыни или горы стали легендарными.

Леониду подчинялся гувернер Александра, некий Лисимах, грек незнатного происхождения. Лисимах считал Александра Ахиллом, а себя – Фениксом (согласно Гомеру, Феникс – воспитатель ахейского героя Ахилла). Лисимах наизусть помнил Гомера и мог, не дожидаясь просьб, прочитать из него любую строку. Он помнил в деталях как "Илиаду", так и "Одиссею", являлся большим знатоком в области родственных связей богов и царей и говорил о героях мифов так, словно это были его близкие родственники. Так что можно сказать, что скорее Гомер, чем Лисимах, стал первым наставником Александра. Между начальным изучением природы и приобщением к более глубоким знаниям полезно заниматься поэзией – она развивает ум, память, приучает слух к звуковой гармонии и откладывает в сознании наиважнейшие понятия и символы.

Лисимах имел привычку, превратившуюся почти в манию, находить сходство между людьми, на которых он смотрел, и героями Гомера. Так как род Олимпиады восходил к Ахиллу, он убеждал Александра, что тот – воплощение победителя троянцев. Когда Александр падал, ссаживая колени, Лисимах тут же начинал покрикивать: "Ахилл не плачет!". И Александр, глотая слезы, сдерживался. Латы Ахилла постоянно маячили перед его мысленным взором и он с нетерпением ждал, когда, наконец, вырастет настолько, чтобы надеть их. Лисимах оказался истинным другом своего воспитанника: к нему, матери и кормилице Александр сохранил любовь на всю жизнь.

Учителями Александра в большинстве случаев были, конечно, греки: Филиск, предостерегавший ученика от войн и насилия и восхвалявший мирное служение на благо народа, он излагал теорию о государстве благоденствия, соответствующую учению киников. Именно он впервые познакомил Александра с этим направлением философской мысли; платоник Менехм, который должен был обучать мальчика геометрии, но, несомненно, преподавал также и числовую метафизику Платона, которая, по тогдашним понятиям, была высшей и последней ступенью мудрости.

Воспитателям было с ним и легко и трудно. Тот, кто пытался приказывать Александру, считал его непокорным, упрямым, злым. Тот же, кто воздействовал на него добром, вызывал в нем интерес, добивался послушания, а иногда и обретал его любовь, ибо Александр был страстным человеком, склонным к любви и восхищению, так же как и к презрению и протесту. Его легко можно было склонить как к согласию, так и к отказу, вызвать в нем радость или гнев. Часто страсти так потрясали его, что переживания становились для него невыносимыми, но и в эти моменты в нем проявлялся великий, царский и поистине гордый дух. При всей его мягкости была у Александра железная воля, даже непреклонность и неумолимость. Вероятно, эти качества он унаследовал от матери.

У учителей он перенимал их знания и опыт, но по своим человеческим качествам был гораздо выше их. К тому же у него была своеобразная манера выражать свои претензии к учителям и задавать им вопросы. Преподавателям требовалось немало ума и сообразительности, чтобы тактично ему ответить, не теряя при этом чувства собственного достоинства. До нас дошла следующая история. Однажды Менехм не сумел как следует объяснить довольно сложный и запутанный раздел платоновской числовой метафизики. Александр потребовал, чтобы учитель коротко объяснил ему, о чем идет речь. Менехм нашел удачный выход. «В жизни,– сказал он,– бывает два разных пути: для царей – короче, для обычных смертных – длиннее. Но геометрия – исключение, она может указать только один путь, общий для всех». Это был поистине достойный и удачный ответ. Александр проявил прозорливость, почувствовав слабость учения платоников, в самой основе которого не было достаточно ясности и точности. Для царевича было характерно критическое отношение и к своим учителям, и к преподаваемым ими предметам. Он мог со свойственной ему страстностью увлекаться какой-нибудь наукой только в том случае, если, учителю удавалось пробудить в нем подлинный интерес.

Леонид считал, что наследник должен воспитываться вместе с другими мальчиками, родственниками царя и сыновьями придворной знати. Один из них, Леоннат, происходил из семьи дикой Евридики, горянки, отличавшейся гордой заносчивостью. Другой, Марсий, впоследствии ставший историком, был братом диадоха Антигона. Уже мальчиком он проявлял завидное прилежание. В число будущих гетайров Александра вошли также симпатичный Протей, молочный брат Александра, Неарх и некоторых других. Наконец, Гефестион, которого Александр уже тогда любил больше других и называл своим Патроклом. Александра и Гефестиона часто представляют в образе легендарных друзей – Ахилла и Патрокла. Они действительно были очень близки духовно. Возможно, Гефестион был единственным другом Александра, который понимал и разделял все его стремления. Александр же порой называл Гефестиона «вторым Александром». Их иногда путали, как это случилось с матерью Дария. И, наконец, смерть Гефестиона становится своего рода «предупреждением» Александру о близкой кончине (справа единственное исторически достоверное изображение Гефестиона Аминтора). Все мальчики вместе посещали школу и играли, конечно, в войну. Между ними иногда происходили драки, и здесь Александр одерживал свои первые победы. Именно в этих сражениях завоевывал он, вероятно, Олинф и Трою и даже, возможно, предвосхитил победу при Иссе.

Школа мудреца

Александру шел тринадцатый год. Он был в том трудном возрасте, когда ребенку не терпится скорее стать взрослым. Он уже имел достаточные познания в различных науках, которых не знает большинство людей, и с удовольствием давал объяснения, как и всякий, кто недавно научился сам. Он с каждым вступал в спор, раздражая невежд, надоедая ученым, и уже хотел, чтобы его почитали за еще несовершенные подвиги, о которых он только мечтал. Таковы зачастую дети, которым предначертана великая будущность; они ощущают бурную энергию, которой лишь с годами научатся пользоваться.

Именно в это время произошел случай, о котором написано чуть ли не во всех книгах об Александре. Однажды весенним утром, когда царь пребывал в Пелле (новая столица Македонии), фессалийский торговец по имени Филоник привел ему большого черного коня редкой силы и красоты, которого звали Буцефал, потому что на лбу у него было пятно в виде бычьей головы. Торговец на все лады расхваливал животное, у которого была отличная родословная. За этого, молодого еще коня, он запрашивал тринадцать талантов. Такой дорогой конь вызвал крайнее любопытство. Филипп велел своим конюхам объездить его, но никто не смог на нем удержаться, а иным не удалось даже сесть на него, настолько конь был норовист, дик и горяч. На удилах выступала пена; прекрасный, как бог Солнца, с развевающейся гривой, он вставал на дыбы, перебирая копытами в воздухе, и не позволял оседлать себя ни одному всаднику. Филипп выговаривал Филонику за то, что тот заставил его потерять столько времени: "Можешь его увести! Конечно, он красив, но ни один, даже самый прекрасный в мире конь не нужен, если на него нельзя сесть".

"Жаль, очень жаль, – приговаривал Александр. – А все оттого, что не хватает ловкости и смелости". Филипп, которому это надоело, оборвал его: "Перестань докучать нам своим тщеславием! – вскричал он – Ты порочишь тех, кто старше и опытнее тебя так, словно можешь лучше справиться с конем". "Да уж конечно! – ответил Александр – Я уверен, что с большим успехом, чем они, взобрался бы на коня". "Так ты хочешь попробовать? Тогда вперед, мой мальчик, испытай себя! Однако, если ты не сможешь сделать это лучше других, сколько ты готов заплатить за свою дерзость? Я предоставляю тебе установить размер заклада". "Я согласен заплатить стоимость коня" – сказал Александр. Глядя на этого тринадцатилетнего мальчика, все присутствующие рассмеялись. Ну вот, теперь ты надолго влез в долги" – сказал Филипп. "А если я выиграю – спросил Александр – конь будет мой"? "Разумеется, стоит тебе лишь сесть на него". Тогда Александр подошел к коню, взял под уздцы и стал гладить, постепенно поворачивая к солнцу. Он заметил, что, становясь спиной к солнцу, конь начинал беситься, так как пугался своей движущейся тени и тени наездника.

Александр разговаривал с конем, который, казалось, отвечал ему, кивая головой и фыркая от ярости, которую вызывали у него эти тяжеловесные люди, кидавшиеся ему на спину. Александр медленно подобрал повод, а затем – так как Буцефал не старался освободиться от его руки – скинул плащ и легко вспрыгнул на коня, одной рукой держась за уздечку, другой за холку – и выпрямился. Задрожав, Буцефал встал на дыбы и сердито взбрыкнул, но Александр был легок, колени имел крепкие, и ему удалось сдержать коня. Присутствующие умолкли. Внезапно, отпустив поводья и сдавив коня ногами, Александр пустил его галопом через долину, чтобы он поостыл. Филипп воскликнул: "Зачем я ему позволил, ведь он убьется"! Всех охватила тревога. Конь быстро удалялся, унося на себе вцепившегося в гриву ребенка. Никто никогда не видел столь стремительного и в то же время столь опасного скакуна.

Затопчи свою тень, Буцефал, И не дай ей сломать тебе спину! Пусть копыта звучнее кимвал Попирают раскисшую глину. Эта битва последняя, друг. Вдохновенье струится по венам. Вспомни Пеллу, некошеный луг, Удивленье на лицах надменных.
	Против солнца мы мчались тогда, Оставляя следы – полукружья. Не вернуться по этим следам. Так – вперёд! Македонцы, к оружью! Царь коней, я тебя оседлал, Мы теперь оба славой покрыты. Затопчи свою смерть, Буцефал! Наступи ей на горло копытом! (с) Fatalit

Почувствовав, что конь успокоился, мальчик спокойно прогнал его несколько кругов и медленным шагом подвел его к Филиппу. Когда он соскользнул на землю, лицо его, по которому струился пот, сияло гордостью. Вся свита испустила вздох восхищения. Изо всех человеческих качеств Филипп больше всего ценил физическую силу; кроме того, именно сейчас он ясно осознал, что Александр его сын. Взволнованный настолько, что в углу его единственного глаза блеснули слезы, Филипп, раскрыв объятия, заключил в них ребенка, поцеловал его в лоб и сказал: "Сын мой, придется тебе в других краях подыскивать достойное тебя царство: Македония слишком мала для тебя".

Александр сумел подчинить своей воле лучшего коня; Филипп же решил дать ему лучшего учителя, но, затратив на поездку к Платону тринадцать золотых талантов, был очень огорчен его внезапной кончиной. Однако у Платона был, что называется, блистательный преемник, выделявшийся среди других учеников и, по счастью, юность проведший в Македонии. Аристотель, уроженец города Стагира, греческой колонии, разрушенной Филиппом во время походов, принадлежал к роду, восходящему к Асклепию, в котором врачебные знания передавались из поколения в поколение. Отец Аристотеля Никомах долгое время жил при дворе в Пелле, будучи врачом царя Аминта II, отца Филиппа. Аристотель и Филипп были друзьями детства и почти одногодками, но не виделись уже лет двадцать. Их жизненные пути разошлись с тех пор, как мать отправила Филиппа в Фивы в качестве заложника. Аристотель же отправился в Афины к Платону, который в садах Академа обучал своих последователей, прибывших со всех концов Греции, с Сицилии, с Востока.

Для философа приглашение Филиппа было очень важным, и он отнёсся к нему с большой ответственностью. Философ сумел наилучшим образом справиться со своей задачей. Его интересовали не двор и власть, а только доверенный ему драгоценный человеческий материал – царственный юноша. Он видел в Александре будущего гегемона эллинов и, более того, самого могущественного властителя Европы.

Царский сын привыкал к тем наукам служенью, Размышленье над коими – путь к постиженью. Мудрый старец жемчужину мира повёл В полный славою звёздной возвышенный дол. Он открыл ему высшее. Много ли встретим Тех, кому довелось открывать это детям? Аристотелю было в это время около сорока лет.

Надо учесть, что всему греческому в лице Аристотеля противостояла патриархальная македонская традиция – стержень той среды, в которой рос Александр. Царевич оказался между двумя жерновами, и «помол» получился совершенно неожиданным…

Аристотель передал мальчику некоторый запас фактических знаний. Но гораздо важнее было то, что он сам служил ему примером. Глядя на философа, мальчик учился ценить все возвышенное и благородное, постигал греческую культуру. Они изучали не произвольно вырванные фрагменты различных наук, а гармонию духовного существования в целом. Узнавание и понимание красоты, трудолюбие, добро и его воплощение в лучших произведениях – все это теперь предстало перед духовным взором Александра. Во всем надо было стремиться к постижению наивысшего: «Да не убоится человек создавать бессмертное и божественное». Впервые Александр, самой природой предназначенный к великим делам, приблизился к тому, что впоследствии определило его жизнь,– к безграничному и бесконечному. Единственный раз Александр увидел эти качества в другом человеке, причем в самой благородной и чистой форме. Гармония, возникшая в отношениях между учеником и учителем, оправдала не только ожидания отца, но и мечты сына. Аристотель вывел Александра из полуварварского состояния, приобщил к духовной элите Греции и дал представление об истинном духовном величии.

Специально для Александра читались лекции о добрых делах властителей. Но и здесь пример учителя был важнее всяких теорий. Достаточно напомнить, как сильно потрясла Аристотеля горькая весть о пленении Гермия, его друге, его гордом нежелании отвечать персидским инквизиторам и его героической смерти. Александр из первых уст услышал поэму Аристотеля, посвященную аретэ (аретэ – букв. «доблесть, добродетель»). В понимании Аристотеля и Александра, аретэ, это присущее героям чувство долга, более важное для них, чем знатность происхождения или богатство. Геракл, Диоскуры, Ахилл и Аякс рисковали жизнью, чтобы достичь аретэ, а Гермий отдал за это жизнь. Следует обратить внимание на предпочтение, которое Аристотель оказывает в этой поэме Гераклу. Он называет его первым, уделяя больше внимания предку царевича по отцовской линии, чем Ахиллу. Это соответствовало не только желанию Филиппа, но и склонности Аристотеля. Философ и сам во всем, что касалось его собственного творчества, был подобен Гераклу и нисколько не походил на Ахилла. Еще одно слово в этой поэме обращает на себя внимание. Это слово потос, т. е. побуждение, влечение. Именно потос приводил героев к аретэ. Александр запомнил это выражение на всю жизнь и, когда впоследствии его охватывал творческий порыв, называл его потосом; по сути дела, это было то же самое свойственное и Аристотелю побуждение, а именно стремление к аретэ.

Не меньшее значение имело для Александра изучение естественных наук – ознакомление с новой для него областью фактов. Александра поразило, что Аристотель придавал большое значение тем проблемам, которыми в его время никто не занимался. Удивляло и то, что исследование чудес мира приходится начинать с исследования мельчайших форм, в которых проявляется жизнь. Строение растений и животных, устройство человеческого тела, наблюдение за явлениями природы – все это должно было способствовать решению загадок мироздания. Александр как бы присутствовал при выделении из философии отдельных естественных наук. Радость при сборе материала, терпение при его анализе, а затем взгляд вперед, иными словами, взгляд на великое вообще – все это покоряло царского сына. Особенно заинтересовала Александра медицина, и Аристотель, сам происходивший из семьи врачей, сумел так преподать царевичу теорию и практику медицины, что Александр, став царем, мог сам лечить больных друзей.

В курс обучения в Миезе входила еще весьма важная для будущего полководца наука, на которую до сих пор недостаточно обращали внимания, а именно география. Живой интерес царя к географии проявился еще в то время, когда он мальчиком задавал вопросы персидским послам о расстояниях между городами Азии и тамошних дорогах. Уже тогда стремление к познанию толкало Александра на расспросы о Персии и других далеких странах. Аристотель сам путешествовал мало, но мог познакомить юношу с картами. Сам философ интересовался географией не отдельных стран, а землей в целом. Нет сомнения в том, что и своему воспитаннику он показывал карты земли. Чего только не было на этих картах! Аристотель открыл перед Александром мир. Он объяснил, что Ойкумена состоит из трёх поясов – холодного на севере, жаркого на юге и умеренного между ними. В этом умеренном поясе и расположены Средиземное море со всеми государствами его бассейна, Персия и Индия; море через Столпы Геракла впадает в мировой океан, облегающий Ойкумену. Легендарные земли гипербореев и киммерийцев, царство амазонок, варварские территории, изобилующие «белыми пятнами, но оттого ещё более привлекательные, манящие своей неизведанностью. Царевич увидел перспективу, ощутил протяжённость Ойкумены.

Не будет большим преувеличением сказать, что благодаря Аристотелю он впервые почувствовал себя не просто македонянином или эллином, но гражданином мира. Ничто, видимо, не увлекало юношу так, как изучение этих карт и связанные с ними пояснения учителя. Уже сама задача исследования мира казалась ему соблазнительной. Но еще больше привлекало другое: Александр стал рассматривать отдельные страны, и, прежде всего Македонию, лишь как часть мирового пространства. Разве это не было совершенно новой перспективой? Любой другой царь или царский сын смотрел на мир только глазами жителей своей страны. Для Александра же был характерен более широкий взгляд. Македонию он представлял себе только частью мира. Не было ли это решающим шагом, отдалившим его от родины, шагом, к которому Александр был подвигнут своими врожденными инстинктами?

Какое же значение для будущей деятельности Александра имели годы его учения в Миезе? Александр, конечно, сам устанавливал для себя законы. У Аристотеля он брал только то, что совпадало с его собственными желаниями. И без наставлений мудреца Александр стал бы великим завоевателем; исходя из собственной природы, он открывал бы новые страны, покровительствовал искусствам. Однако обучение в Миезе облегчило ему понимание самого себя, укрепило волю и привело к обогащению его натуры и последовательности действий на избранном пути. Без обучения в Миезе он никогда не стал бы покровителем наук. Несомненно, без уроков Аристотеля связь царя с греческой духовной культурой никогда не могла бы стать сильной и глубокой. Но самое важное: без Аристотеля концепция мирового государства не была бы выработана столь рано и в такой четкой форме. Именно благодаря своему учителю Александр воспринимал мир как единое целое.

То, чем Александр был обязан лишь самому себе, легче всего понять, рассматривая те его идеи, которые отличают царя от Аристотеля. Когда-то учитель и ученик сошлись как люди, стремящиеся к познанию мира. В остальном они должны были разойтись, ибо ученик превзошел учителя в более последовательном понимании единства мира. И когда в последствии Александр, управляя странами, стремился уравнять их, он имел все основания считать себя более последовательным представителем идеи универсальности, чем его учитель. Философ хотел познать весь мир, оставаясь духовным предводителем одних только эллинов. Александр же хотел завоевать весь мир и вместе с тем стать воспитателем всего человечества. Аристотель стремился организовать научное мышление людей. Александр при помощи той же организации хотел поднять человечество на высшую ступень развития. Стремление его стереть противоположности между греками и варварами, уничтожить презрительное отношение первых ко вторым делает честь Александру и является, независимо от достигнутых им здесь результатов, одной из величайших его культурных заслуг.

Без преувеличения можно сказать, что ни один гражданин свободного эллинского государства не имел такого основательного, чисто эллинского образования, какое выпало на долю Александра, благодаря Аристотелю. Обладая исключительными умственными способностями, приобщившись к священным знаниям, Александр был подготовлен к быстрому восприятию других наук. Трех лет хватило Аристотелю, чтобы научить его тому, что он знал о геометрии, географии, морали, праве, физике, медицине, истории и философии – с тем, чтобы однажды он стал царем не только по титулу, но и смог бы помериться знаниями с любым жителем его владений, каким бы ремеслом тот не занимался. Впрочем, в этом деле Аристотель следовал наставлениям Платона – тот говорил, что "неосведомленность в медицине, философии, геометрии, логике и неспособность высказать свое мнение об этих предметах – позор для царя". Эту "царскую науку", включающую в себя все другие науки, Александр постиг с легкостью за три года обучения в Миезе, в чем нельзя было не увидеть его божественного дара; в дальнейшем это позволило ему править многими народами, находясь постоянно в дальних походах.

За эти три года, что Александр учился у Аристотеля, в Миезе фактически сложилось сообщество руководителей-аристократов, и в интеллектуальном, и в физическом отношении готовых править миром. Самое важное – под руководством Аристотеля Александр стал воспринимать мир широко и целостно; это умение он не смог бы приобрести ни в какой другой школе того времени. Миеза не только давала образование, но и воспитывала дух товарищества. Свободное времяпревождение значило не меньше, чем плановые занятия, поскольку способствовало формированию мини-социума. Прочные и хорошие отношения между питомцами школы были столь же важны, как содержание усвоенных ими предметов. Вскоре им предстояло служить Александру – стать его соратниками, командирами, телохранителями, доверенными лицами.

Главное, чему Аристотель научил своих воспитанников – это умению мыслить. Применив сократовский метод, Аристотель учил Александра и гетайров выявлять значимые факты и закономерности в безбрежном море сведений, творчески синтезировать их в целостную картину и на ее основе решать насущную проблему. Помимо умения взвешивать самые разные факты, Аристотель стремился привить ученикам привычку трезво оценивать собственные возможности: они должны были понимать, что ни для какой проблемы не существует идеального решения. Аристотель внушал им, что мир, в котором им предстоит править это замысловатое переплетение многообразных человеческих интересов, настроений, планов, стремлений и пристрастий. Поскольку любая проблема рождается из сложного сочетания противоречивых факторов, практически невозможно найти решение, устраивающее всех, и требовалось искать вариант, максимально близкий к желаемому. Побуждая продумывать моральные последствия решений, Аристотель раз за разом предлагал ученикам оценивать свои действия по нравственному критерию, которым должны руководствоваться будущие строители империй, полководцы и политические лидеры. В Миезе группа одарённых воспитанников училась принимать решения, которые позволят им не только завоевать весь известный тогда мир, но и использовать полученные навыки для создания великих империй: Птолемеев – в Египте и Селевкидов – в Азии.

Развивая в себе такие качества, как аналитическое мышление, самокритичность и интеллектуальная честность, в обстановке, где все было открыто для сомнения, ученики Аристотеля выработали умение критически мыслить и идти на риск. Чтобы воспитанники Миезы не отрывались от реальной жизни, Филипп время от времени брал их небольшими группами в походы: наблюдая реальные битвы, будущие гетайры получали наглядное представление о том, как теоретические познания применяются на деле. Македонских полководцев окружал ореол таинственной непобедимости, заслуженный в многочисленных сражениях. Возможность увидеть их в деле позволяла понять настоящие причины этой непобедимости. И больше всего в походах уже взрослых гетайров из Миезы поражает их необычное умение точно предвидеть последствия своих действий. Они планировали операцию на три-четыре хода вперёд и всегда могли точно предсказать, к чему она приведёт.

И ещё один аспект обучения Аристотеля является чрезвычайно важным для будущих правителей – искусство правильно задавать вопросы. Аристотель разработал типологию вопросов, с помощью которых будущие командиры и лидеры могли сопоставлять сведения и получать новую информацию, причём именно ту, которая была необходима. Умение правильно задавать вопрос сослужило Александру неоценимую службу в походах. Собирая информацию и принимая решения, он вынужден был полагаться не только на своих людей, но и на тех, кого покорял. Он умел так сформулировать вопрос, чтобы по ответу понять, можно верить данному человеку или нет. И в некоторых случаях без колебания доверял судьбу всей македонской армии пастуху или рыбаку, которых только что встретил.

Единственным просчетом Аристотеля в отношении царственного ученика стало преподавание метафизики и умозрительных наук: ведь туда, куда философ пытался проникнуть с помощью изощренной логики, Александр уже был допущен благодаря своей мистической природе (см главу «Герой предопределением свыше»). Иными словами, один из них еще стоял перед дверями, а другой находился уже по ту сторону их.

В шестнадцать лет, по решению Филиппа, Александр с гетайрами покинул Миезу, обучение было завершено. Он был крепок, как спартанец, образован, как афинянин, мудр, как египетский жрец, тщеславен, как варвар. Глаза его – один карий, другой голубой – всегда испытующе смотрели в небо и на людей. Трудноопределимый сладкий запах, который можно сравнить с запахом цветов, исходил от него – ведь боги всегда окутаны благовониями. Все им восхищались, и когда он шел мимо, трудно было не поверить в то, что он божий сын.

Против отца

Наступило время, когда Филипп решил, что Александр уже достаточно вырос и пора знакомить его с управлением государством. Это соответствовало и той жажде деятельности, которую ощущал в себе рано созревший юноша. Уже в 340 г. до н. э., в шестнадцать лет, пока Филипп ходил походом на Перинф, Александр управлял Македонией. Александру вручили царскую печать. Не успел Филипп отправиться на византийскую кампанию, как началось восстание среди пограничных племён Фракии и Пэонии. Александр с экспедиционным отрядом отправился на север, разгромил мятежников, захватил их город. Среди разрушенных укреплений невозможно было сражаться верхом, а только в пешем строю – при помощи копья и меча. Александр ринулся на неприятеля со всей силой, ловкостью, отвагой, разя направо и налево, что вызвало восторг у всех, кто это видел. Казалось, что у него десять рук. Когда потом его спросили, что он тогда почувствовал, юноша ответил: "Не знаю, я в тот момент ни о чем не думал". Он превратил захваченный город в македонский военный форпост и назвал его Александрополем.

После того как наследник столь удачно проявил себя, царь, уже не колеблясь, стал давать ему и другие поручения. В 339 году до н. э. Филипп вместе с Александром заняли Элатею. Этот город имел стратегическое значение, поскольку через него проходил единственный путь в Северную Грецию, доступный для обитателей трех самых значительных греческих государств – Афин, Фив и Спарты, – расположенных в Центральной и Южной Греции. Занимая Элатею, македоняне могли контролировать доступ на север. Подобную методику – захват важного города для обеспечения более широких задач – прежде никто не применял. У македонян она стала центральным элементом военной стратегии. Они укрепились в Элатее и выжидали. Профессор Гарвардской школы бизнеса Майкл Портер, один из ведущих специалистов в области корпоративной стратегии, писал: «Суть стратегии в том, чтобы решить, чего не делать». Македоняне решили не наступать и почти год оставались на месте – они решили проверить, не уступят ли греческие полисы без боя.

Подобная тактика во многом напоминала рекомендации китайского мыслителя Сунь-цзы: «Самая лучшая война – разбить замыслы противника; на следующем месте – разбить его союзы; на следующем месте – разбить его войска». Захват Элатеи – учитывая, что македоняне контролировали основной путь на север – соответствовал представлению Сунь-цзы о высшей форме полководческого искусства. Но государства Центральной и Южной Греции не осознали своего безвыходного положения. Тогда Филипп решил прибегнуть ко второму варианту, о котором говорит Сунь-цзы: победить противника, разбив его союзы. Посольства Филиппа побывали в трёх главных городах-государствах и предложили сепаратные соглашения, но получили отказ. К лету 338 года до н. э., видя неудачу в дипломатии, Филиппу пришлось начать готовиться вступить в открытый бой с афино-фиванским союзом, то чего он больше всего опасался.

Обе стороны готовились к сражению. Не зная, когда и где могут атаковать македоняне, Афины и Фивы решили сосредоточить армию как можно севернее своих границ, и выбрали место возле Херонеи (ныне Хайрония). Этот выбор как нельзя лучше отвечал намерениям Филиппа. Битва при Херонее стала первым надежно засвидетельствованным случаем в европейской истории, когда в операции учитывались не только тактические, но и стратегические соображения. Филипп должен был решить ряд важнейших задач: в каком месте позиции атаковать, чтобы обеспечить себе преимущество; когда начать атаку, чтобы максимально реализовать момент внезапности; как вести атаку, чтобы быстро выявить и использовать слабости противника; какие хитрости лучше применить, чтобы ввести неприятеля в заблуждение; в какой последовательности и с каких направлений вести атаки; кто за какой маневр будет отвечать и как их нужно проводить; каких результатов нужно добиться на каждом этапе сражения. Всё это – ключевые стратегические соображения. Столь же тщательно были проработаны и тактические вопросы: какие подразделения и в какой момент будут держать оборону, какие – наступать, как должны взаимодействовать части армии (фаланга, кавалерия) и многое другое.

Македонские лазутчики сообщили, что местность ровная и можно без опасений развернуть фалангу и кавалерию. Они разведали также точную численность и позиции объединённой армии. В эпоху спутников и беспилотных самолётов с телекамерами это, вероятно, не очень впечатляет. Но в те времена – когда обычной практикой были поиски противника наугад (причём сотни и тысячи людей могли, подобно кораблям ночью, разойтись на расстоянии меньше мили, не заметив друг друга) и фронтальное столкновение, приводившее к поражению слабейшей стороны, – столь тщательная разведка предстает поистине новаторским шагом в истории военного дела. Стратегия и тактика македонян положили конец беспорядочным столкновениям и примитивным перемещениям, в результате которых армии просто натыкались друг на друга. Мы не знаем, по чьей именно инициативе – Филиппа или Александра – был предпринят сбор информации. Но хорошо известно, что тщательная разведка позиций противника составляла отличительную особенность тактики Александра.

4 августа 338 года до н.э. у Херонеи встретились две армии и это было первое участие юного Александра в одной из самых значительных битв древней истории. Битва началась на рассвете. У союзников на правом фланге стояли беотийцы во главе со знаменитым Фиванским полком, около 12000 человек. Слева находились 10000 афинских тяжеловооружённых пехотинцев. В центре располагались силы остальных союзников и ещё 5000 наемников. Ещё левее стоял заслон из легковооруженных воинов, защищающих акрополь. Кавалерия была в резерве. Филипп знал, что его единственным серьёзным противников являются фиванцы. Они раньше были его фактическими союзниками, поскольку вторгались в Аттику; именно им поражение было всего опаснее. Кроме того, их войско состояло из опытных ветеранов, подготовленных к войне не хуже македонян. Филипп хорошо знал, скольким обязаны македоняне фиванцам в смысле боевой науки. Он сам взял на себя командование правым флангом, и встал напротив афинян. В центре нацелились друг на друга две фаланги. Командование тяжёлой кавалерией на левом фланге, напротив «Священного отряда» фиванцев, самого сильного подразделения объединённой армии, он поручил Александру, что было огромной ответственность для восемнадцатилетнего юноши.

Македоняне выстроились под углом в 45 градусов. Филипп находился с противникои буквально лицом к лицу, а между Александром и фиванским «священным отрядом» было несколько сот футов. Построение с выдвинутым вперёд правым флангом и оттянутым левым – знаменитый «косой клин», который дважды успешно применял фиванский поководец Эпаминонд против более крупных сил противника. Но на сей раз, это построение использовали не фиванцы и не афиняне, а их враги – македоняне. Филипп наступал по косой, соответственно афиняне сдвинулись влево, а за ними последовали их союзники, стоявшие в центре. Произошло то, чего ждал Филипп – между войсками греков и фиванским полком образовался роковой разрыв. Туда и устремился юный наследный принц во главе своих товарищей из рощи нимф – Гефестиона, Гектора, Никанора, Марсия, Птолемея и других молодых македонских аристократов, которые с этого дня будут гордо называть себя гетайрами (товарищами), нанеся удар в самую сердцевину фиванских сил. Вскоре фиванцы попали в окружение. После упорного боя силы греческих союзников дрогнули, и они обратились в бегство. Исключение составил «Священный отряд». Подобно трёмстам спартанцам царя Леонида в Фермопилах, эти триста фиванцев погибли, сражаясь на поле боя. У места их захоронения до сих пор стоит, словно на страже, Херонейский лев.

По сути, разбив строй привыкшей к победам фиванской фаланги, Александр тем самым решил исход сражения. Царь с гордостью смотрел на своего сына. Когда солнце село, Македония стала властительницей Греции, а Александр – победителем битвы при Херонее. В рядах македонцев уже стали поговаривать: "Филипп – наш полководец, а Александр – наш настоящий царь". Царь отправил сына вместе с Антипатром в Афины, куда, возглавив торжественное шествие, они должны были доставить пленных, а также пепел павших в сражении. В первый и единственный раз, Александр вступил на священную землю Афин. Мы ничего не знаем о впечатлении, которое вынес юноша из этого посещения, но, должно быть, оно сыграло свою роль в жизни основателя новых городов.

И все-таки Александр не был бы Александром, если бы мог легко ужиться с придворной знатью. Из-за своей эпирской матери, которую он очень любил, а македонская знать ненавидела, Александр неминуемо должен был вступить в конфликт с влиятельной придворной кликой. К этому добавились его гордое, порой даже дерзкое поведение и тот незримый барьер, который отделяет гения от остальных людей. Наследник не сходился даже с самыми знатными приближенными Филиппа и вел себя не так, как этого можно было ожидать от македонского царевича. В Македонии существовали товарищества молодых людей, сверстников. Кто же входил в этот тесный круг Александра? Гефестион из македонской знати, Птолемей, представитель эордейской знати, и Гарпал, происходивший из элимиотской княжеской семьи, которая вплоть до времени Филиппа не зависела от Македонии, да и теперь питала плохо скрываемую неприязнь к македонскому царю. Неарх, Лаомедон и Эригий были не македонцами, а греками и происходили из недавно возникшей служилой знати. Из известных придворных родов Пармениона, Антипатра и Аттала никто не входил в узкий круг друзей Александра.

Александр тяготился ролью наследника, к тому же еще и такого деятельного и гениального человека, каким был его отец. Филипп говорил, что Македония слишком мала для его сына, и эти слова вскоре стали весьма актуальными. Александру надоело быть просто помощником, он считал свое положение совершенно невыносимым. Более того, эпирская кровь в его жилах, эпирская мать, эпирский воспитатель, греческие профессора, учение Аристотеля, которое привело к тому, что юноша стал рассматривать Македонию извне и как бы со стороны, вражда между родителями, вызванная неверностью отца и, наконец, самое главное, зависимость от отца – все это усложнило отношение Александра и Филиппа. Не только придворные ощущали неудовлетворенность, исходившую от этого человека, который вскоре стал столь могущественным. Больше всего ее ощущал сам Александр. И то, что произошло потом, в 337 г. до н. э., и то, как Александр на это реагировал, следует объяснить этим чувством, едва не приведшим к трагическому разрыву Александра с Македонией.

Каждая война приносила Филиппу Македонскому новую любовь. Казалось, его походы не могли закончиться до тех пор, пока новая женщина не взойдет на его ложе. Наложницы были военной добычей, украшавшей его дворец. Но на этот раз дело дошло до свадьбы, т. к. его новая возлюбленная была девушкой из аристократического рода, племянницей военачальника Аттала. Филипп удалил от себя Олимпиаду, мать Александра, по подозрению в супружеской измене и стал поощрять слухи о том, что Александр не является его законным сыном. Таким образом, новая брачная авантюра царя приняла неприятный оборот.

Как и следовало ожидать, свадьба Филиппа и Клеопатры проходила напряжённо. Когда Александр занял почётное место за столом, он сказал отцу: «Когда моя мать снова будет выходить замуж, я приглашу тебя на её свадьбу». Эта реплика едва ли могла улучшить обстановку. Как обычно, за трапезой было выпито много вина. В довершение всего встал Аттал, дядя невесты и предложил тост за то, чтобы у Филиппа и Клеопатры родился «законный наследник престола». Наконец тайное стало явным, причём таким образом, что никто, и особенно Александр, не мог это проигнорировать.

Александр в гневе вскочил и крикнул: «Ты что же, называешь меня незаконным сыном?!» – и швырнул кубок в лицо Атталу. Завязалась ссора. Филипп, выпивший больше этих двоих, бросился с мечом не на Аттала, который оскорбил его сына и наследника, а на Александра, но споткнулся и рухнул на пол. Вот, почтенные гости, – сказал Александр с ледяным презрением – человек, который хотел совершить поход из Европы а Азию, а сам не может перейти с ложа на ложе. После этого он удалился, и к следующему утру, они с матерью пересекли границу Македонии.

Филипп почувствовал опасность, которую враждебно настроенный Александр представлял для задуманного им похода против Персии. Он начал переговоры с Александром и сумел уговорить наследника вернуться. Аттала и Пармениона Филипп отправил командовать македонским авангардом в Анатолию, чтобы предотвратить их столкновение с Александром. Александра по всей форме провозгласили наследником престола. Было достигнуто примирение с Эпиром. Олимпиада осталась жить у брата, который получил в жены сестру Александра – Клеопатру, что стало залогом дружбы между обоими государствами. Так с помощью дипломатии Филиппу удалось преодолеть те трудности, которые он сам создал своей слепой страстью.

Примирение между Филиппом и сыном было показным. Александр страдал от безделья. Ему казалось, что плохой год никогда не кончится. Филипп держал его в стороне от приготовлений к восточному походу, и он даже не был уверен, будет ли допущен к участию в нем. Александру было девятнадцать лет, а казалось временами, что жизнь кончена. Филипп изгнал из Македонии самых опасных, по его мнению, друзей сына: Гарпала, Неарха, Фригия и Птолемея. Он рассчитывал обезглавить, таким образом, кружок Олимпиады и положить конец интригам, которые плелись за закрытыми дверями, среди женской болтовни и юношеского нетерпения.

Можно было опасаться, что напряженные отношения между отцом и сыном вновь окончатся разрывом. Но судьба разрубила этот трагический конфликт одним ударом. Она милостиво избавила Филиппа от всех дальнейших бедствий, которые неизбежно навлек бы на его голову сын и нетерпеливый наследник. Это произошло летом 336 г. до н. э. Войска уже собирались выступить в поход против персов. В старинном престольном городе Эги готовилась свадьба сестры Александра с эпирским царем. Великолепие праздника должно было продемонстрировать всем балканским подданным, македонянам и эллинам восстановление семейного мира, блеск династии и могущество государства.

Свадебный пир проходил торжественно, без споров и разногласий. Выступали эллинские актеры, гости и посланцы произносили речи с пожеланиями счастья, дарили золотые венки. На следующее утро ожидали апогея празднества: в нем должен был принять участие народ. После торжественной процессии предполагались игры в театре. Уже ночью люди устремились к театру, чтобы занять лучшие места. Великолепное шествие двигалось через празднично возбужденную толпу. Шли гости, послы, высшие чины македонской армии. Участники процессии несли изображения двенадцати богов, а с ними и статую тринадцатого бога – гордого и могущественного царя Македонии. Сам царь шел между наследником и женихом. Их окружала царская стража. Процессия вошла в театр. Филипп миновал ворота; раздались радостные возгласы. И тут словно сверкнула молния. Коварно спрятанный в складках одежды убийцы изогнутый меч пронзил царя. Филипп пал мертвым. Убийца пытался бежать, но споткнулся – стража нагнала его и убила.

В лице царя погиб великий созидатель, преждевременно оставивший свое гармонически прекрасное творение, которое оказалось незавершенным. Царь был умерен в средствах до тех пор, пока его не погубили страсти и судьба: любовь, вспыхнувшая к молодой красавице, и судьба, пославшая этому гению сыном и наследником Александра. Со смертью Филиппа умерла и надежда объединить греческие и македонские сердца в их стремлении к общему будущему. Эта идея не нашла в Александре ни сторонника, ни защитника. У этого человека вскоре появилась иная, титаническая цель: замыслы Филиппа оказались слишком узки для него. Его задача была шире – объединить все страны и народы.

Коронация

Александр понимал, насколько опасно, при переходе власти, положение македонской монархии: многие греческие полисы, покорённые силой оружия, и главный враг греков Персия вполне могли начать войну. Александр поручил нескольким ближайшим друзьям по Миезе – они теперь занимали старшие должности в отряде гетайров – организовать охрану дворца и важнейших пунктов города. Он хотел наглядно показать, что контролирует ситуацию. Ему было важно окружить себя надёжными, проверенными людьми, которые непременно выполнят его приказы.

Охрана заняла свои места, и Александр, не успев еще полностью распорядиться о похоронах отца, созвал самых верных военачальников Филиппа. Почти все они знали царевича с рождения. Александр попросил Антипатра, одного их двух главных полководцев Филиппа, руководить процессом перехода власти и сообщил, что от Пармениона, другого главного полководца (который командовал 10-тысячным экспедиционным отрядом в Малой Азии), прибыл вестник. Парменион обещал полную поддержку и предлагал в случае необходимости вернуть войска в Македонию. Александр не собирался отзывать Пармениона, но хотел, чтобы он вместе с Антипатром стал гарантом переходного процесса. Сумев привлечь их на свою сторону, Александр сделал сильный ход. Оба полководца прославились, как своими военными талантами, так и организаторскими способностями. Они пользовались уважением и поддержкой знати и армии.

Понимая, что затяжка может вызвать разногласия среди вельмож, Александр поручил Антипатру провести всё в два дня. Антипатр и Александр не сомневались: единодушная поддержка покажет покорённым греческим полисам и Персии, как македонская знать после смерти Филиппа сплотилась вокруг нового царя. Всеобщее согласие благотворно скажется на деловой атмосфере, и не будет никакого сомнения в том, кто правит. Был проведён тщательный отбор кандидатов среди вельмож для приглашения на собрание, где будет избран и коронован следующий царь Македонии. Если возникали сомнения, то такого человека не приглашали до тех пор, пока не заручались его поддержкой путем посулов или угроз.

К удивлению съехавшихся вельмож, церемония проходила не в самом дворце, а в большом шатре. На флагштоке трепетали приспущенные флаги Македонии и всех присоединённых земель. В воздухе чувствовалась волнующая напряжённость – словно в преддверии войны. Как только собрались и разместились военачальники, в сопровождении большой группы преданных вельмож вошел Александр. Антипатр, занимавший председательское место, коротко рассказал о предстоящей церемонии. Затем один из вельмож взял церемониальный щит с гербом македонского дома Аргеадов, поднялся на специальный помост и объявил, что выступает за Александра. Прочие вельможи по очереди вставали, поднимались на помост и слегка ударяли обнажёнными мечами по щиту – в знак поддержки Александра.

Единодушие было потрясающим: пятьдесят семь из шестидесяти могущественных македонян высказались в пользу Александра. Затем вновь поднялся Антипатр; его могучая фигура, казалось, едва умещалась в углу шатра. Он выглядел столь величественно, что, как выразился один биограф о Джордже Вашингтоне, не просто занимал место, а служил центром окружающего пространства. Его манера общения, спокойная и рассудительная, неизменно располагала к нему людей. Кроме того, Антипатр умел слушать и молчать. На сей раз, он постарался быть как можно более красноречивым. Он торжественно объявил Александра новым царем Македонии, поклялся верно служить ему, и с этими словами возложил на голову Александра царский венец.

В ответ Александр выразил свою признательность. Он обошел шатер и поблагодарил всех по очереди, всякий раз подчеркивая то, что связывало его именно с эти человеком. Хотя с каждым вельможей Александр побеседовал очень кратко, он тщательно готовился к этому моменту и несколько часов репетировал, что кому сказать. Таков был его традиционный способ поддерживать узы личной дружбы.

Молнии подобный

Для иных он, как царь, вечной славы достоин,
Покоритель земель, многоопытный воин.
Для иных, предстоящих пред царским венцом,
Он являлся, вещают они, мудрецом
А иные Владыку, в смиренье глубоком,
Почитают за праведность божьим пророком.

Низами «Искандер – наме» 

Филипп явился миру как великий маг и волшебник. Перед ним, в конце концов, склонились и Балканы и Греция, и тот факт, что этот могучий царь был убит одним из представителей знати, произвел на всех большое впечатление. К тому же его преемником стал двадцатилетний юноша, трон которого, казалось, шатался. У всех народов, побежденных Филиппом, появился немалый соблазн сбросить господство и опеку македонян. Но Александр твердой рукой повел за собой страну. Армия и народ почувствовали его железную волю. Те, кто мечтал сохранить великое наследие Филиппа, увидели, что оно попало в надежные руки. Всю энергию Александр направил на укрепление и вооружение армии, на то, чтобы добром и благодеяниями завоевать сердца македонян. Несмотря на окружающие опасности, первые недели правления Александра были самыми счастливыми, ибо, как никогда прежде, царь был связан со своим народом.

Он стремился подняться до таких высот, где все родственные связи казались уже препятствием. Если для любого македонянина его род и традиции казались самыми важными, то Александр не был связан сердцем с Македонией. Теперь, после смерти Филиппа, царю были нужны эта страна и этот народ, ибо они давали ему ту Архимедову точку опоры, которая требовалась для его планов мирового господства. Вся жизнь Александра как бы непрерывное освобождение от впитанных с молоком матери связей и традиций. Эта свобода была ему необходима для создания нового мира. Большинство македонских царей пали жертвами убийств из-за угла. Александр получил трон тоже в результате такого убийства, хотя он и не был его инициатором. Не следует удивляться тому, что молодой царь всегда помнил об опасности коварного и вероломного убийства. Врагов он не боялся, наоборот, искал их. Он всегда был преследователем.

Освободившись от ига Филиппа, Греция полагала, что длань Александра будет для нее не столь тяжела. Прошло не больше недели, как в Фессалии уже намечался мятеж; одна из колоний на юге Эпира изгнала македонский гарнизон; Аркадия и Этолия объявили о расторжении договора о вассальной зависимости; Фокида волновалась, а Фивы готовились к восстанию. В Афинах Демосфен облачился в праздничные одежды и украсил голову цветами. На что оратор враждебной партии Фокион возразил, что пока что македонская армия стала меньше всего лишь на одного человека. Но Демосфен не ограничился словесными триумфами; он вошел в сношения с Атталом, под началом которого находилась половина Филипповых войск, стоявшая у Геллеспонта, и подстрекал его к мятежу.

Александр собрал тридцать тысяч человек для похода, цель которого была такова: показать грекам нового гегемона, ниспосланного им богами. На вопросы командиров, по какому пути пойдет армия, Александр отвечал: "По пути Ахилла". Он провел войска между Олимпом и морем, проник в Фессалию, выслал вперед военных строителей, чтобы расширить козьи тропы горы Оссы, прошел по Магнесии вдоль побережья и вступил в край, где родился Ахилл. Фесалийцы оказались обойдены и отрезаны от остальной Греции; когда они объявили, что сдаются и ждали сурового наказания, Александр удивил их, сказав, что в память Ахилла, предка своей матери, он освобождает их от налогов. Снискав их благодарность, Александр совершил затем переход через Фермопилы, прибыл в Дельфы в тот самый момент, когда там заседал Совет Амфиктионии, и самолично появился на нем, чтобы получить признание как преемник Филиппа в качестве верховного протектора. Когда все были уверены, что он еще в Дельфах, он уже стоял под Фивами. Перепуганные Афины выслали делегацию, в которую входил Демосфен; но, испытав по дороге приступ панического страха, тот внезапно повернул назад, предоставив товарищам по посольству услышать слова примирения, которые обратил к ним Александр. Он потребовал от афинян лишь одного – подтверждения договора, который он заключил с ними два года тому назад от имени своего отца. Чувство облегчения, испытанное афинским народом, перешло в шумный восторг.

Затем Александр пошел на Коринф, где собрал союзный совет – он хотел подтвердить еще раз свои прерогативы наследника и преемника Филиппа. Оставаясь автономными, греческие государства должны были выставить для азиатского похода оговоренное раньше количество войск. Во время своего недолгого пребывания в Коринфе Александр пожелал увидеть старого Диогена. "Не заслоняй мне солнце" – ответил Диоген на вопрос молодого царя, не хочет ли он высказать какое-либо пожелание. Многие восхищенно отзывались об этих словах, придавался также разный смысл ответу Александра: "Если бы я не был царем, я хотел бы быть Диогеном".

Философская притча «Отсрочка» в изложении Ошо: Рассмотрите тщету стремления к удовлетворению в будущем и поймите, что это не нужно. Не откладывайте!

Диоген, греческий мистик, является редким цветением человеческого сознания.

Когда Александр Македонский шёл завоёвывать Индию, он встретил Диогена. Диоген голый лежал на песке, на берегу реки и загорал. Он был прекрасен, ведь когда прекрасна душа, в человеке возникает красота не от этого мира. Александр не мог себе даже представить человека такой красоты, и он в благоговении произнес:

– О Господин…

Раньше он никогда в своей жизни никому не говорил этого. Он сказал:

– Господин, я поражён вашим существованием, и я хотел бы что-нибудь сделать для вас. Могу ли я что-то сделать для вас?

Диоген ответил ему:

– Просто отойди немного в сторону, потому что ты закрываешь солнце, вот и всё. Больше мне ничего не нужно.

Александр отошёл в сторону и задумчиво сказал:

– Если у меня будет другая возможность прийти на землю, я попрошу Бога, чтобы вместо Александра он сделал меня Диогеном.

Диоген засмеялся:

– А кто мешает тебе прямо сейчас? Куда ты направляешься? Месяцами я видел движение войск. Куда ты идёшь? И зачем?

– Я иду в Индию завоевать весь мир.

– И что ты будешь делать потом? – спросил Диоген.

– Потом я отдохну.

Диоген опять засмеялся и сказал:

– Ты сумасшедший! Я отдыхаю сейчас. Я блаженствую уже сейчас. Я не покорял мир, я просто не вижу необходимости в этом. Ты хочешь отдохнуть и расслабиться в конце, но почему не сейчас? Кто сказал тебе, что перед отдыхом ты должен завоевать мир? Я тебе говорю, если ты не отдохнёшь сейчас, то не отдохнёшь никогда. Ты никогда не сможешь завоевать весь мир… ты умрёшь в середине похода. Все умирают в середине такого пути.

Александр ответил, что будет иметь это в виду, и очень благодарен, но именно сейчас никак не может остановиться.

И он умер в середине похода. Он не вернулся домой, он умер в пути.

И потом, спустя века, рассказывали странную историю о том, что Диоген умер в тот же день. И они встретились по пути к Богу, переходя реку. Александр был на несколько футов впереди и услышал, что кто-то идёт сзади. Он оглянулся и увидел Диогена, того самого прекрасного человека. Александр был удивлён и пристыжен. Стараясь скрыть своё смущение, он сказал:

– Итак, мы снова встретились, император и нищий.

А Диоген сказал:

– Это правда. Но ты не понимаешь, ты не знаешь, кто император, а кто нищий. Потому что я прожил свою жизнь тотально, полно, я получил удовольствие, я могу предстать перед Богом. А ты не сможешь предстать перед Богом. Загляни внутрь себя! Что ты получил, побеждая весь мир? Ты даже не можешь смотреть мне в глаза – твоя жизнь прожита зря.

С точки зрения стратегии этот поход демонстрирует типичную черту военного искусства Александра – двойную внезапность. Дело не только во внезапности его появления в Греции, но и в выборе самого неожиданного, считавшегося почти невозможным пути для вторжения. Таким способом Александр добивался деморализации противника и подавлял всякое сопротивление. Действия его были столь успешны, что ни Фессалия, ни Фивы даже не пытались выступить против него.

После того, как он утвердил своё господство над Грецией, первой из малых войн Александра стала его кампания на Балканах, предпринятая им с целью подчинения трибаллов и иллирийцев – племен, которые угрожали Македонии с севера и запада. Но его цель была не только в этом: Александр видел, что просто подчинить эти племена недостаточно; его северные границы могли быть относительно безопасны лишь в том случае, если он раздвинет их до Дуная, и его стратегической задачей стало продвижение на север. Трибаллы населяли область между Дунаем и Балканами там, где сейчас располагается провинция Плевен. Южнее простирались земли агриан и пеонийцев, а к западу от них лежала Иллария, населённая дикими племенами, совершавшими постоянные набеги на Македонию.

Весной 335 г до н. э. он выступил из Амфиполя, переправился через реку Нест (Места) и после десятидневного марша подошел к Балканам, возможно у перевала Шипка, который удерживали свободные фракийцы. Они перегородили проход своими повозками, чтобы в случае наступления спустить их на врагов, и, расстроив их боевой порядок, напасть на них сверху. Поскольку через перевал не было обходного пути, Александр решился на фронтальную лобовую атаку фалангой, но замечательно, что, как только он увидел повозки, он разгадал план противника и понял, что эти повозки могут спустить на его людей. Александр предупредил своих воинов о возможной опасности и приказал, если повозки покатятся сверху, на открытых местах расступиться, а там. Где этого нельзя сделать, воинам следовало лечь на землю, загородившись щитами, чтобы «повозки, катящиеся на них, прошли над ними, не причинив им вреда» (Арриан). Лучники с флангов должны были обстреливать фракийцев, которые должны были напасть на фалангу, как только спустят повозки. Случилось так, как и предполагал Александр: повозки либо промчались сквозь расступившиеся ряды, либо над тесно сдвинутыми щитами, не убив ни одного человека, хотя некоторое количество ног, вероятно, всё же было сломаны. Затем фалангисты сомкнули ряды и двинулись вверх по склону: прежде чем Александр смог привести свой план в действие, фракийцы, объятые паникой из-за неудавшейся хитрости, побросали оружие и со всех ног помчались вниз по противоположному склону горы, потеряв до 1 500 человек убитыми.

Александр пересёк Балканы, прибыл в страну трибаллов и направился маршем к реке Лигин. Еще до его появления вождь трибаллов Сирм укрылся на острове Певку на Дунае. Основное войско трибаллов отступило и затем предприняло контрмарш, чтобы перекрыть проходы в тылу армии Александра. Узнав об этом, Македонец, догнал их, когда они стояли лагерем в лесных зарослях, что затрудняло наступление. Спрятав фалангу с конницей невдалеке, он послал лучников обстреливать лагерь, чтобы, увидев только лучников, трибаллы бросились преследовать их, и вышли на открытое место, так и случилось – трибаллы угодили прямо в ловушку подготовленную Александром – и, выбежав из чащи, неожиданно для себя оказались перед фалангой и конницей. Кавалерия во главе с Александром врезалась в их центр, в то время как конники с флангов окружили врага и взяли его в клещи. Трибаллы потерпели сокрушительное поражение. Именно прозорливость Александра определяла его тактику, здесь, как в случае с балканским перевалом, он предугадал действие противника. Он знал, что трибаллы, хотя и поднаторевшие в засадах и хитростях, из-за отсутствия дисциплины сами легко попадают в ловушки; он посулил им лёгкую победу и в итоге разбил их наголову. В малых войнах там, где было только возможно, он вносил в свои действия элемент внезапности, за счёт скрытого маневра или уловки.

Через три дня после сражения Александр подошёл к Дунаю, там его встретили корабли, направленные из Византии. Он задумал то, что казалось варварам невозможным: переправиться через Дунай за одну ночь и отрезать Сирма (вождя трибаллов), укрывшегося на острове Певке с большим отрядом своих соплеменников от гетов, родственных фракийцам племен, которые населяли территорию современных Молдавии и Бессарабии. Они собрали на левом берегу Дуная войско приблизительно в 4 тысячи всадников и 10 тысяч пехоты, чтобы помешать переправе и помочь трибаллам, если представится такая возможность.

Именно здесь Арриан впервые употребляет выражение, которое он потом будет часто использовать в отношении Александра, а именно: «его охватило безумное желание переправиться через реку» – желание проникнуть в неизвестность и раскрыть тайны, которое, как говорит Вилькен, «впоследствии непреодолимо влекло его на край земли». Подробности переправы, осуществлённой через величайшую европейскую реку и в столь короткое время, неизвестны. Сказано лишь, что для этого были собраны многочисленные рыбацкие лодки-долблёнки и плоты, сделанные из кож для шатров, набитые соломой. Чтобы с такими примитивными средствами переправить 1500 конников и 4 тыс. пехотинцев через Дунай – это и в наши дни кажется поразительным; можно себе вообразить, что для трибаллов и других диких народов случившееся походило на чудо, а сам Александр стал почти богом.

На следующее утро, ещё в темноте, Александр прошел маршем по левому берегу Дуная под прикрытием «густых хлебов» и напал на спящих в лагере гетов, которые в страшной панике бежали в свое поселение, находившееся в трёх милях от берега. Затем фаланга пошла в наступление, поселение было взято, а геты рассеялись в северных бескрайних степях. Не потеряв ни единого человека, воины вновь переправились через Дунай уже днём и возвратились в свой лагерь на южном берегу реки. Такое невероятное мужество подействовало на врагов: Сирм и его трибаллы, объятые страхом и благоговевшие перед храбростью Александра, сразу подчинились, и то же сделали и другие племена, и, как сообщается, даже кельты с восточного берега Адриатики выслали посольство, ища дружбы Александра. «Ужас, который навел Александр, – пишет Вилькен, – имел долгосрочный эффект. Лишь через пятьдесят лет кельты осмелились вторгнуться в Македонию и Грецию».

Двинувшись к землям агриан и пеонийцев, Александр получил известие, что Клит, вождь иллирийского пламени взбунтовался и что Главкий, царь тавлантиев, готов к нему присоединиться, а автариаты, также иллирийское племя, обитавшее на границе с Пеонией, собирается напасть на него на марше. Это означало, что вся Иллария восстала и что западная граница Македонии в опасности. Чтобы потушить этот пожар, пока пламя не перекинулось на другие территории, требовалось действовать быстро. К счастью для Александра Лангар, царь агриан, был на его стороне, и, как верный союзник, согласился атаковать автариатов на территории и отвлечь в то время, как Александр выступит против Клита и Главкия.

Александр двинулся вверх по реке Эригон (Черна), чтобы отбить македонскую крепость Пелион, которую занял Клит и где он ожидал подхода Главкия. Крепость стояла на широкой равнине окружённой горами и контролировала главный путь, ведущий в Западную Македонию. Ее легко было оборонять, но, если бы Клит не был выбит оттуда до прихода Главкия, коммуникации македонцев оказались бы нарушены, и тогда Александр попал бы в критическую ситуацию. Его надежды на Лангара не были напрасными, ибо тот успешно справился с поставленной задачей, и был впоследствии награждён Александром.

У Александра ситуация складывалась угрожающая: с Клитом в Пелионе и подошедшим Главкием в своём тылу, он оказался не только в численном меньшинстве, но и был отрезан от подкреплений. Поскольку у Александра не хватало сил удерживать Клита в Пелионе и одновременно выманивать Главкия из холмов, его проблемой стало встретиться с Главкием на равнине, где свою роль должна была сыграть более высокая дисциплина его войска; причём сделать это надо было быстро, пока его запасы не кончились. Зная, что ничто так не привлекает толпу, как военные зрелища, он решил выманить тавлантиев с их позиций, заставив их собраться в том месте, которое он присмотрел для атаки.

Недалеко от подножия холмов, Александр построил фалангу в 120 рядов и расставил по бокам всадников. Он приказал воинам хранить молчание и беспрекословно повиноваться его командам. Затем он приказал им «сначала поднять копья верх, а затем по его сигналу опустить их для атаки, вначале повернуть их вправо, затем влево, а затем крутить их за древко». Можно предположить, что это представление, устроенное для тавлантиев, вызвало такой интерес, что те стали сбегать с холмов, и, чтобы лучше видеть, собираться в группы на нижних склонах; и, когда они увлеклись зрелищем, или, как пишет Арриан, «были очарованы дисциплиной и чёткостью исполнения манёвра», Александр неожиданно подал сигнал к атаке. С ужасными криками, стуча копьями о щиты, фалангисты напали на тавлантиев, которые бежали в большом смятении и искали убежища в Пелионе. Полковник Додж так пишет об этом маневре: «Никогда такой любопытный, такой великолепный приём не использовался на войне раньше и никогда потом».

Несмотря на такой успех, войскам Александра все ещё угрожали враги, оставшиеся в холмах и контролировавшие брод. Александр решил временно отступить через брод, но там его атаковали тавлантии. «Увидев, что враг наседает на арьергард, царь велел установить на берегу катапульты и метать с них дротики на максимальное расстояние, а лучникам остановиться посередине реки и стрелять. Воины Главкия не осмелились подойти туда, где уже падали стрелы; македонцы благополучно переправились через реку; при отходе никто не был убит» (Арриан. Это первое упоминание об использовании катапульт в качестве полевой артиллерии).

Три дня спустя Александр узнал, что Клит и Главкий беспечно разбили лагерь, за пределами Пелиона, даже не удосужившись вырыть оборонительные рвы и выставить часовых, т. к. считали, что македонцы в страхе отступили. Под покровом ночи Александр вновь пересёк реку с агрианами и лучниками; оставшаяся часть армии следовала за ними. Приблизившись к лагерю и увидев, что он не защищён, царь решил ударить не дожидаясь остальных. Он напал на спящих и преследовал объятых паникой беглецов до Тавлантийких гор. Тем временем Клит, находившийся в крепости, обнаружил, что остался без войска, он поджёг крепость и бежал к Главкию в его горное укрепление.

Так закончилась первая малая война Александра показавшая, что ему удалось преодолеть риск, связанный со столь стремительным наступлением в одном из самых трудных для войны регионов во всей Восточной Европе. Он, тем не менее, подчинил иллирийцев, и, насколько известно, они более не беспокоили его во время его правления. Одно изумляет: ни разу в течение этой горной кампании не потерял он присутствия духа. Сколь отчаянной не была ситуация, он никогда ей не подчинялся, он всегда искал выход и всегда его находил. «Военный гений, – сказал Наполеон, – это дар небес; но самыми главными качествами главнокомандующего остаются твёрдость характера и умение победить любой ценой» – качества, как и показала эта первая его военная кампания, – в полной мере присущие Александру.

За те несколько месяцев, в течение которых длился поход, Александр доказал, что обладает блестящим талантом полководца и способностью к гениальным импровизациям. Мастерство, с каким он форсировал реки и горы, необыкновенное искусство во всех видах горной войны, быстрота решений, выбор выгодного момента, наконец, что особенно важно, умение психологически деморализовать врага – все это давало ему возможность творить истинные чудеса. Сын превзошел отца в умении использования созданной последним македонской армии. Этот юноша, которому только что исполнился двадцать один год, показал, что самостоятельно может выпутываться из самых трудных ситуаций и обходиться без помощи опытных полководцев.

Пока Александр находился на севере, на юге снова началось движение. Враги Македонии вступили в открытое соглашение с Персией, где в 336 вступил на престол Дарий Кодоман. Чтобы воспрепятствовать появлению Александра в Азии и задержать его в Европе, Дарий снабжал греков деньгами для поддержания антимакедонских фракций. Афины действовали осторожно, а Фивы объявили себя свободным городом и даже выбрали беотархов, главных должностных лиц Беотийского союза, в знак того, что Фивам теперь принадлежит верховная власть над всей Беотией.

Мятеж грозил разрушить все надежды Александра на великую войну с персами, более того, на его стремление занять ведущее положение в мире. Если Александру придется ограничиться только Македонией, то его власть будет не больше власти любого варварского владыки. Только соединение македонской короны с гегемонией в Элладе придавало его действиям истинное величие. Ведь Александр не был еще тем всепобеждающим героем, которым стал впоследствии. Лишь завоевав мир, мог он пренебречь своей ролью гегемона.

Как и год назад, царь надеялся, что одно его появление удержит греков от открытой враждебности. В двух следовавших друг за другом военных походах его армия предельно устала, но Александр все же сумел поднять дух воинов и заставить их двигаться форсированным маршем. Они шли «не останавливаясь» и в течение двух недель ежедневно проходили по 30 километров. Войско шло быстрее, чем поступали известия о его приближении. Внезапно оно оказалось в сердце Греции, под стенами мятежных Фив. Александр подошел к Фивам столь неожиданно, что им даже не было известно о его переходе через Фермопилы. Все в этой войне, ведённой Александром, было поразительно и внезапно, все полно живости и силы, но в особенности этот переход. Две недели тому назад Александр дал последнее сражение у Пелиона и затем прошел через горы и реки расстояние почти в 600 миль, чтобы оказаться под стенами взбунтовавшегося города.

Между молодым героем, которого не могло остановить ничто – ни снег, ни горы, ни реки, ни расстояния, ни войска, ни крепостные стены, ни даже раны – и восставшими фиванцами произошел краткий диалог. Александр предложил городу мир при условии, что ему будут выданы два военачальника, руководившие восстанием: Феникс и Протит. Подражая дерзости спартанцев, жители Фив ответили, что выдадут двоих предводителей, если Александр отдаст им двух своих: Антипатра и Филоту, старшего сына Пармениона. Царь сделал второе предложение – он обещал, что фиванцы, которые явятся в его лагерь, не понесут никакого наказания, и будут пользоваться теми же свободами, что и все греки. В ответ фиванцы ответили со стен: «Кто желает с нами и с персами освободить Грецию, добро пожаловать». На третий день город был взят штурмом.

На следующий день царь созвал собрание представителей Коринфского союза и предоставил им решать судьбу Фив. Судьям над ними были беотийские государства, которым долгое время приходилось выносить ужасный гнёт Фив. И она постановили, что город должен быть сровнен с землёй, что земля должна быть разделена между союзниками Александра, что все фиванцы с женами и детьми должны быть проданы в рабство; что свобода даруется только жрецам, жрицам и лицам, связанным узами гостеприимства с Филиппом, Александром и македонянами. Александр уже по собственному почину велел пощадить дом знаменитого поэта Пиндара и его потомков. Участь Фив была потрясающей: только поколение назад они владели гегемонией в Греции; теперь они были сглажены с лица земли. Царь не мог поступить иначе по отношению к взбунтовавшемуся городу. Нетрудно понять, какими соображениями он руководствовался, предавая Фивы разрушению: катастрофа, их постигшая, должна была подействовать отрезвляюще и устрашающе на всех греков. И Александр достиг своей цели: все греческие государства поспешили расписаться в своей преданности Александру.

На обратном пути в Македонию, после признания его пожизненным гегемоном на собрании представителей союза, Александр посетил Дельфы, чтобы испросить оракула Аполлона относительно своего похода в Азию, и, как сообщает Плутарх, когда жрица отказалась исполнять свои обязанности, поскольку день для этого не подходил, Александр силой поволок её к треножнику, а она, потрясённая его настойчивостью, будто ему сказала: «С тобой не справиться, сын мой». Услышав это, Александр не стал дожидаться ответа оракула, заявив, что услышал всё, что хотел знать.

Одного года было достаточно, чтобы упрочить его подвергавшийся многим опасностям престол. Заручившись повиновением соседних варварских народов, уверенный в спокойствии в Греции и в преданности своего народа, он смог назначить весну 334 года до н.э. началом персидского похода. Следующие месяцы прошли в подготовке к нему и улаживании государственных дел, Антипатра Александр назначил наместником в Македонии. Военные силы, с которыми Александр выступил в поход были невелики: немного более 30000 пехоты и около 5000 всадников, хотя с полным доверием к этим цифрам относиться нельзя. А то, что финансовые ресурсы Александра минимальны, это подтверждённый факт, т. к. в следствие военных предприятий Филиппа царская казна была сильно истощена. Известно, что Александр после окончания вооружения армии имел в своем распоряжении сумму не более 60 талантов (1 талант – это около 1500 рублей по состоянию на 2000 год). И с этой точки зрения предприятие Александра представляется почти химерическим. Правда, он мог рассчитывать на персидские сокровища, но ведь до них нужно было добраться.

По преданию, Александр действовал так, как будто он навсегда прощался с Македонией. Все принадлежащие ему на родине имения и угодья, все свои доходы он раздарил друзьям. А когда всё почти было разделено, на вопрос Пердикки, что же остается ему самому, он отвечал: «Надежда». Тогда Пердикка отказался от причитающейся ему доли, заметив: «разреши нам, которые будут биться вместе с тобой, разделить с тобой и надежду». И многие друзья Александра последовали примеру Пердикки. Этот рассказ, как бы он ни был преувеличен, соответствует настроению умов перед выступлением в поход: царь наэлектризовал всех, всех заразил своим энтузиазмом, во всех вселил не только надежду на победу, но и уверенность в ней.

Бросок копья

Александр решил выступить в месяце Овна. Многие старые македоняне умоляли Александра отложить задуманное до того времени, как он возьмет себе жену и родит сына. Он пожал плечами; что ему до будущего македонской династии, если он знает, что пришел из царства богов! Земля, на которой он вырос, всего лишь приемная земля. Незаконнорожденный сын бога, он не был царем, подобным другим, и не чувствовал себя чем-либо обязанным человеческим предкам или потомкам. Он знал о том, что должен исполнить, и это был долг более высокого порядка, чем продолжение рода или передача власти. Если только он сумеет совершить дело, к которому призван, оно будет жить после его смерти, независимо от того, родится у него сын или нет. Дети богов на Земле одиноки.

Он избавлялся перед уходом от своего имущества, как это подобает делать людям, идущим исполнить мистическое поручение (будь то цари или пророки), ибо они не нуждаются ни в чем и должны положиться на богов, которые позаботятся об их пропитании на всем протяжении пути. Он шел в Персидское царство не только с войной – он нес туда, кроме того, надлежащее почитание богов, дабы оно продлилось до скончания времен Амона; он нес искусства, которым боги обучили людей, чтобы они сделали из своей жизни образ божественного.

Персы и Персия

«Тот, кто собирается сразиться с каким-либо народом, должен знать его прошлое; тот, кто хочет бросить вызов какому-либо царю, должен изучить его род; тот, кто отправляется на завоевание какой-либо страны, должен постичь ее богов. История – составная часть священной науки. Персы учат, что откровение было ими получено от вестника неба по имени Хом; между тем Хом – это Гермес, или Гормес, или Горусси-Исис, или, наконец, Гор-Амон, ибо, даже если нам кажется, что откровение было дано сотней голосов, все эти голоса рождены одними устами. Непостижимое, источник Единого, имеет лишь одно слово. Хом передал истину царю, который стал отцом Джамшида; но когда Джамшиду пришла пора стать в свою очередь царем, он решил, что, поскольку ему сообщена истина, он сам и есть истина. Он пожелал, чтобы его почитали наряду с создателем мира, и присвоил себе имена, которые люди употребляют, обращаясь к Неназываемому. Тогда прекратилось изобилие на персидской земле, иссякли колодцы, погибли стада, люди истощили себя в кровавых битвах, и золотой век окончился.

После этого персам пришлось ждать много веков, пока не явился Заратуштра, который, подобно Имхотепу-Асклепию, возобновил учение Гермеса. Он говорил людям, что только знание о небесном и магические свойства звуков способны отвести фатальные несчастья, как частные, так и всеобщие. Он учил также, что Ормузд и семь архангелов света вечно борются с Ариманом и семью демонами мрака и что человек – единственное из живых существ, свободное выбрать между Ормуздом и Ариманом и способствовать торжеству добра или зла. Благодаря его мудрости, персы восстали из мрака при царях, носивших имена Кир, Камбиз, Дарий и Артаксеркс. Они стали сильны и могущественны, но на их глазах была пелена, мешавшая им признать, что боги других народов – те же, что их боги; они лишь принимают иные формы и имена, чтобы иметь силу в иных землях. Из-за этого заблуждения персам суждено было погибнуть.

Когда Александр выступил из Македонии, Персидская держава была величайшей в мире. Она простиралась от Понта Евксинского до Индии и от реки Яксарт до Нильской пустыни. Ее властителем был уже не Артаксеркс III Незаконнорожденный, вступивший на персидский престол в год, когда Филипп пришел к власти в Македонии. Этот Артаксеркс захватил Египет, прогнал фараона, приказал убить быка Аписа, чтобы съесть его изжаренным, выкрал анналы и устроил ослиное стойло в храме бога Пта. Однако, он не намного пережил свои мрачные подвиги. Его хилиарх евнух Багой, которому он передал все орудия власти, предводитель войска и начальник писцов, отравил его и всех его сыновей, за исключением одного, которого возвел на трон; имя этого царя было Арc.

Но и Арc царствовал всего два года, ибо евнух Багой приказал умертвить его в свой черед. Наследником ему Багой выбрал царевича из младшей ветви Кодоманов, в котором ожидал найти больше послушания; тот возложил на себя тиару под именем Дария III. Первое, о чем позаботился Дарий Кодоман, было протянуть Багою на празднестве по случаю своего коронования чашу, в которую он влил яд. В тот же год, когда воцарился Дарий, взошел на престол и Александр, как будто отныне судьбы Персии и Македонии управлялись ходом одних и тех же светил».

Ни Артаксеркс III Незаконнорожденный, ни Арc, ни Дарий Кодоман не были коронованы как фараоны; они не считали себя сынами богов Египта, и на земле истины они стали ее притеснителями. Армии Дария Кодомана были огромны, как размеры его царства. У него было сто тысяч воинов из Малой Азии, сорок тысяч из Армении, Киликии, Сирии и Египта, столько же греческих наемников и, по слухам, он мог получить из Индии миллион солдат. Все страны, входившие в состав Персидского царства, все народы, населявшие его, соединены были лишь одной связью – волею персидского царя и только грубая сила не давала распасться великой державе.

Дарий происходил из боковой линии царской семьи. Так как Багой устранил всех претендентов, имеющих больше оснований занять престол, то никто не сомневался в наследственном праве Дария. Новый правитель обладал царственной внешностью, но в нем уже были заметны черты вырождения, характерные для последних Ахеменидов. Источники сообщают, что этот сорокачетырехлетний человек был красив и высок ростом. Еще, будучи наследником, он отличался храбростью и как-то, представляя армию, выступил в поединке, из которого вышел победителем. Уже одно это свидетельствует о его рыцарском характере. Его родители были родными братом и сестрой. Такой брак в Персии считался особенно почетным. Сам Дарий тоже был женат на родной сестре и имел от нее детей.

Однако не следует, подобно многим античным и современным историкам, упрекать его за то, что Александр победил его. Дарий был весьма дальновидным политиком и немало сделал для того, чтобы предупредить и отразить нападение македонян. Не стоит удивляться тому, что он все же не сумел одолеть македонского царя: не было в западном мире человека, подобного Александру. Дарий не мог победить его: противник имел огромное превосходство сил, сил духовных и душевных, а не только физических.

Придворный лагерь

Организуя свой придворный лагерь как самостоятельное подразделение, Александр рассчитывал на длительное пребывание за пределами родины. Он взял с собой всех, чья помощь могла понадобиться ему при управлении большой империей. Начальник канцелярии Евмен постоянно следовал за ним, это означало, что правительство было теперь не в Пелле, а в придворном лагере, из чего можно сделать вывод: уже тогда Александр думал о распространении своей власти на весь мир. О далеко идущих планах царя говорило и то, что армию Александра сопровождала когорта ученых, исследователей, врачей, инженеров и художников. Он учредил ведомство для управления вновь завоеванными землями. Армия стала своего рода маленькой копией мира, способной собственными силами удовлетворять свои духовные потребности и интересы.

Интеллектуальные интересы прежде всего соответствовали натуре самого Александра с его неиссякаемыми духовными запросами. Духовная жизнь Греции значила для него больше, чем для Филиппа. После смерти чуждого фантазиям отца эллинские философы и литераторы хлынули ко двору сына, жадно поглощавшего науки и искусства. Все они отправились вместе с Александром в Азию. К ним присоединились и прибывшие из Эллады выдающиеся представители греческой культуры. Александр милостиво относился к философам всех направлений. Он был рад тому, что к нему примкнул холодный, сухой рационалист, свободный от предрассудков, последователь Демокрита, Анаксарх со своим талантливым учеником Пирроном. В не меньшей степени приветствовал он участие в походе Онесикрита и Анаксимена – представителей кинических воззрений, лишенных, однако, свойственного киникам недоверия и подозрительности. Александр особенно ценил их поклонение Гераклу. Они считали нужным творить добро и полагали, что человечество в целом стоит выше, чем отдельные государства. Из платоников Александр пригласил Ксенократа, но тот отклонил его приглашение.

Александр любил общаться и обмениваться мнениями с талантливыми греками. Он находил их исключительно одаренными, любил их остроумие, манеру вести приятные беседы; ему нравился их энтузиазм, их некритическое отношение к нему, можно сказать, ему вообще нравилась их лесть. Здесь не следует себя обманывать. Величие, основанное на автократии, часто желает видеть свое отражение приукрашенным. Подобные слабости были присущи даже великому Александру.

По сути дела, в лагере Александра сошлись два различных стиля: старомакедонский стиль Филиппа с его грубостью и пьянством и более культурный – Александра, образцом для которого служили греческие симпозиумы с их утонченными развлечениями. Большинство командных постов в армии находилось в руках знати, но ничто не мешало Александру выбирать сотрапезников по собственному вкусу. Естественно, он не мог приглашать к столу всю знать, входившую в кавалерию гетайров: ее было слишком много. Получилось так, что образовался избранный круг гетайров, которых Александр всегда хотел видеть за своим столом, считал своими ближайшими соратниками, доверенными лицами. Ближе всех к царю были Гефестион, товарищ его юности, неразлучный с ним, мягкий и податливый Птолемей, а из греческих друзей – Неарх и Эригий. Родственники доброй старой Ланики, Протей и Клит, тоже были очень близки к Александру, подобно Демарату из Коринфа, которого царь любил как отца. Несмотря на преклонный возраст, Демарат не побоялся опасностей, связанных с войной и походом. И еще один близкий к Александру старик не захотел остаться в Греции: это был его домашний учитель Лисимах, добрый наставник, его «Феникс».

Особое значение имело, конечно, окружение Пармениона – его сыновья, родственники и друзья. Но среди придворных была также знать из горных областей: из рода Орестидов во главе с Пердиккой, Леоннатом и Кратером, сыновья Андромена из Тимфайи, элимиоты, к которым принадлежали Гарпал и Кен; из рода Линкестидов в походе участвовал лишь один избежавший казни Александр. Вот все, что известно о придворном круге Александра, собравшемся весной 334 г. до н. э. в поход и с началом его превратившемся в придворный лагерь. Если армия была детищем Филиппа и Пармениона, то этот лагерь был созданием Александра. Юный завоеватель сумел сосредоточить возле себя духовно богатых и своеобразных людей.

Тоска по родине не была ему свойственна, он взял с собой все, что ему было дорого, все, что придавало ему силы,– своих друзей и войска. Его сопровождало самое лучшее (это мы знаем из уст самого Александра) – великие, полные страстного ожидания планы и надежды. Поход Александра можно сравнить с хождением по узкой тропе над пропастью, когда следует смотреть только вперед, не оглядываться в страхе назад, не замечать пропасти. Только так можно достичь цели. Подобные чувства владели и Александром. Не имея достаточно кораблей, он должен был избегать морских сражений. В то же время нельзя было и медлить с решающей битвой, так как царь почти не имел денежных средств. Залог успеха лежал в умении македонского войска побеждать в сухопутных сражениях, в кратчайший срок преодолевать большие пространства и брать укрепленные города. Только таким путем можно было добывать необходимый провиант и деньги.

Так начиналось это беспримерное свершение – это поразительное чудо, как выражались некоторые историки – поход Александра Великого!

Ионическая война

К концу зимы 335/34 г. до н. э. войска собрались в районе Пеллы, а корабли – в устье реки Стримон. В конце марта Александр приказал выступать. Войско двигалось походным маршем вдоль побережья и в районе Сеста начало переправу под командой Пармениона, а сам Александр с немногочисленными друзьями отправился в Элеунт, где был погребён Протесилай, который в Троянской войне первым поставил ногу на вражеский берег и первым принял смерть. Здесь царь принес жертву за благополучную переправу и поднялся на ожидающий его корабль. Уже тогда влюблённый в море, Александр сам повёл корабль к бухте недалеко от Трои, где когда-то пристали ахейцы и устроили пристань для своих кораблей.

Когда Александр приблизился к берегу, то бросил копьё, которое вонзилось в землю – «завоеванные копьем» земли считались даром богов (см «Лидер» – грань четвёртая). Рука будущего властителя мира метнула оружие. Он первым спрыгнул на землю Азии – ему было двадцать один год и девять месяцев. Когда, принеся уже на берегу жертвы Зевсу, Афине и Гераклу, царь со своими спутниками вступил в Илион, он почувствовал себя вторым Ахиллом. Затем Великий Македонец принёс искупительную жертву легендарному троянскому царю Приаму и возложил дары на могильный холм своего предка Ахилла. Гефестион сделал то же самое на могиле Патрокла. Александр также забрал из сокровищницы храма Афины в Трое ахейский щит, тем самым препоручив свою жизнь покровительству Афины.

Этот эпизод с военно-исторической точки зрения не важный, позволяет глубже проникнуть в душу царя. Впервые мы встречаемся с таким его качеством, которое впоследствии проявится ещё не раз, – с серьёзным отношением ко всему возвышенному и великому. Величие, присущее личности Александра и проявляющееся в нём в решающие моменты, он воспринимал с величайшим волнением и умел его использовать. В этом не следует видеть только театральные жесты, игру на публику – в нём сказывалась какая-то внутренняя сила. Когда в поворотные моменты судьбы Александр приносил жертвы богам, подавал знак к началу похода, метал копьё или бросал факел, он делал это величественно. Поэтому в его действиях было всегда что-то жреческое, пророческое. Всё получалось как бы неожиданно для него самого и выражало скрытые творческие замыслы царя.

Как только Александр присоединился к войску, оно двинулось на восток, навстречу персам, которые их уже ждали. К обороне были привлечены большие силы – сатрапы Геллеспонтской Фригии, Лидии и Ионии, Великой Фригии, Каппадокии, даже далёкой Киликии с армией не менее 10 000 человек. К ним примыкали значительные контингенты всадников из Гиркании, Мидии и Бактрии, весь цвет рыцарства, и среди них значительное число членов царской семьи. Сюда входил и Мемнон со своими войсками: он был в числе вождей, но уже не осуществлял верховного командования. Мемнон, греческий наёмник, полководец персов, самый опасный противник Александра, предложил персидским полководцам тактику «выжженной земли», что остановило бы продвижение армии Македонского. Его план приводит в восторг всех современных стратегов своей неоспоримой гениальностью. Именно Мемнона, как свидетельствуют античные историки, Александр опасался сильнее всего. Этот уроженец острова Родос был стратегом не по должности, а по складу мышления. Но решение принимал объединённый военный совет, и план Мемнона не был принят – этим персидские сатрапы подписали себе смертный приговор.

Решение Военного совета можно понять, если посмотреть на ситуацию с позиции персов. От греческих послов им стало известно, что главные силы врага составляют отряды всадников – это затрагивало честь верховного рыцаря, царя царей. Если правители вступали в борьбу, то исход решало сражение рыцаря против рыцаря, поэтому план Мемнона не был принят. К тому же открыть путь врагу, и уничтожить собственные поселения было равносильно экономическому краху и для иранцев совершенно неприемлемо, пока существовала хоть малейшая надежда найти другой выход. План Мемнона требовал пренебрежения рыцарской честью, которая не позволяла рыцарю уклониться от сражения с другим рыцарём. Рыцарь мог отказаться от сражения с вражеской пехотой, с крестьянскими фалангами, ибо такие битвы не были предусмотрены кодексом чести. Но уступить поле битвы другому рыцарю, не скрестив с ним оружия, – этого нельзя было требовать от персидской знати. Для Ирана не так важен был риск проиграть сражение, как боязнь разрушить этический фундамент, на котором держалась империя. Прежде чем принять план Мемнона, следовало попытаться исчерпать все возможности честного рыцарского боя, и персы решили дать сражение.

Битва при Гранике (334 г. до н. э. – апрель–май)

Когда Александр на четвёртый день пути от побережья подошёл к Гранику, на противоположном берегу его ожидало выстроенное для боя войско персидских сатрапов, перекрывшее дорогу от Геллеспонта к Сардам – главному городу Лидии. Линия обороны персов была трёхрядная и общая численность персидского войска (очень приблизительно) составляла 25 000-30 000 человек, из них 10 000-12 000 конницы. По численности обе армии были приблизительно равны.

Несмотря на возражения Пармениона, настаивавшего на отдыхе после четырёхдневного марша, царь приказал строиться в боевой порядок. Александр придерживался железного принципа: нападать на врага там и тогда, когда тот меньше всего ожидает, даже если обстоятельства при этом дают противнику некоторые шансы на победу. Вот и сейчас персы, вероятно, были поражены тем, что стройный юноша в сверкающем панцире – его можно было узнать издали по белым перьям на шлеме – без промедления прямо с марша готовил войска для битвы. Во-первых, он выставил войско «косым строем», при котором ударный правый фланг выдвинут вперёд, а слабый левый оттянут назад. Александр поставил на правом фланге царскую илу, т. е. своих конных телохранителей и тяжёлую конницу, подкрепив её лучниками, гипаспистами и самой боеспособной пехотой. Тем самым образовался мощный «кулак», направленный против персидской кавалерии (персы, заметив царя на правом фланге македонской армии, спешно усилили свой левый фланг).

Во-вторых, Александр начал переправу через реку прямо с марша, вопреки всем канонам воинского искусства. Первый ход этой партии оказался неудачным – авангард македонской конницы, вознамерившийся форсировать реку вброд, забросали стрелами и дротиками. Тогда Александр двинул в бой гетайров (их построение клином тоже было непривычно для персов). Стремительное наступление царского эскадрона облегчило переправу для флангов, поскольку бой кипел вокруг Александра, «одно за другим подразделения македонцев легко переправилось через реку». Этот момент боя Арриан описывает следующим образом: «Это было кавалерийское сражение, хотя оно походило на сражение пехоты; кони сошлись с конями, люди с людьми» и персов оттеснили от берега. Между тем через реку переправилась македонская фаланга, которая сомкнутым строем ударила в центр персидской армии – и прорвала её. Вслед за центром подались и фланги; началось повальное бегство. Диодор пишет, что фессалийская конница левого фланга Пармениона показывала чудеса храбрости и «наравне с царём они заслужили восхищения и прославления». Только греческие наёмники во главе с Мемноном стояли на возвышении и сохраняли строй. Александр ударил по ним со всех четырёх сторон: македонская фаланга наступала с фронта, а конница наскакивала с флангов и с тыла. Из 10 000 наёмников уцелело всего около 2 000, которых взяли в плен.

В войске Александра потери были минимальными. Главные потери персов были не в живой силе, а в полководцах, которые сражались с исключительным мужеством. Среди павших были: Ресак, Нифат, Петин; Спитридат, сатрап Лидии; Мифробузан, сатрап Каппадокии; Митридат, зять Дария и многие другие. И хотя Арсит, сатрап Геллеспонтийской Фригии, не погиб на поле боя, он вскоре покончил с собой, поскольку считал себя виновным в поражении персов. Гибель персидских полководцев была не последним в ряду факторов, открывших перед Александром двери в Малую Азию.

Среди погибших едва не очутился сам царь. Не приходится сомневаться, что персидские военачальники хотели убить Александра, потому, что уничтожить главнокомандующего вражеской армии всегда было целью битвы в древности, а также и в некоторых современных сражениях. Когда Аминта отвлёк внимание персов на левом фланге, Александр, под звуки барабанов с криками «Enialius» (Эниалий – гомеровское имя бога войны), повёл вперёд кавалерию гетайров и врезался по косой в левую половину центра персов. Надо учесть, что гетайры наступали клином и на острие был Александр. Когда персидские полководцы узнали Александра по белому плюмажу на шлеме, они бросились в битву, желая сразиться с ним в единоборстве. Краткое изложение Арриана гомеровской битвы вокруг Александра содержит важные детали для понимания происходящего.

Он пишет, что когда Александр вступил в битву, персам пришлось потесниться перед эти яросным воином, всё опрокидывающем на своём пути. Македонские кони знают в бою только галоп, и воздух сотрясся от могучего столкновения всадников. Александр прокладывал себе дорогу к царственным врагам, родичам Великого Царя, чьи остроконечные шлемы и панцири, усыпанные драгоценными каменьями, ослепительно сверкали на солнце. Внезапно его копьё сломалось, ему передали другое, но оно тоже сломалось, и коринфянин Демарат отдал ему своё. Как только царь получил копьё, к нему подскакал Митридат, зять Дария, опередивший свой эскадрон. Александр ударил его копьём в лицо и повалил на землю. В это время другой персидский командир Ресак ударил его по голове боевым топориком и отсёк часть шлема вместе с белым плюмажем. Александр повернулся, сбил его с лошади и вонзил копьё ему в грудь. Спитридат, зять Дария, который оказался позади Александра, уже замахнулся топориком, чтобы его ударить, но Клит Чёрный отсёк ему руку и тем спас Александру жизнь. Одновременная гибель трёх персидских полководцев, что обезглавило основные подразделения армии, стала решающим фактором сражения.

Буцефал утомился, но Александр ничуть. Он поменял коня; новый конь был убит под ним; он взял третьего и помчался перебить греческих наемников. За то, что он презрел юного бога, пришедшего с севера, далекий Дарий потерял в течение нескольких часов сына, зятя и шурина. Как всё-таки велика роль личности в истории! Погибни Александр – и звезда Македонии закатилась бы только-только успев взойти. Александр не в первый и не в последний раз рисковал собственной жизнью Просто удивительно, что македонский царь, при всём своём безрассудстве, ухитрился дожить до тридцати двух лет.

Битва при Гранике на четвертый день похода ясно показала, что македонская конница превосходила иранскую. То, что македонская фаланга оказалась сильнее не только восточных пехотинцев, но и греческих гоплитов, было известно уже после битвы при Херонее. Иранская же кавалерия до сих пор оставалось непобедимой, и именно ей персидские военачальники были обязаны превосходством своих войск на равнине. Теперь этот этап оказался пройденным. Для победителей была открыта вся равнинная территория Персидской империи. Битва при Гранике оказалась катастрофой для иранской знати, которая до этого времени господствовала в Малой Азии. Теперь с ней можно было не считаться.

Выиграв битву с персидскими сатрапами при Гранике, Александр двинулся вглубь территории, которая считалась исконно греческой. Эту территорию населяли ионийские племена, вытесненные из Аттики дорийцами и основавшие на восточном побережье Эгейского моря двенадцать крупных городов: Эритрею, Милеет, Эфес и др. Эти города находились на стыке торговых путей из Греции в Азию. В 514 году до н. э. Иония покорилась персам, но в 500 году до н. э. ионийские города подняли восстание, жестоко подавленное Дарием I. Восставших поддержали Афины, что дало повод персидскому царю вторгнуться в материковую Грецию. По мирным договорам 449-448 гг. до н. э. персы признали независимость Ионии, но спустя шестьдесят с небольшим лет снова вернули себе ионийские города, это произошло после Пелопоннесской войны, в 387 году. Поход Александра начался в 334 году, т. е. «предвкушение свободы» для ионийских греков растянулось на 53 года.

Иония и в первую очередь анатолийское побережье обещали стать тем самым плацдармом, опираясь на который, Александр мог продолжать наступление на Персию. Сильные грекофильские настроения сыграли значительную роль в том, что «Ионийская операция» обернулась триумфальным шествием македонян. Города изгоняли персидские гарнизоны и сдавались без боя, словно соревнуясь в том, кто торжественнее встретит царя-освободителя. Александру потребовался всего год, чтобы полностью подчинить себе Ионию с окрестными землями и превратить её в военно-экономическую базу своего войска.

Если на взгляд некоторых афинян македоняне были еще довольно неотесанным народом, то для Востока Александр Македонский, гегемон Греции, представлял целую цивилизацию, которой все восхищались; он нес ее, казалось, в себе самом. Девять муз шли по дороге, пролагаемой его мечом, и он сам был как бы воплощением Эллады. Оставив Пармениона продолжать занятие западной Фригии, завоеватель пошел на Лидию, где древняя столица Креза – Сарды, открыла перед ним ворота без боя. Александр остался там ровно столько времени, сколько понадобилось, чтобы заложить первый камень святилища Зевса Олимпийского на холме – там, где в день его прихода пролился грозовой дождь. В Лидии Александр организовал новое управление, которое послужило образцом и для других провинций.

Из Сард он направился в Эфес, где вернул из ссылки всех изгнанников из города и установил демократическое правление. Однако для него свобода не означала вседозволенность, и, когда демократы стали устранять своих личных врагов, он пресёк бесчинства толпы. Благодаря этому, по словам Арриана, он приобрёл огромную популярность. Здесь же состоялось знакомство Александра со знаменитым греческим живописцем Апеллесом, который написал портрет царя с молнией в руках, служивший долгое время украшением эфесского храма. Из крупных городов сопротивление македонянам оказали лишь Милет, т. к. здесь была база персидского флота и Галикарнас (современный Бодрум), куда после поражения при Гранике отступил Мемнон.

Взятие Милета (осень 334 г. до н. э.)

Сначала командующий персидским гарнизоном согласился сдать город без боя, но, узнав о приближении персидского флота, передумал. Он заявил, что «они согласны открыть свои ворота и гавани одинаково Александру и персам». Александр предусмотрел подобный маневр и приказал своему флоту во главе с Никанором перекрыть вход в гавань Милета, отрезав город от моря. Никанор выполнил приказ за три дня до появления персидских кораблей. Парменион советовал дать морское сражение, но Александр не стал этого делать из-за огромного численного превосходства персидского флота. Он решил взять город штурмом и подвёл осадные машины. На глазах персидских моряков македоняне сквозь проломы в стенах ворвались в город. Несмотря на сопротивление горожан, он простил их и даровал свободу, а около 300 наёмников из милетского гарнизона влились в армию Александра.

С завоеванием Милета был взят последний значительный город на восточном побережье Эгейского моря – Александр создал заморскую базу. Следующей задачей было продвижение на восток. Флот сыграл свою роль и Александр решил его распустить, что позволило высвободить резерв военной силы в 30 тыс. человек. Он оставил только небольшое количество кораблей для подвоза стенобитных орудий и среди них 20 трирем, предоставленных Афинами. Это была рискованная, но необходимая мера, чтобы избежать раздробления своих сил и пресечь возможность персидского флота навязать македонцам морское сражение.

После того, как осенью 334 г. до н. э. Александр взял Милеет, он двинулся на Геликарнас, столицу Карии, куда отступил Мемнон, после сражения при Гранике. В богатейшей столице Карии, родине Геродота, находилась знаменитая гробница, построенная царицей Артемидой в память о своем супруге и брате, царе Мавсоле (прошло десять лет, как она была закончена). Это огромное здание, тридцать шесть колонн которого поддерживали монументальную пирамиду, считалось уже тогда одним из шести чудес света: ведь седьмое еще не было построено. Старая низложенная царица, младшая сестра Артемиды Ада, которую сатрапы Пиксодор и Оронтобат отстранили от власти, вышла навстречу Александру, чтобы предложить ему союз; она была очарована им, стала звать своим сыном; скромность его стола так ее разжалобила, что она принялась снабжать его в изобилии пряными, сладкими, изысканными блюдами, приготовленными на ее кухнях. Наконец она решила усыновить Александра, объявила его своим наследником и отдала ему крепость Алинды, единственную, которая у нее оставалась. Таким образом, у Александра была на примете царица для Галикарнасского престола, но город не готовился к сдаче.

С Геликарнасом дело обстояло гораздо сложнее, чем с Милетом, т. к. здесь укрылись не только Мемнон, получивший пополнение из Греции, но и карийский сатрап Оронтопат со своим отрядом, а также в гавани стояли корабли персидского флота. Мемнон, памятуя о горьком уроке Граника, уклонился от сражения за пределами Галикарнаса и заперся в городе. Как говорит Арриан, Галикарнас «от природы был недоступен, а там, где, казалось, чего-то не хватает для полной безопасности, Мемнон всё укрепил, сам, присутствуя при работах»

Осада Галикарнаса (334 г. до н. э. – осень)

Эта осада стала одной из самых трудных операций, т. к. Александр мог атаковать только со стороны суши (из-за распущенного флота). Сохранились два комплиментарных рассказа, один написан Аррианом и основан на свидетельствах Птолемея и Аристобула и излагает события с точки зрения осаждающих; другой – написан Диодором, который пересказывает не дошедшие до нас свидетельства наёмника, написанные с точки зрения осаждённых. Разнясь в деталях, в основном они полностью согласуются.

Город со стороны берега имел высокую стену, окружённую рвом в 25 футов шириной и 22 фута глубиной. В нём имелось 3 крепости, и стоял сильный военный гарнизон, не считая отступивших сюда после битвы при Гранике. В городе имелись механизмы необходимые для обороны, склады с провиантом были заполнены, а в гавани стояла эскадра, и моряков можно было призвать на помощь. Кроме того, Мемнон не был бы Мемноном, если бы он только отсиживался взаперти, пассивно ожидая, пока падут городские стены. Нет, осаждённые регулярно делали вылазки, покушаясь в основном на башни и другие осадные машины, но результат был минимальный – сжечь удалось одну башню и несколько механизмов поменьше.

Взявшись за осаду всерьёз, Александр начал пробивать брешь в северной стене. Он приказал засыпать часть рва, чтобы подвести к стене осадные механизмы, и построил навесы, чтобы защитить воинов, засыпавших ров и ведших подкоп под основание стен. Гарнизон предпринял ночную вылазку, с целью поджечь осадные механизмы, которую отбили, но 16 македонцев было убито, а около 300 ранено. Через несколько дней, когда две башни города и соединявшая их стена были разбиты, а осаждённые срочно строили в проломе заграждение из кирпичей, воины из батальона Пердикки, хвастаясь своей удалью, бросились к заграждению. Произошло столкновение, большая часть гарнизона присоединилась к сражавшимся и были серьёзные потери с обеих сторон, но появился Александр и Мемнон отвёл своих людей.

Через несколько дней после этого события, Александр выдвинул вперёд осадные механизмы, чтобы атаковать разрушенную брешь, но внезапно подвергся нападению рядом с брешью и сразу после этого вторая группа осаждённых появилась из «Тройных ворот», где македоняне меньше всего их ждали. Тех, кто вышел из ворот, встретил Птолемей, царский телохранитель, с полками Адея и Тимандра и обратили их в бегство. Беглецам пришлось при отступлении проходить по узкому мосту через ров, который проломился под таким количеством людей, к тому же стража из страха, что македоняне, по пятам преследующие бегущих ворвутся в город, преждевременно закрыла ворота, отрезав своим путь отступления. Город вот-вот бы уже взяли, если бы Александр не скомандовал отбой: он всё ещё хотел сохранить Галикарнас и ожидал от осаждённых мирных предложений.

В этой осаде есть много нюансов: некоторые авторы пишут, что решающую роль в отражении атаки осаждённых при вылазке сыграли старые ветераны Филиппа, будучи опытными и умелыми воинами они своим примером вдохновили растерявшихся новобранцев. Также под вопросом остаётся причина отбоя атаки, когда город уже должен был пасть. Есть предположение, что Александр контактировал с антиперсидской партией внутри Галикарнаса, которая готова была сдать ему город и приветствовать его, как освободителя.

О том же свидетельствует решение Мемнона и Оронтобата немедленно после того, как вылазка захлебнулась, поджечь город и отвести войска к царскому дворцу и одной из внутренних крепостей – Салмакиде. Обосновывалось такое решение тем, что из-за повреждения стены и тяжёлых потерь город не удержать, но не исключено, что они опасались восстания, т. к. знали о сторонниках Александра в городе. Мемнон с частью войск переправился на остров Кос, откуда их затем сняли персидские корабли.

Город подожгли на рассвете. Когда Александр увидел пламя, он приказал убивать поджигателей на месте, но не трогать горожан. Крепости он решил не штурмовать – это не имело смысла, т. к. Галикарнас, как укреплённый пункт, перестал существовать. Дома вокруг крепостей были снесены и возле них были оставлены охранные отряды. О том, что его решение было мудрым говорит тот факт, что только перед сражением при Иссе осенью 333 г до н.э. Оронтобат потерпел поражение от Птолемея и Асандра в жестокой схватке у стен царского замка и Салмакиды. Таким образом, крепости продержались 12 месяцев.

Далее путь Александра лежал в Ликию и Памфилию, одновременно Парменион с большей частью конницы и союзным войском отправился во Фригию. Александр, овладев сначала городами, расположенными в долине реки Ксант, направился, зимой, в горную область, покорил остальные ликийские города, а оттуда двинулся на южный берег Ликии и далее на север. Поход царя в Памфилию, по свидетельству Каллисфена, сопровождался интересными событиями. По легендам, Александр отправил своё войско горной дорогой, а сам с близкими друзьями решил бросить вызов стихии и пойти тропой вдоль берега моря, которая при бушевавших в это время гора штормах, становилась непроходимой. Но так как царь отказался отступить перед стихией, то отступить пришлось ей: ветер стих, и Александр со свитой благополучно прошел «непроходимой» дорогой. Потом этот случай был трансформирован в различные предания, например, как перед Александром расступилось море и т.д. Эта история любопытно характеризует царя, который бросал вызов не только людям и судьбе, но даже стихиям и умел подчинить себе силы природы. Как говорится, «удача благоволит храбрым». Кстати, так происходило не всегда, и в конце индийского похода создаётся впечатление, что Александру изменяла удача, т. к. он вынужден был повернуть назад.

С падением Галикарнаса завершилось формирование плацдарма, протяжённость которого по береговой линии составляла 400 км. Эта территория стала для Александра своего рода «промежуточным тылом», т. к. плодородные земли поставляли провиант для войска, а военная добыча позволила исправно выплачивать войскам жалование. Малоазиатский плацдарм оказался тем самым «зёрнышком», из которого впоследствии проросла мировая империя Александра. Македония оставалась для Александра только родиной, отчизной. Настоящим македонцем среди друзей Александра был лишь один Гефестион, все прочие – Птолемей, Гарпал, Неарх и др. – либо греки, либо «новые македоняне», из недавно присоединённых областей. И в Македонии, и в Греции Александр был обречён на пребывание в тени отца, Македония была неразрывно связана с именем Филиппа, и Александр решил сохранить права на родину за покойным отцом, а для себя завоевать новое царство. И Малая Азия вполне подошла на эту роль: Александр – победитель персов, Александр – освободитель наконец-то обрёл здесь собственную Ойкумену, в которой у него не было соперников. Всю свою жизнь он состязался сначала с ровесниками, потом с природой, с богами и со смертью… Жизнь Александра – вызов, вызов окружающему миру и самому себе.

Пророчество свершилось!

«Изюминкой» тактики Александра – полностью оправдавшей себя в последствии, при аокорении широко разбросанных афганских племен, – стало разделение армии на самостоятельные отряды с опытными командирами из числа гетайров: они двигались порознь и равномерно «зачищали» значительную территорию, подавляя всякое сопротивление в зародыше. Все македонские отряды сошлись в Гордии в марте 333 года до н. э.

Гордий часто упоминается в греческих легендах. Эта древняя столица Фригии непосредственно связана с историей македонян. Существуют легенды о том, что предки фригийцев до их переселения в Малую Азию (между 1200 и 800 гг. до н. э.) жили в Македонии, здесь уже в исторические времена обнаруживали следы бригов (племя, обитавшее в Македонии, возле современного озера Острово). Характерно также, что место действия сказания о царе Мидасе связывают с Македонским Бермионом (именно здесь цвели знаменитые розы в «саду Мидаса»). В Малой Азии Гордий считался резиденцией всех фригийских царей, носивших имена либо Гордий, либо Мидас, где они благополучно правили после переселения. Известно, что расцвет этого государства приходится на VIII в. – время успешного царствования одного из Мидасов, захватившего ассирийскую территорию вплоть до Евфрата и приносившего посвятительные дары даже в Дельфы. Этот царь гордился своей древней боевой колесницей. Центральное положение между Западом и Востоком позволяло фригийцам считать свою страну центром земли. Это оказало влияние на древнеионийскую географию и послужило причиной всевозможных заблуждений и ошибок. Правда, киммерийцы вскоре положили конец процветанию Фригии. Однако город Гордий отстроился, и в городской крепости продолжала сохраняться древняя царская колесница. Существовало предание, что царем этой страны станет тот, кто сумеет развязать мёртвый узел, связывающий ярмо и дышло.

По дороге от побережья к Гордию – что называется, мимоходом – Александр покорил племя писидийцев, известное тем, что не подчинялось даже персидскому царю. Между тем из Греции приходили тревожные вести: Мемнон, «злой гений» Александра, захватил острова Кос, Хиос, Лесбос и др., а также готовился к набегу на греческое побережье, Спарта вступила в переговоры с персами – ему надо было сделать выбор: вернуться для защиты европейского побережья или идти дальше.

На другой день по прибытии в Гордион Александр пришел на Акрополь, чтобы совершить жертвоприношения и увидеть Гордиеву колесницу, сохраняемую в храме Зевса. Ему было известно о пророчестве (см. «Лидер» – Грань четвёртая). В связи с этим возникла еще одна легенда об Александре: узел не развязывался, и он применил силу. Это сделало Александра как бы наследником фригийских царей. Теперь он мог чувствовать себя их законным преемником. Каждый историк освящает это событие по-своему. Каллисфен, а за ним многие другие пишут, что, рассматривая узел, которым была завязана кора, и, увидев, что терпением с ним не справиться, Александр вынул меч и разрубил узел одним ударом. Арриан рассматривает это же событие по-другому – повествуя о событии, он отказывается от драмматических приемов: царь у него не разрубил узел мечом, а просто вынул заклепку из хомута. Его, как технически образованного человека, больше устраивал именно такой способ. Как было на самом деле, мы уже не узнаем. Нам больше нравится версия с мечом. Если же царь, действительно нашел простой способ распустить узел, вынув заклепку, то гениально простое решение, навсегда прославившее Гордиев узел, принадлежит Каллисфену.

Так или иначе, Александр разрубил Гордиев узел – пророчество свершилось. В ближайшую ночь разразилась ужасная гроза, молния освещала небо в течение двух часов; её тут же истолковали как знак богов, подтверждающих божественное происходжение Александра. Иными словами, Александр начал создавать божественный культ, обращая любое знамение в свою пользу и показывая, как в Гордии, что для него не существовало неразрешимых проблем. Александр отправился в поход, будучи ещё совсем молодым лидером, не имевшим особых достижений, и ему было крайне важно подкрепить свои притязания на выдающуюся роль в мире: чем больше доблести и ума он проявит, тем охотнее люди последуют за ним.

Вскоре после этого Александр получил две важные новости: Антипатр одержал крупную морскую победу над персидским флотом и родосец Мемнон умер на Лесбосе. Со смертью Мемнона ситуация резко изменилась: по словам Диодора, «смерть Мемнона погубила всё дело Дария». Его смерть развязала Александру руки: царь полагал, что Дарию некем будет заменить Мемнона, – и полагал совершенно справедливо – дальнейшие события это подтвердили, тем более, что Дарий совершил ещё одну ошибку – в гневе приказал казнить афинянина Харидея, заклятого врага Александра и талантливого полководца. Поэтому Дарий был вынужден лично возглавить войско.

Получив известие обо всех этих событиях, Александр выступил из Гордия по Царской дороге в сторону Анкиры (Анкара), потом свернул на юг через Каппадокию и высокие горы Тавра. В ущелье, называемом Киликийскими Вратами (совр. Кюлек-Богазы, между хребтами Болкар и Аладаглар), войско очутилось перед узким проходом, где могли пройти шеренгой лишь четверо человек. Парменион, осторожный по своему обыкновению, считал, что лучше обогнуть гору. Александр оставил его с основными силами при входе в теснину, взял с собой горстку людей, прошел через ущелье глубокой ночью, рассеял персидские наблюдательные посты, которым достаточно было бы скатить несколько больших камней, чтобы раздавить его, и открыл путь своей армии.

Находясь там, он узнал, что сатрап Тарса Арсан готовится сжечь свой город, прежде чем оставить его. Александру нужно было сделать остановку, чтобы дать отдых своим войскам, но Тарс был очень богатым городом и он устремился по склонам со своей конницей, чтобы предупредить пожар. Он проскакал от зари до захода солнца четыреста стадиев, отделявших его от Тарса. Заслышав шум, поднятый всадниками, персы разбежались в беспорядке, не успев применить свои факелы. Воздух побережья показался душным тому, кто мчался галопом от самой вершины горы. Утомленный целым днем скачки, Александр остановился на берегу Кидна, сбросил одежду и искупался. Вода, стекавшая с гор, была холодна, как лед. Во время купания он потерял сознание, чуть было не пошел ко дну и был замертво отнесён в свой шатер. Врачи опасались за его жизнь, и войско пришло в отчаяние. Греческий врач Филипп, знавший Александра с детства, вызвался приготовить лекарство, которое, по его уверениям, должно было помочь больному. Александр был согласен на всё. В это время пришло письмо от Пермениона, который рекомендовал не доверять Филиппу, т.к. тот, якобы, получил от Дария большую сумму денег и обещание на брак с царской дочерью, если ему удастся отравить Александра. Александр прочитал письмо, но никому его не показал. В назначенный час Филипп принёс лекарство. Александр дал прочесть письмо Филиппу и, пока тот читал, выпил кубок до дна. Лекарство подействовало, и вскоре царь выздоровел. Та же река стала в эпоху крестовых походов роковой для императора Фридриха Барбароссы, который умер, искупавшись в ее ледяных водах.

Варит зелье Филипп угрюмо. А в шатер до царя гонец. Весь в пыли гонец. Дышит зычно. Трем коням ободрал бока. Царь в беспамятстве. Но привычно Прямо к свитку ползет рука. И папирус из рук не выпал, И развернут он и прочтен. То в измене врача Филиппа Обвиняет Парменион. Будто взгляд у него насуплен, Будто мрачен он весь не зря. Будто персами он подкуплен, Чтоб сумел отравить царя. Царь смежил тяжелые веки – И в тенях перед ним прошли

Все пути, все бои, все реки От отцовской его земли. Старый Парменион, он верен, – Был в чести еще у отца. А Филипп глядит полузверем, Полумаскою мудреца. Всем победам пришло похмелье. Жаркий волос ко лбу прилип. – Царь, ты спишь? – это чашу с зельем Преподносит ему Филипп. – А, Филипп, – царь очнулся сразу, Прямо в душу врача смотря. Своему доверял он глазу, Это все-таки глаз царя.

А Филипп, словно так и надо, Все острее сужал зрачки, – Два прямых, два упрямых взгляда, Два достоинства, две тоски. Ну а что, как царь отвернется, Полоснет недоверьем вдруг… Ведь не зря его полководцы Словно памятники вокруг. Познакомь он их с письменами, – Не сочтешь и до двух минут, Как Филиппа побьют камнями Иль на копья его взметнут. И Филипп отступил невольно. – Что ты, царь? – Он поправил край Одеяла. – Нещадно больно? – Царь глаза опустил… – Давай! – Это миг, что давно вчерашен, К нам историк едва донес – Царь берет у Филиппа чашу, А Филиппу дает донос.

Пьет. И жадно следит очами, Как меняется врач лицом, Словно буря перед молчаньем, Словно рыба перед концом. Но стихает боль понемногу, Веки медленные смежив. Царь поверил врачу как богу И за это остался жив. Если б так же вот жил он дальше, По дорогам идя своим. Если б так же без лжи и фальши Всюду ближние были с ним… Стой, баллада. Молчите, перья. Люди – нынешние, не те, – Принимайте тост за доверье К человеческой чистоте! Лев Ошанин. «Вода бессмертья»

Поправившись, Александр направил Пармениона с частью войск захватить город Исс (район современного Искандеруса). Парменион выполнил задание и оседлал Байланский перевал, считая его единственной дорогой в Сирию. Об Аманских воротах, проходе через гору Аман, ему, похоже, известно не было. Остальная армия усмиряла Киликию, на что ушла неделя. Александр переправился через Пирам, и достиг города Солы на границе с Финикией, когда прибыл гонец. Александр сказал ему слова, которые часто обращал к вестникам: "Храбрец мой, о каком чуде ты мне расскажешь? Может быть, вернулся к жизни Гомер?". Вестник сообщил, что за ним шел прибывший с севера Дарий Кодоман с армией в сто шестьдесят тысяч человек.

Донесения лазутчиков рисовали грандиозную военную процессию, в которой участвовали все народы великого царства – армяне, мидийцы, халдеи, иранцы, кавказцы, скифы, бактрийцы, греческие наемники; она медленно продвигалась по пустыне и горам Ассирии, растянувшись на многие десятки стадиев. Порядок шествия был строг и ритуален. Впереди рабы несли серебряные жертвенники, в которых горел неугасимый огонь; затем шли маги с пением гимнов, сопровождаемые таким числом младших жрецов, каково число дней в году; далее катилась колесница Солнца, влекомая белыми конями, а за ней скакун баснословных размеров, которого называли конем Солнца. Возничие были одеты в белое и держали в руке золотые прутья. Вслед за ними являлись глазу десять боевых колесниц, выложенных золотом и серебром; затем конница двенадцати народов; далее десять тысяч воинов, именовавшихся "бессмертными", с золотыми цепями на шее и в хитонах из золотой парчи с рукавами, расшитыми драгоценными камнями; через тридцать шагов после них – дальние родственники царя числом пятнадцать тысяч; затем дорифоры, несущие царские одежды; и, наконец, на колеснице, украшенной статуями богов и золотыми орлами, сам Великий Царь на троне. На голове у него была голубая тиара, а вокруг нее – пурпурная с белым повязка; на пурпурную с серебряной полосой тунику был наброшен халат, усеянный каменьями, как небо звездами, на котором были вышиты два ястреба, прядающие с облаков; на золотом поясе царя висел кривой меч в ножнах из драгоценного камня. Рядом с царем шествовали двести его самых близких родичей, а десять тысяч копейщиков, составлявших его охрану, шли впереди тридцати тысяч пеших воинов. Сзади вели его личных коней, числом четыреста. Затем следовали колесницы матери Дария и его жены Статиры, конные прислужницы и малые дети в повозке; далее триста шестьдесят пять наложниц и у каждой экипаж, как у царицы. Триста верблюдов и шестьсот мулов везли военную казну под охраной стрелков из лука. Царевны, вельможи, гаремы высоких сановников, евнухи, армейская прислуга, бесчисленные служители и рабы замыкали шествие; их подталкивали сзади солдаты арьергарда, которым было поручено поторапливать отстающих и казнить беглецов.

Узнав о близости врага, Александр выступил из Киликии. В Иссе македоняне оставили раненых и больных, после чего отправились к городу Мириандр и Байланскому перевалу, так называемые «Ассирийские ворота». Мириандр был расположен около современной Александретты, первом городе, основанном Александром. И тут начались чудеса: вместо того, чтобы дождаться Александра в просторной Аманской долине, идеально подходившей для сражения, Дарий через Аманские ворота двинулся в Киликию несмотря на все уверения Аминты, утверждавшего, что македоняне сами придут в Сирию. Вечером Дарий вошёл в Исс, и узнал, что утром македонская армия выступила к Мириандру.

Дарий захватил раненных и больных македонцев в Иссе, и прежде чем придать их смерти узнал, что Александр ушел к Сохам вдоль побережья. Перебив раненных в полевом госпитале Александра, Дарий совершил большую глупость, поскольку раненые не могли причинить ему ни малейшего вреда, а убийство только озлобило его врагов. Дарий вознамерился напасть на Александра с тыла и потому пошёл вслед за ним. Тем временем, Александру наконец-то донесли о том, что персидская армия у него в тылу. Можно с уверенностью сказать, что известие навело ужас на его измученных людей: ничто так не пугает воинов, как новость, что путь к отступлению блокирован. Когда Александр точно выяснил, что Дарий стоит лагерем на Пинаре, он задумал напасть на врага с такой стремительностью, чтобы застать его врасплох, и двинулся обратно, ему навстречу, через перевал Джонах. Решимость Александра настолько воодушевила воинов, что даже ураган, разыгравший в это время в горах, не смог их остановить. В средине ночи армия вышла к южному проходу и остановилась на привал. Александр дал войску полноценный ночной отдых и приказал обильно накормить солдат горячей пищей. В своей палатке он собрал совет, чтобы выработать дальнейшую стратегию и тактику.

На заре Александр принёс молитвы и жертвы богам. Он стоял на колеснице, запряжённой четырьмя конями, желая тем самым воздать особые почести богу морей Посейдону. Вероятно, он специально просил содействия Посейдона на тот случай, если с моря подойдёт персидский флот. Особенно тревожила Александра финикийская эскадра из Тира. Отдав дань богам, Александр обратился к войскам. Обладал завидным умением воодушевлять воинов, рисуя им картину будущей битвы. Когда Александр начал говорить, поднявшийся из долины туман почти скрыл построившихся перед ним солдат. Он говорил солдатам о том, что, невзирая на малочисленность, велико их превосходство над врагом: это превосходство закаленных воинов над азиатами, развращёнными праздной жизнью; свободных людей над рабами; эллинов над варварами. Он сумел обратить похвальное слово к каждой фаланге, к каждому командиру – все получили словесные лавры.

Александр обладал замечательным умением «показать себя» войскам. Энергичное и ободряющее поведение Александра воодушевляло воинов и укрепляло их веру в себя. Александр прекрасно понимал, как нужно обращаться с войсками, чтобы поднять их дух. Он хорошо знал силу исторических примеров. Обращаясь к воинам, он вспоминал не только их былые подвиги, но и приводил в пример героические деяния других греков, в частности Ксенофонта. «Десять тысяч» Ксенофонта отразили все нападения персов в неизмеримо более трудных условиях, чем нынешние. И если Ксенофонт сумел отразить персов при столь неблагоприятных обстоятельствах, то сейчас, говорил Александр, их тем более можно разбить – учитывая доблесть и выучку македонян, столь ярко проявленную при Гранике.

Первыми в битву всегда вступали гетайры Александра. Они неизменно были впереди, в гуще схватки, и столь же неизменно приходили на помощь любому воину вне зависимости от его звания. Гетайры пользовались непререкаемым авторитетом у солдат, готовых следовать за ними куда угодно. Сражаться с этими людьми, вдохновлявшими личным примером, считалось высокой честью. Знаменитые герои греческой мифологии всегда сочетали в себе достоинства великого руководителя и великого воина. Македонская элита воплощала собой эти героические добродетели. Великие полководцы, любил повторять английский фельдмаршал виконт Монтгомери Аламейнский, никогда не потеряют живого контакта с войсками и не упускают возможность поговорить с солдатами.

Горы огласились криками «Да здравствует, Александрос!», и армия под покровом тумана выступила с перевала Джонах маршем: впереди пехота, позади – конница. Когда дорога вывела её на прибрежную равнину, Александр стал разворачивать свою пехоту из маршевой колонны в боевой порядок. К полудню солнце разогнало туман, и 80-тысячная армия Александра оказалась, как он того и хотел, лицом к лицу с армией Дария, в узкой долине Исса, между горами и морем. Единственное, что сильно беспокоило Александра это опасность многочисленного десанта, который мог высадить персидский флот, если бы подошел с моря. Десант был способен сковать македонскую кавалерию, что позволило бы Дарию прорваться в тыл македонян.

Битва при Иссе (333 г. до н. э. – начало ноября)

Дарий занял позицию на берегу реки Пинар, где ширина прибрежной полосы около 7 км и расположился в центре своей армии, позади греческих наёмников. Войско Дария было выстроено в три линии, а слева на возвышенности закрепился отряд лёгких пехотинцев. Македоняне применили привычное для них построение «косым клином». Общее руководство левым флангом было поручено Пармениону, правым же крылом традиционно командовал сам царь. При приближении, когда Александр смог ясно рассмотреть построение вражеской армии, он скорректировал свою дислокацию. Увидев, что Дарий направил свою конницу к морю, он отрядил фессалийских всадников в подкрепление к Пармениону, а, кроме того, узнав о персидской засаде на склоне горы, Александр выдвинул на правый фланг сводный отряд стрелков при поддержке конницы. Этот сводный отряд вынудил персов отступить с высот и тем самым обезопасил переправу через реку.

Между тем атака на левом фланге, по-настоящему тревожившая Александра, всё не начиналась. Две самые крупные в то время армии стояли на месте и наблюдали друг за другом через реку. Александр начал подозревать, что, несмотря на огромное численное превосходство персов и агрессивную позицию их кавалерии, Дарий может и не сдвинуться с места. Александр, несмотря на молодость, повидал достаточно много оборонительных построений и понял: Дарий замкнулся в обороне и первым в атаку не пойдёт. Александр предвидел подобную ситуацию, и она его вполне устраивала. Он всегда считал (и его этому учили), что лучше нападать первым, чем обороняться. Инициативность и напористость были неотъемлемыми качествами его стиля руководства. Предположительно сражение началось около 16 часов. Армия персов в два-три раза превышала войско Александра.

Александр решил совершить маневр, который Наполеон всегда считал самым трудным в сражении: перейти от обороны к атаке с такой стремительностью и мощью, чтобы добиться внезапности и максимального эффекта. И Александр бросился вперёд. По взметенному песку было видно, что конь царя скачет галопом. За Алексардом тесными рядами двигался небольшой отряд гетайров. Как только они оказались в пределах досягаемости, персидские лучники выпустили массу стрел. По словам одного историка, стрел было так много, что они напоминали тучу. Но именно вследствие этой густоты стрелы мешали друг другу, сталкиваясь в воздухе, а прочие отскакивали от прочных македонских щитов. В этот момент, когда лучники после первого выстрела доставали новые стрелы, Александр и отборные гетайры под громкий звук трубы врезались в их ряды. Гетайры много лет упражнялись именно в таких стремительных атаках.

В сражении при Гранике Александр прорвал ряды конницы; в этот раз он столкнулся с пехотой – кардаками. Внезапная атака словно загипнотизировала персов. Увидев близко Александра на Буцефале, в шлеме с блестящими крыльями и в развевающемся белом плаще, а за ним – столь же грозных гетайров, лучники растерялись и стали отступать. Атака была столь стремительной, что, прежде чем кардаки успели разомкнуть свои ряды, или в процессе того, как они это делали, гетайры ударили по ним, и весь левый фланг персов обратился в бегство. Именно на парализующий эффект атаки гетайров и рассчитывал Александр. Гетайры вбили клин в персидские ряды на левом фланге и прорвались в тыл персидской армии.

Во второй фазе сражения македонская фаланга на время оказалась в опасности. Фланг Александра преследовал бегущих кардаков, а на левом фланге Пармениона персидская тяжёлая конница под началом Набарзана рассеяла фессалийскую конницу Александра и готовилась к нападению на пехоту. К тому же фланг Пармениона продвигался медленно, а два батальона правого фланга Александра последовали за ним ускоренным маршем – в результате фаланга раскололась пополам – солдаты оказались на обрывистом берегу и не могли удержать прямую линию фронта. Образовался разрыв, и эллинские наёмники Дария бросились на македонцев как раз там, где они видели, что строй наиболее разорван. Последовала отчаянная схватка, в которой пали Птолемей, сын Селевка и 120 македонцев.

Гетайры прекрасно умели действовать в одиночку, в группе или все вместе. Они знали, что любой ценой долждны пробиться в самый центр, и приложили для этого все свои силы и умение. Какое-то время сражение в центре шло с переменным успехом; однако бегство левого крыла персов расчистило путь Александру, и он обрушился на греческих наёмников с фланга, прорвал их строй и очутился лицом к лицу с телохранителями Дария, последние не оказали сколько-нибудь серьёзного сопротивления, и Александр оказался в непосредственной близости от Дария. Самый, вероятно, известный портрет Александра – на сохранившийся римской мозаике из Помрей – запечатлел его именно в этот момент. Запряжённые в колесницу лошади с испугу понесли, возничий Дария упал, и царю самому пришлось схватить вожжи. Но лошади уже не слушались узды. Видя, что Александр совсем рядом, Дарий перескочил в другую, легкую колесницу и сумел вырваться из гущи схватки. А далее «произошло нечто невообразимое»: вместо того, чтобы сразиться с «македонским выскочкой», Дарий развернул свою колесницу и в панике бежал. Немного погодя, он бросил царскую мантию, лук и щит, пересел на коня и помчался дальше. «Какие знамения, возвещенные его магами, какое пророчество или непосредственное тайное знание толкнуло на это решение Великого Царя, прославленного своей силой, самого храброго воина своей державы, о котором даже его глаза говорили, что он не боится смерти?» (Морис Дрюон).

Увидев бегство Дария, персы совсем пали духом. Александр хотел было погнаться за ним, но услышал призывы о помощи: греческие наёмники, выдержав первый удар, сами стали теснить македонян. Он повернул коня, построил гетайров и повёл их в тыл наёмникам. Здесь наглядно проявилась важная черта поведения Александра. Он сам делал «черновую работу» в битве: воодушевлял гетайров личным примером, не упускал из виду перемещения гипаспистов и фалангистов и всегда был готов прийти на помощь. Что же касается Дария, то он, напротив, присутствовал на поле битвы до тех пор, пока ему лично не грозила опасность, то есть осуществлял то самое «руководство из замка», которое было характерно для военачальников Первой мировой войны и – что неудивительно – повлекло за собой весьма плачевные последствия.

Александр повернул к берегу, чтобы напасть с тыла на персидскую конницу. С фронта его поддержали фессалийцы, успевшие вернуться и сомкнуть ряды, и конники Набарзана кинулись врассыпную. Фессалийцы начали их преследование, заодно расправляясь с кардаками и другими персидскими пехотинцами. Организованно отступали только эллинские наёмники: около 8000 человек сумели укрыться в горах; впоследствии они достигли Триполиса на ливийском побережье, сели на те же корабли, на которых прибыли с Лесбоса, и отправились через Кипр в Египет, «где Аминта, заядлый интриган, вскоре и погиб от руги местных жителей» (Арриан).

Солнце, должно быть, зашло, когда сражение закончилось, и Арриан пишет, что Александр не начинал преследования до тех пор, пока греческие наёмники и персидские конники не были отогнаны от реки. Но к тому времени, видимо, сгустилась тьма, ибо, по сообщению Арриана, сумерки наступили вскоре после того, как бежал Дарий. Это спасло персов от окончательного уничтожения. Большая часть персидской конницы отошла в Каппадокию, где, объединившись с местными жителями, приносила Александру много неприятностей частыми нападениями на его обозы; в дальнейшем Антигон провел там три сражения, чтобы обезопасить путь (Битва при Иссе – 15 век).

Следующей задачей было захватить персидский обоз в Дамаске вместе с военной казной. Александр послал туда Пармениона с отрядом фессалийских всадников. По словам Плутарха, Александр умышленно поручил эту операцию фессалийцам, как особо отличившимся в сражении, и они «словно собаки, кинулись по следу, ища и вынюхивая персидские богатства» и добыча превзошла все ожидания. При обозе находились жёны и родственники персидских военачальников с их багажом и слугами, а также несколько греческих послов. Вся семья Дария попала в руки Александра, а также огромное количество золота и серебра, что, наконец, позволило закончиться финансовым затруднениям Александра.

Современники Александра ничему более так не удивлялись, как его кротости там, где он мог показать себя гордым победителем, его почтительности там, где он мог показать себя царём. Всего изумительнее казалось им, что он отказался воспользоваться правом победителя относительно супруги Дария, считавшейся одной из первых красавиц Азии. Это была одна из черт его поведения, отличавшая его от обычных людей: он не уступал любопытству желания и никогда не позволял своей склонности к женщине оказать влияние на его поступки. Он часто говорил, что требования плоти, так же как необходимость сна, являются для него досадными признаками его смертной природы, и он считал для себя делом чести преодолевать их. Рассказывают, как царь в сопровождении Гефестиона, явился в палату царицы. Царица-мать, не зная, который царь, бросилась на землю перед Гефестионом, который выглядел представительнее Александра. Увидев свою ошибку, она очень смутилась, но Александр сказал ей с улыбкой: «Ты не ошиблась, и он – тоже Александр», – взял на руки шестимесячного сына Дария, приласкал и поцеловал его. Согласно Диодору и многим другим, Александр не только воздал матери и жене Дария царские почести, но и называл Сисигамбис, мать Дария, своей матерью, а та, в свою очередь, его – сыном и даже добровольно ушла из жизни, узнав о смерти Александра. Таким образом, Александр не просто вел себя благородно, но стал «сыном» царицы, и получил сакральное право на власть, как Ахеменидский царь.

Также для Александра дамасская добыча имела еще одно значение: Парменион захватил Барсину, прекрасную и умную дочь Артабаза, вдову Ментора, а затем Мемнона, одну из величайших женщин того времени. Она сделалась спутницей жизни Александра, родила ему сына Геракла, и он не расставался с ней до своего бракосочетания с Роксаной.

Новые цели

То, что называют свободой,
заключается в возможности,
предоставляемой нам богами, среди разных
деяний выбрать те, что мы должны
совершить.

  

Дарий

Победа при Иссе окончательно утвердила господство Александра над Малой Азией, открыла дорогу в глубь Персидского царства – и в очередной раз усмирила Элладу, которая начала поднимать голову, желая высвободиться из-под «железной пяты» Македонии. А сам «виновник торжества» оказался перед проблемой выбора. Номинальная цель Персидского похода была достигнута: Иония освобождена, Дарий разбит наголову. Любой греческий полководец на месте Александра торжествовал бы победу и вернулся домой, но не Александр, который понимал, что внешняя угроза сохраняется. Пока существует Персидское царство, и пока персов поддерживают их союзники – прежде всего Финикия, на которой, по сути, держится персидский флот. Финикийцы из Тира и Сидона (ныне Сайда) в Ливане были особенно опасны, поскольку обладали морской мощью.

Каждая из этих сатрапий располагала ресурсами, полезными для македонян в дальнейших походах. Финикийцы, например, имели репутацию едва ли не лучших мореплавателей того времни, и местные кораблестроители и матросы очень пригодились бы Александру. Египет давал преимущества иного свойства. По египетской традиции повелитель страны считался фараоном и самое главное – «сыном бога», наделённым божественной силой. Обладать подобным титулом было очень важно для любого завоевателя, ибо он поднимал дух армии и вселял страх в противника.

Через несколько дней после сражения при Иссе, почтив павших и заложив на берегу Исского залива город – первую из множества Александрий, Александр выступил по направлению к финикийским городам. Финикийские города: Арад, Мараф, Библ, Сидон один за другим без сопротивления сдавались македонянам. В Марафе Александр получил первое из знаменитых писем Дария. Во многих источниках приводится эта легендарная переписка Дария и Александра. Письма Дария даются в пересказе, а письма Александра полностью. Что же ответил Александр? До нас дошел текст его письма. Чтобы оценить его значение, достаточно напомнить, что это единственный дошедший до нас подлинный документ, составленный самим Александром. Конечно, имеется множество высказываний Александра и его подправленных речей, но лишь это письмо позволяет проследить развитие его мыслей и их аргументацию. В письме мы ощущаем его волю, здесь между ним и нами нет посредников. Текст письма был записан его секретарем Евменом.

«Ваши предки вторглись в Македонию и в остальную Элладу и причинили нам много зла, хотя мы не нанесли вам никакой обиды. Я, предводитель эллинов, желая наказать персов, вступил в Азию, вызванный на то вами. Вы помогли Перинфу, который оскорбил моего отца. Во Фракию, которой мы владели, персидский царь Ох послал войско. Когда был убит мой отец, вы похвалялись в своих письмах, что это дело ваших рук. Ты сам с помощью Багоя убил Арсеса и захватил власть несправедливо и наперекор персидским законам… Ты разослал грекам враждебные послания обо мне, чтобы подтолкнуть их на войну со мной. Ты послал деньги Спарте и другим греческим городам. Ни один город их не принял, кроме Спарты. Твои послы отвратили от меня моих друзей и постарались разрушить мир, который я водворил в Элладе. После этих твоих враждебных действий я пошел на тебя войной. Ныне я победил сначала твоих полководцев и сатрапов, а теперь и тебя, и твое войско и владею этой землей, потому что боги отдали ее мне. Твои близкие, которые не пали в бою, находятся под моей защитой, я постоянно забочусь о них. Они со мною не против своей воли, а по доброму согласию. Приди ко мне как к подлинному господину всей Азии. Если же ты боишься, что с тобой обойдутся неподобающим образом, пришли сначала твоих людей, чтобы ты мог убедиться в своей безопасности. Если ты появишься передо мной, ты получишь мать, супругу, детей; все, чего ни пожелаешь, если ты у меня попросишь, будет тебе дано. В дальнейшем, если ты будешь писать мне, обращайся ко мне как к "царю Азии". Не вздумай в письмах обращаться ко мне как к равному. Если тебе что-нибудь нужно, то обращайся ко мне как к своему господину. Если ты так не сделаешь, я накажу тебя. Если же ты хочешь оспаривать у меня царство, то стой и сражайся за него, а не беги, ибо, где бы ты ни был, я найду тебя».

В этих словах – ответ Александра. Все невозможное было для него возможным, а вот возможное оказалось невозможным: никого не считал Александр равным себе. Его сердце было исполнено любви и благодарности; оно было закрыто для того, кто требовал, и легко открывалось тому, кто просил. Первый ответ Дарию примечателен тем, что в нём Александр во всеуслышание заявляет о своих претензиях на владычество во всей Азии (под которой, естественно, разумелось царство Ахеменитов). Второй письмо настигло Александра под стенами Тира – последнего оплота морского могущества персов на Средиземном море. Ответ царя был выдержан в прежних тонах: «он не нуждается в деньгах Дария и не примет вместо всей страны только часть её. Если он пожелает жениться на дочери Дария, то он это сделает и без его согласия...»

До сих пор Александр не оглашал своих притязаний на Ахеменидскую тиару, однако победа при Иссе, одержанная над царём царей, а не над его сатрапами, и «застолбившая» за Александром Малую Азию, раскрыла македонскому правителю новые горизонты Lebensraum. Перменион единственный, кто осмелился возразить царю. На военном совете под Тиром, выслушав второе предложение Дария, он произнёс свою знаменитую фразу: «Будь я Александром, я бы взял то, что предлагается, и заключил бы договор». Царь ответил по-спартански лаконично: «И я взял бы, будь я Парменионом».

После этих писем Дарию становится ясно, что уже в битве при Иссе Александр, двадцатитрёхлетний полководец – зрелый властитель, абсолютный самодержец, грозный, могущественный, не терпящий никаких возражений. Если говорить о его личности, то она развилась очень быстро. Складывается впечатление, что все черты его характера уже были заложены в Александре и, как только они понадобились для его возвышения, сразу же прорвались наружу. В каких бы трудных условиях он ни оказывался, он всегда находил выход. Поэтому в нем необычайно быстро утвердилось почти мистическое чувство уверенности в себе. Военные успехи также способствовали тому, что вера Александра в свои силы переросла в высокомерную самоуверенность. Фивы, Граник, Галикарнас, Исс, а затем Тир и Газа были не столько вехами его внутреннего развития, сколько основанием для проявления его властолюбия.

Финикия и господство на море

Перед Александром было два пути: на юг, в глубь Персидского царства, на Вавилон, Персеполь и Сузы – и на запад, вдоль финикийского побережья к Египту. Первый путь сулил, как представлялось быструю победу, чреватую, впрочем, партизанской войной в тылу и даже переносом боевых действий в Элладу, где по-прежнему смутьянствовала Спарта; второй, более долгий, позволял окончательно подорвать морское могущество и, как следствие, экономическое положение противника и заодно полностью устранить угрозу войны на территории Греции.

Александр выбрал второй путь. Покорение Финикии происходило быстро и «безболезненно» – до тех пор, пока македоняне не приблизились к Тиру. Впрочем, даже существенная потеря темпа – осада Тира растянулась на семь месяцев, притом, что на покорение всей Малой Азии ушло полтора гора, – казалась малозначительной в сравнении с достигнутым благодаря захвату побережья стратегическим преимуществом.

Осада Тира (332 г. до н. э. – январь–июль)

Располагался «на суше и на море»: старый город (Палетир) находился на берегу, а новый, обнесённый крепостными стенами, – на острове в полутора километрах от материка. Александр попросил разрешения принести жертвы в храме Тирского Геракла (Мелькарта) в новом городе, на что тирийцы предложили совершить жертвоприношение в Палетире. Их двуличный ответ вынудил Александра приступить к осаде города – осаде, которой суждено было стать хрестоматийным образцом осадного искусства. К тому же тирийцы убили послов Александра, чем озлобили македонскую армию. Перед началом осады, на военном совете Александр произнёс речь, в которой обрисовал военно-политическую ситуацию: «Друзья и соратники, нам опасно предпринимать поход на Египет и преследовать Дария, оставив за собой этот город, на который нельзя положиться, а Египет и Кипр в руках персов. Если персы опять завладеют побережьем, а мы в это время будем идти с нашим войском на Вавилон и на Дария, то они, располагая ещё большими силами, перенесут войну в Элладу. Если мы сметём Тир, то вся Финикия будет нашей и к нам перейдёт финикийский флот, а он у персом самый большой.»

Первое, что сделал Александр, – отдал распоряжение перекрыть дамбой пролив, разделявший материковый и островной города, что поставить на неё осадные машины. По приказу царя к строительству были привлечены жители соседних поселений: они разрушали постройки Палетира и скатывали камни в воду, одновременно македоняне строили плоты и осадные башни, дерево для которых добывали в Ливанских лесах, чередуя рубку леса со стычками с «дикими арабами». Нетерпение Александра побуждало его не щадить себя; часто можно было видеть, как он сам нес на спине корзину с песком до самого конца дамбы; много раз он отправлялся в горы поторопить людей, валивших кедры, и защитить их от нападений кочевых племен, населявших местность. В одной из этих поездок он подверг большой опасности свою жизнь по вине своего наставника Лисимаха.

Феникс считал своим долгом следовать за Ахиллом повсюду; а потому и Лисимах, дабы остаться верным своему гомеровскому образцу, упорно участвовал во всех походах; но он старел, страдал одышкой, волочил ноги и был скорее помехой, нежели помощником. Однажды вечером, когда они шли в горах, Лисимах, с трудом ковылявший, отстал. Обеспокоенный тем, что потерял его из виду, Александр вернулся довольно далеко назад, а так как была уже ночь, которая в это время года настает быстро, никто не заметил его исчезновения. Шедшие впереди думали, что он позади, а замыкавшие шествие считали, что он ушел вперед. Александр нашел своего старого учителя на краю тропинки, где тот лежал, держась обеими руками за грудь, сотрясаемый ознобом, и хныкал, что пришел его конец. Царь поднял его и хотел помочь ему идти; но тот был неспособен держаться на ногах и сказал Александру, чтобы он не рисковал собой понапрасну и оставил его умирать.

И он бы умер, вне всякого сомнения, в эту ледяную ночь, если бы Александр не заметил невдалеке огонь. Он приблизился ползком; у костра грелись двое воинов из тех кочевых племен, что изматывали набегами его солдат; Александр выхватил кинжал, бросился на этих двоих, убил их, взял головни и отнес их Лисимаху. Находившиеся поблизости кочевники услышали крики, вышли из своих шатров и обнаружили мертвые тела; однако, опасаясь столкнуться с сильным отрядом, предпочли не рисковать. Они не могли и вообразить, что в нескольких шагах от них царь Македонии раздувал головешки, чтобы сохранить жизнь одному почитателю Гомера. На рассвете солдаты Александра, прочесывавшие горы в поисках своего вождя, нашли его спящим, прижимающим к себе Лисимаха, закутанного в плащ.

Строительство шло споро до тех пор, пока дамба не приблизилась на расстояние полёта копья: с этого момента работы замедлились, т. к. осаждённые принялись забрасывать строителей копьями с городских стен и с лёгких судов, предпринимавших вылазки из Сидонской и Египетской гаваней (Тир имел две гавани, обе на восточной стороне). Чтобы прекратить атаки со стен, Александр установил в конце дамбы две деревянные осадные башни, защищённые от поджогов сыромятными шкурами. Изготовленные вручную, они представляли собой подлинное достижение инженерной мысли – 150 футов высотой – и самые высокие из когда-либо сооружённых. Из катапульт, установленных на верхних площадках, обстреливались стены, а с нижних ярусов – оказавшиеся в зоне видимости галеры.

Как и родственные им карфагеняне, жители Тира были опытными механиками и предприняли ответные действия. Они нагрузили корабль, приспособленный для перевозки лошадей, огородили палубу и заполнили стружкой, смолой и серой образовавшееся пространство. Затем они привязали две реи к каждой мачте и повесили на них котлы с нефтью, которые, когда реи загорятся, должны были упасть в горючую смесь. Наконец, нагрузили корму корабля так, что его нос поднялся над водой и был выше дамбы. Дождавшись попутного ветра, они погнали подожженный корабль к дамбе. Могучее пламя перекинулось на осадные башни и к ним стало опасно подходить тем, кто был занят тушением пожара. К тому же осаждённые предприняли вылазку: сели в челноки, и, приставая в разных местах к насыпи, без труда повыдёргивали колья, укреплявшие насыпь с боков. Вдобавок ветер усилился, к вечеру разыгрался шторм, и дамба была прорвана.

Александр приказал строить дамбу заново, на сей раз, перемежая камни целыми деревьями, ветки которых, цепляясь друг за друга, удерживали бы постройку. Но и тирийцы предпринимали всё возможное, что затруднить стройку: они тайком проникали до самого мола, зацеплялись крюками за ветви и тянули их. Если они поддавались, то увлекали за собой в глубину много другого материала, т.к. при разрушении основания, рушилась вся постройка. Одни строили, другие разрушали – ситуация становилась патовая – нужна была поддержка с моря. В это время Александру донесли, что в Сидон прибывает финикийский флот. Его расчёт оказался точным: как только финикийские города перешли под власть македонян и, тем самым, возникла угроза Кипру, финикийцы и киприоты покинули персов и поспешили присоединиться к Александру.

В Сидоне собрались около 80 финикийских триер, 12 кораблей с Родоса, 13 триер из малой Азии, 120 кораблей с Кипра и одна македонская пентера. Таким образом, новый македонский флот превосходил численностью флот Тира, составлявший 80 кораблей. В Сидон пришли и набранные в Греции наёмники – до 4 тысяч человек. Александр отправился в Сидон, собрал корабли в боевой порядок, разместил на них пехоту и отбыл в Тир. Сначала тирийцы решили принять бой, но, увидев флот и поразившись количеству кораблей, перекрыли свои гавани и перешли к глухой обороне. Несколько финикийских кораблей попыталось прорваться в Сидонскую гавань, потопив три тирские галеры. После этого небольшого успеха Александр отвёл корабли и приказал им стать на якорь недалеко от дамбы, которая будет прикрывать их от сильных ветров.

Тем временем от киприотов и финикийцев были получены полезные советы по сооружению осадных механизмов; на моле возвели новые башни, установили большое количество катапульт и таранов. Александр приказал установить несколько таранов на транспортных кораблях, пришедших из Сидона, а также на других, более мелких галерах – единственный случай, когда осадные механизмы помещались на кораблях. Возникает вопрос, возможно ли изготовить тараны, которые были бы способны пробить толщу стен Тира и притом поместиться на одном корабле? Самый большой таран, применённый Деметрием при осаде Родоса (305 г. до н. э.), был от 180 до 130 футов длиной, и требовалось до 1 000 человек, чтобы его толкать. Хотя Александр не мог использовать столь огромное орудие, тем не менее, Куций упоминает о связке из четырёх кораблей: четыре кормы расходились в разные стороны, на них была сооружена треугольная платформа для воинов. «Пассивная фаза» осады закончилась, македоняне приступили к разрушению городских стен.

Пока Александр готовился к наступлению, жители Тира тоже не бездействовали. На стене, обращённой к дамбе, они построили деревянные башни, чтобы находиться выше новых осадных сооружений. Тирийцы также изощрялись в нанесении повреждений: перерезали якорные канаты, пока их не заменили цепями; бросали в море камни, затрудняя кораблям Александра подход к стенам, крюками стаскивали македонских воинов с башен, установили на стенах вращающиеся колёса, которые ломали стрелы и копья и мн. др. Если исходить из того, что Тир сражался за Дария, упорство тирийцев не поддаётся объяснению. Но если принять во внимание, что Тир, пользовался определённой автономией, становится понятно, что тирийцы отстаивали собственную независимость и вдобавок они рассчитывали на помощь Карфагена – тирийской колонии в Северной Африке.

Когда карфагеняне сообщили, что не смогут помочь, жители Тира решили напасть на македонский флот – ведь без поддержки флота осада вновь перешла бы в «пассивную фазу». Тирийцы заметили, что каждый день около полудня большинство команд кипрских кораблей, которые перекрывали вход в Сидонскую гавань, удалялись на берег, чтобы поесть, и что Александр, который обычно находился с финикийским флотов рядом с Египетской гаванью, тоже отдыхал. Они решили напасть на корабли, когда их команд не будет на борту. Чтобы держать подготовку к вылазке в тайне, они загородили вход в гавань парусами и снарядили десять самых крепких кораблей.

В полдень тирийская эскадра напала на кипрские суда и сразу потопила четыре квинквиремы. Но к несчастью для тирийцев, Александр, хотя и сошел на берег, в этот день отказался от отдыха и возвращался к финикийским кораблям раньше обычного, когда большинство моряков было ещё на берегу. Ему просигналили с мола о нападении, он приказал всем командам перекрыть вход в Египетскую гавань, чтобы предотвратить прорыв тирийских кораблей, а сам с теми квинкремами, которые были полностью укомплектованы, и пятью триремами поплыл вокруг острова на помощь кипрскому флоту, стоявшему севернее дамбы. Тирийцы видели этот маневр и отчаянно сигналили своим кораблям, но те так увлеклись, что не успели укрыться в гавани до прибытия Александра, который подошел с тыла их левого фланга и ударил по ним. Морской бой получился скоротечным и неудачным для осаждённых: они потеряли до половины кораблей, однако большинству моряков удалось спастись вплавь.

После этого сражения тирийцы уже не отваживались покидать гавани – участь города была практически решена. Наступление с дамбы стало вестись с удвоенной силой, но благодаря крепости стен, без особого успеха. Тогда Александр расположил свои корабли с таранами в районе Сидонской гавани, но поскольку в стене не обнаружилось слабого места, он провёл корабли вокруг острова в район Египетской гавани и опробовал стены в разных местах. Наконец, в одном месте, стена треснула и частично обрушилась. Александр провёл пробную атаку, и, хотя тирийцы отбили её, стало понятно, что он нащупал слабое место и решил нанести последний удар здесь.

План последней атаки был следующим: когда Александр начнёт штурмовать брешь, кипрский и финикийский флоты должны были прорваться в Сидонскую и Египетскую гавани. Эскадра галер с катапультами и лучниками должна была окружить остров и пристать где только возможно или выстроиться в ряд, так, чтобы тирийцы, атакуемые со всех сторон, растерялись и не знали куда деваться. Через три дня после пробной атаки, корабли с таранами подошли при спокойном море к нужному месту, и значительная часть стены была разбита. Потом подошли корабли, оснащённые мостками, на которых был размещён штурмовой отряд: на одном – гипасписты под командованием Адмета, а на других – часть батальона Кена, Александр был среди первых.

Когда были переброшены мостки на стену, нападающие устремились в брешь. Одновременно финикийские корабли атаковали тирийцев в Египетском порту, а киприоты захватили Сидонскую гавань. Гипасписты шли первыми, и, воодушевляемые Адметом, захватили часть стены, примыкающей к бреши, хотя сам Адмет был пронзён копьём. За ними шёл Александр со вторым отрядом нападающих; он разметал тирийцев перед собой и продолжал теснить их, пробиваясь к царскому дворцу. Тем временем ударные отряды с финикийских и кипрских кораблей захвативших гавани, атаковали город и с этих сторон.

Увидев, что их атакуют с трёх сторон, и оттеснённые от стен, тирийцы устремились в святилище Агенора, где оборонялись до тех пор, пока гипасписты Александра не прорвали их ряды и не обратили их в бегство. «Началось великое побоище» – как пишет Арриан, «т.к. македоняне были исполнены гнева, досадуя на долгую осаду и убийство македонских пленных на глазах македонского войска». В целом погибло около 8 тысяч жителей Тира, Александр простил тех, кто укрылся в храме Геракла, а около 30 тысяч были проданы в рабство.

Тир пал в месяц гекатомбеон (июль 332 г. до н. э.) после семимесячной осады. Город объявили македонской крепостью и своего прежнего значения – перевалочного пункта для торговли южноарабскими товарами – он уже никогда не вернул. Ничего подобного не случалось со времени осады Моти Дионисием в 398 г. до н. э., которая чем-то напоминала эту осаду, и ничего подобного больше не происходило в античности. Хотя осада Родоса Деметрием Полиоркетом в 305 г. до н. э. была ещё более масштабной, но она провалилась, и даже при положительном исходе её политическая значимость была бы ничтожной. Дамба Александра превратила Тир в полуостров, на котором ныне располагается процветающий город Сур.

Плутарх передаёт несколько забавных легенд, связанных с осадой Тира. В начале осады Александр увидел сон, в котором Геракл стоит на тирской стене и дружески машет своему потомку. Этот сон был истолкован как предвестие падения города после долгой и упорной осады. Другой сон приснился кому-то из тирийцев: «будто Аполлон сказал, что он перейдёт к Александру, т. к. ему не нравится то, что происходит в городе». Тогда, словно человека, пойманного с поличным, тирийцы опутали огромную статую бога верёвками и пригвоздили её к цоколю, а затем привесили на шею табличку с надписью «Александров прихвостень».

Оставив в захваченном Тире гарнизон, Александр двинулся на юго-восток. Иудеи, по землям которых пролегал его путь, изъявили покорность царю. Иудейская традиция (Иосиф Флавий, талмудическая литература) утверждает, что Александр намеревался захватить Иерусалим, однако ему навстречу вышел первосвященник Иаддуй, которому во сне явился ангел и сказал, что не надо бояться Александра, а следует украсить город, облачиться в белые одежды и открыть ворота. Согласно легенде, Александр первым приветствовал первосвященника и на вопрос Пармениона, зачем он кланяется старику, ответил: «Я поклонился не этому человеку, а тому Богу, которого он представляет. Этого старца я уже видел во сне, и именно он посоветовал мне не медлить и смело переправляться через Геллеспонт. Увидев этого человека, я вспомнил своё видение и поэтому уверен, что я по Божьему велению предпринял свой поход и сумею победить Дария». Потом Александр вошёл в Иерусалимский храм и принёс жертву Предвечному; ему показали книгу пророка Даниила, где говорилось, что один из греков сокрушит власть персов.

Врата Египта

Александр двинулся вдоль побережья в Египет. Пройдя маршем около 150 миль, он прибыл в Газу, самый южный из старых филистимлянских городов, расположенный на краю египетской пустыни в миле от моря. Этот древний город представлял собой мощную крепость, расположенную на высокой горе, окружённую толстыми стенами и песками (Газа означает «сила»). Газу следовало взять, чтобы спокойно отправиться в Египет, город нельзя было оставлять в руках персов, т.к. он находился на линии коммуникаций также как и Тир. Газа, столица филистимлян, город ладана, мирры и ароматов, был последним укрепленным местом по пути в Египет, оказавшим сопротивление. Батис Бебемхес, черный евнух, командовавший там, счел, что у него достаточно войск в казармах и провианта в закромах, чтобы выдержать борьбу. Город был построен подобно орлиному гнезду на вершине отвесных скал, куда нельзя было втащить машины Диада.

Осада Газы (332 г. до н. э. – сентябрь–октябрь)

Александр подошел к Газе и потребовал её сдачи, а когда Бат, полагавший, что его крепость неприступна, отказался сдать город, встал лагерем там, откуда, как он считал, крепость легче всего атаковать. Проблема здесь возникла совсем другая, нежели в случае осады Галикарнаса и Тира; как указали механики – гора слишком высока, и осадные механизмы подвести к стенам невозможно. Тогда Александр приказал насыпать с южной, наиболее доступной стороны Газы холм, равный по высоте естественному, и поставить на нём стенобитные машины. Эта работа потребовала нескольких недель. Что ж, если Александр изменил форму морского берега, он мог также изменить и форму гор. Кроме того, он распорядился начать подкоп под стену. Осаждённые предприняли вылазку, чтобы стащить рабочих с насыпи, Александр поднял в атаку гипаспистов, но, когда он руководил этой операцией, стрела из катапульты пробила его щит и панцирь и ранила его в плечо.

Осадные сооружения, использованные при осаде Тира, доставили морем. Когда насыпь достигла нужной высоты и ширины, на неё втащили тараны, после чего подкопанная стена рухнула в нескольких местах; три штурма подряд, тем не менее, не принесли результата, и лишь четвёртый приступ позволил македонянам ворваться в крепость. Жители Газы сражались до последнего человека, что означало, что ни один жилой квартал не сдался.

Хотя нет ничего нового в том, чтобы возвести насыпь вместо того, чтобы строить осадную башню, однако надо помнить, что из подручного материала имелся лишь песок пустыни. Можно себе представить, чего стоило насыпать холм достаточно высокий и твёрдый, чтобы на нём можно было установить осадные механизмы, а также оценить, сколько усилий потребовалось, чтобы втащить эти механизмы на необходимую высоту. В сравнении с этим строительство дамбы в Тире было ещё сравнительно лёгкой задачей. В крепости, превращённой в македонскую твердыню, также поставили гарнизон.

Как и Тир, Газа располагалась на перекрёстке торговых путей – в Тире пути были морские, в Газе же караванные. Сюда поступали, прежде всего, благовония, добываемые в Аравии, – ладан, мирра, смирна. С падением Газы исчезло последнее «человеческое» препятствие на пути в Египет – оставалось преодолеть пустыню. Александр был вправе рассчитывать в Египте на дружественный приём – Египет более полувека сопротивлялся персам и лишь около 342 г. до н. э. был покорён ими, поэтому македонского царя египтяне ждали как избавителя. Вера Амона еще не погибла, потому что время еще не истекло. Египтяне были оповещены о том, что произойдет божественное воплощение Амона, которое в последний раз утвердит его веру, прежде чем он исчезнет в Рыбах.

Пророчество гласило: "И тогда Солнце взойдет на севере".

Жрецы, изучавшие по звездам судьбы народов, обращали взоры в сторону самых северных стран, где исповедовалась вера Амона, в сторону царств, находившихся на севере Греции. Одно святилище Зевса-Амона имелось в Афитисе в Македонии, другое – в Додоне в Эпире, в дубовой роще. Но самое главное святилище и самый главный оракул находились в оазисе Сива в Ливии. Взоры жрецов были прикованы к судьбам царевичей Эпира и Македонии. Вычисления делались исходя из пророчеств; восстановитель веры, это солнце, воплотившееся в человеке, должен был быть зачат в течение осени, в последний год 105-й греческой Олимпиады. Предсказания обычно сбываются не сами по себе, а потому, что Посвящённые действуем таким образом, чтобы они свершились. Смысл пророчеств – предупредить мудрецов о том, что они должны делать, чтобы свершилось то, что должно свершиться. Но так как великим знанием обладают очень немногие, они никогда в полной мере не бывают услышаны.

Фараон Египта

Александр не разочаровал египтян. Продвигаясь по стране, он всюду демонстрировал уважение к местным традициям и совершал жертвоприношения египетским богам. Первым религиозным деянием Александра было принесение жертвы быку Апису; жрецы объявили народу, что после десяти лет без государя фараон, о котором говорили пророчества, наконец пришел. В назначенный день, при огромном стечении народа, Александр был объявлен фараоном.

Мемфисские жрецы, главный пророк Амона, специально прибывший из Фив, божественная поклонница Амона, земная супруга богa и жрецы основных святилищ Египта провели Александра в храм, называемый Хаит-Ка-Пта – "дом двойника Пта", откуда произошло слово Египтос, бог Пта – начало всего, он руководит всякой деятельностью людей. Внутри дома двойника Пта было совершено помазание в присутствии одних посвященных. Верховный жрец бога Пта, великий глава ремесленников, окруженный многочисленными жрецами и младшими жрецами, освободил Александра от одежд. Затем Александр принял ритуальное очищение; верховный жрец Пта возложил на него руки и помазал елеем в тех местах тела, где проходят токи жизни, разума, силы и воли. После этого Александра облачили в царские одежды; его подвели к трону бога Пта, на который он воссел. На шею и руки ему надели освященные ожерелья и браслеты. На голову ему возложили убор бога Гора, а затем Амона-Ра с солнечным диском, покоящимся на бараньих рогах, затем белую корону юга и красную корону севера и, наконец, царскую тиару, составленную из двух корон, на лбу которой изображена свернувшаяся кобра. В руки ему дали скипетр с головой овна и крест жизни, и когда перед ним воскурили фимиам, были впервые произнесены вслух имена нового фараона, которые затем вырежут на камне всех храмов и иных зданий, которые он построит или восстановит за время своего царствования: "Царь-ястреб, властелин победы, царь-тростник и царь-оса, любимец Амона, избранник бога-солнца, Александр, господин двух стран и господин вознесений, одаренный вечной жизнью, как бог-солнце, на веки веков".

Храм наполнился песнопениями. Затем Александр простерся перед статуей последнего фараона, Нектанеба II; он приложил губы к губам статуи, чтобы поспринять дыхание своего предшественника, как сын продлолжает дыхание отца. Воссев на церемониальное кресло, которое подняли двенадцать носильщиков, новый фараон покинул храм; живой бог и божественный заступник, он позволил толпе обожать себя. Те, кто получил способность различать обычно невидимые вещи, заметили вокруг его лба широкий золотой нимб, лучи которого доходили ему до плеч.

На другой день после коронования фараон Александр, господин двух стран, утвердил во всех его должностях главного прорицателя Амона, начальника двойной палаты серебра и золота, начальника двойной житницы, руководителя строительных работ, главу всех ремесленных корпораций Фив, которому он вручил золотые перстни и янтарную трость; ему передавался дом и имущество Амона со всеми людьми, о чем царский гонец отправился оповестить весь Египет. Подобным же образом Александр поступил с главным жрецом Пта, великим жрецом Осириса и великими жрецами всех других культов. Кроме того, он издал указ, запрещающий, кому бы то ни было, забирать силой принадлежащее богам, подвергать пыткам хранителей священных доходов и взимать налоги с земель, посвященных богам. Он отдал распоряжение архитекторам немедленно начать восстановление фиванских храмов, разгромленных персидскими завоевателями, и возродить древнее великолепие жилищ Амона.

Античные авторы рассказывают, какое сильное впечатление произвел на Александра Египет. Это относилось не только к плодородию здешних земель и природным богатствам страны, но и к египетской культуре. В первую очередь, по-видимому, его поразила монументальность архитектуры. Именно она оказала влияние на его поздние планы: пирамиды послужили образцом для задуманной им гробницы Филиппа. Вообще, для Александра, как и для любого образованного грека, Египет казался родиной самой древней и интересной культуры. Египет во многом был школой для эллинов – еще одна причина, чтобы отказаться от простого завоевания и стремиться к мирному присоединению этой удивительной страны. Настроение египтян вполне устраивало царя. В лице Александра египтяне приветствовали эллина и представителя дружеской нации. Уже четыре столетия эллинские воины помогали египтянам и спасали их от азиатского варварства. При этом им были чужды захватнические планы, а для торговли им вполне было достаточно колонии Навкратиса; сыны севера всегда питали уважение к древности и достоинствам египетской культуры. Еще один мостик для взаимного понимания создавали люди смешанных кровей – греческой и египетской,– которых в Мемфисе было немало. Египтяне привыкли видеть со стороны эллинов понимание и терпимость и ожидали того же от Александра. Одновременно они рассчитывали на расширение рынка сбыта для египетских товаров. Поэтому египетские жрецы охотно объявили его фараоном. «Царь Верхнего и Нижнего Египта» Александр теперь считался «избранником Ра и возлюбленным Амона», наместником Гора. Его называли «защитой Египта» и «сильным князем, захватившим чужие страны».

Этой чести до него в Египте не удостаивался никто из иноземцев. В Луксоре в общий комплекс храма бога Амона был включен храм Александра, провозглашенного египетскими жрецами сыном Амона, т. е. фараоном. На стенах храма Александр изображён в виде фараона перед богом Миной, кому царь воздаёт свои почести. Персидский сатрап Мазак заранее известил Александра о своей покорности, лично встретил царя в Пелусии и передал ему 800 талантов своей казны. В Египте Александр впервые испробовал децентрализацию управления, т. к. Египет представлял собой слишком большую ценность, чтобы доверять его кому-то одному. Но попытка децентрализации оказалась не слишком удачной, т. к. Клеомен, назначенный правителем Аравии и сборщиком податей, оказался финансовым гением и быстро сосредоточил в своих руках реальную власть во всём Египте. В итоге Клеомен со временем превратился из управителя пограничной области в сатрапа всего Египта. Именно Клеомену поручили финансировать строительство Александрии Египетской.

В Мемфис Александр принял послов из Милета, сообщивших замечательные новости, касавшиеся местного оракула Аполлона. Оракул в Дидимском святилище ни разу не пророчествовал со времени Греко-персидских войн, высох даже священный ручей. Однако после прихода Александра, как утверждали послы, произошло чудо: ручей снова потёк, а оракул стал пророчествовать. Так как милетяне хотели загладить свою вину за поддержку персидского сатрапа, то царь, вероятно, воспринял это сообщение не без скепсиса. Сообщение же оракула привезённое послами, не могло не быть приятным. Аполлон подтверждал происхождение Александра от Зевса и предсказывал великие победы в будущем.

Кажется, именно тогда он повстречал египетского мудреца Псаммона и слушал его учение. По словам Плутарха, Александру очень понравилось утверждение, что «бог правит всеми людьми», и, когда он над этим раздумывал, он пришёл к философскому заключению, что «бог является отцом всех людей, но родными себе он делает лучших из всех». В сущности, пишет Тарн, это простое утверждение того положения, что все люди – братья, и, если рассказ Плутарха соответствует действительности, Александр был первым, кто это сказал, во всяком случае, в западном мире.

Александрия

Филипп охотно основывал новые города, но Александр в начале своего правления не следовал примеру своего отца. Первый основанный Александром город, который стал носить его имя, был заложен на берегу залива, возле Исса. Первый опыт получился не слишком удачным – Александрия Исская, нынешняя Александретта, не выдержала торговой конкуренции с Милетом и Сидоном. Зато вторая Александрия, Египетская, стала истинным «кирпичиком» новой структуры, средоточием торговых и информационных коммуникаций Средиземноморской империи. С позиции большой стратегии столица империи рано или поздно должна переместиться к новым рубежам, чтобы первой пропустить через себя, освоить и воспринять «знаки грядущего»; Александрия Египетская со временем превратилась в подлинную столицу эллинизма, но это произошло уже после Александра.

Покинув Мемфис и, взяв с собой только часть войска для мирного перехода, Александр поднялся вверх по западному рукаву Нила до берега моря. И там, желая, подобно великим фараонам прошлого, ознаменовать несравненным творением свое царствование на земле Египта, он решил основать свой город – город эпохи конца. На смену разрушенному им Тиру Александр задумал построить новую морскую столицу, которая затмила бы своим богатством, размахом деятельности и великолепием и Родос, и Пирей, и Карфаген, и Сиракузы. Основанию Александрии, как утверждает предание, предшествовал странный сон, который приснился македонскому царю. Он увидел во сне седого старика, прочитавшего следующие три строки из поэмы Гомера:

После этого сна македонский фараон Египта решил, что Гомер явился к нему, чтобы указать на остров Фарос, как на место, где должен красоваться будущий город. Позади острова Фароса, который защищал ее от морских валов, приютилась простая рыбацкая деревушка Ракотис. На эту-то землю Александр, сидя на Буцефале, сбросил свой белый плащ, отметив место, где должен был вырасти город Александрия и воскликнул: «Гомер – великий во всём – и в то же время искуснейший архитектор. Да будет так, как он мне указал во сне: здесь, на Фаросе, я построю новый город!».

Динократу, восстановившему эфесский храм, было поручено составить план, и он набросал его контуры, исходя из формы Александрова плаща – короткой закругленной пелерины, какую носили македонские всадники. Сам Александр провел долгие часы над планом будущего города. Его должна была пересекать длиннейшая улица ста футов ширины, окаймленная портиками с колоннадой, – дорога в Канопу. Были выбраны места для храмов, дворца и садов, театров и даже складов. Предполагалось построить два порта: торговый и царский; на острове Фаросе было решено воздвигнуть, в том же стиле, что и храмы, огромную квадратную башню, наверху которой, между колоннами, зажигался бы каждую ночь большой костер, чтобы указывать дорогу кораблям.

После того, как были изучены знамения, ритуальная церемония основания города совершилась в двадцать пятый день пятого месяца египетского года, в первом декане Овна (7 апреля 331 года до н. э.). За неимением обычно употребляемого мела, пришлось воспользоваться белой мукой, чтобы набросать на земле рисунок стен и главных улиц. Согласно священному обычаю Египта, основатели остановились на том месте, где должны были подняться храмы Исиды и Сераписа, и торжественно принесли жертвы богам Египта и Греции; на месте будущей библиотеки, которая должна была заключить в себе все человеческое знание, был развернут папирус; там, где предполагалось возвести театр, трагические актеры разыграли представление. И вот, пока все были заняты этими церемониями, птицы всевозможных видов поднялись тучей с озера и с реки, сели на разбросанную по земле муку и склевали ее. Каждый задавался вопросом, как понять это знамение; некоторые сочли его зловещим. Тогда один из мудрецов сказал, что знамение, напротив, было самым благоприятным, какое может быть, и что город будет процветать, как никакой другой, поскольку его двойник вознесен птицами к небу.

Из чудес света Александр уже видел афинского Зевса-Олимпийца, развалины эфесского храма, гробницу Мавсола, великие пирамиды; родосский колосс находился отныне в его владениях, и недалек был день, когда он увидит висячие сады Вавилона; но ему не суждено было узнать седьмое чудо, которым он сам обогатил мир: Александрийский маяк.

Население Александрии росло с поразительной быстротой, её торговля скоро связала запад с отдалённой Индией; Александрия стала центром греческой культуры последующих столетий, самым славным и прочным памятником своего основателя. Сам город тоже стал своего рода чудом, потому что был отстроен очень быстро и целиком из камня, что было редкостью в то время. Уже через 50 лет после основания Александрия насчитывала 300 тысяч жителей и была одним из крупнейших городов мира. После смерти Александра, во время правления Птолемеев, Александрия почти на пять столетий стала крупнейшим научным и философским центром, в котором находилась самая большая в мире библиотека и Мусейон – храм Муз, созданный Клеопатрой, собравший множество талантливых учёных, поэтов, философов и мастеров. Цари из династии Птолемеев приложили немало усилий, чтобы выполнить планы Александра. Через несколько поколений собрание библиотеки превысило 500 тысяч книг. Впервые в мире в Александрийской библиотеке были переведены на греческий язык священные книги многих народов и религий.

По замыслу Александра, город должен был также стать местом соединения египетской и греческой культур. Александр сам спланировал город, и выбрал место для храмов Исиды и Сераписа. Известно, что Александр отнюдь не был догматиком эллинской культуры и принимал многие веяния Востока, религиозные, научные или бытовые, если они казались ему полезными. Например, среди египетских богов Амон и Исида пользовались его особым расположением и то, что царь лично выбрал место для храма Исиды, указывало на особое почитание им этой богини.

Можно сказать еще об одной стороне создания города – о его роли в «мироустроительной» функции Александра. Сам акт создания нового города и присвоения ему собственного имени свидетельствует о том, что ранее «чужое» пространство, чужая или даже враждебная земля становится частью и символом нового порядка, нового государства. Александр не просто осваивает и подчиняет себе чужие страны, он творит новый мир. Поэтому египетская Александрия стала не только «сердцем» нового государства Александра, но и символом нового мира вообще.

	Поразив века игрою, Чередою властных лиц, И тираны, и герои Все уйдут под сень гробниц. Плыть дождем и звездам капать… Где ж тот первый в мире злом, Кто решил Восток и Запад Завязать одним узлом? Где же тот, кто миром правил, Кто оставил столько вдов, Кто по всей земле расставил Столько белых городов?
Но одна Александрия В белой Африке жива. Здесь ее создатель признан, Только скрылся он в песок, – Под шестью слоями жизни Схоронил его Восток. …Не над ним ли вьются птицы, Плачут птицы по весне? Где она, его гробница, Расскажи, Египет, мне. (Лев Ошанин)

Сын Бога

Следует подробнее остановиться на паломничестве Александра к оазису Амона, так как сам царь придал этому, по сути дела, обычному событию, можно сказать, исключительное значение, а также потому, что это паломничество раскрывает саму суть его души. Естественно, что это событие заинтересовало исследователей и вызвало больше споров, чем все другие эпизоды похода Александра. Исследователи выдвигали различные причины, вызвавшие экспедицию Александра в оазис. При этом нередко забывалось, сколь разнообразные мотивы способны были воздействовать на богатую натуру царя.

Храм Зевса-Амона равно почитали и греки и египтяне, а затерянный в Ливийской пустыне оазис Сива был столь же знаменит в Греции, как и Дельфийский оракул и оракул Додоны. Поскольку легенда гласила, что его некогда посетили предки Александра и греческие герои Персей и Геракл, естественно, что Александр, который оказался «непобедимым» в Дельфах, захотел посетить его и испросить волю божества. Последнее соображение весьма существенно. «Слава» в древнем мире (в отличие от нашего, где это слово обозначает выдающуюся степень известности, богатства или власти) была тесно связана с «апофеозом» – обретением бессмертия, подобно богам. Как думали в те времена, есть три способа стать бессмертным: войти в сказания благодаря замечательным подвигам, продолжить жить в собственных детях и, наконец, превзойти величайших божественных героев. Похоже, что Александр выбрал третий способ. Разрубив Гордиев узел, он укрепил свой авторитет перед завоеванием Азии, а Египет мог дать ему место на горе Олимп.

Путь Александра на юг через обширную пустыню к одной из величайших святынь был непрост. Отряд подвергся большой опасности и мог бы погибнуть, так как налетел сильный ветер, поднял песок, затмил небо, и тропа, вдоль которой встречаются источники воды, была потеряна. Бесконечными были часы, когда люди, измученные жаждой, шли без дороги, а вокруг воздух не был похож ни на день, ни на ночь и дышал концом света. Затем начался внезапный ливень – немыслимое событие для этих мест – это послужило, в дальнейшем, возникновению ещё одного мифа об Александре, что даже небо помогало ему в этом пути. А потом появились два ворона и своим полётом указали верное направление.

До Александра фараоны редко посещали Сиву; они получали оттуда прорицания, но сами там не бывали. Когда царь прибыл к Оракулу, его встретил во дворе верховный жрец, приказал всем его спутникам подождать снаружи и ввел Александра в святилище бога. Вскоре Александр вышел оттуда с весёлым лицом, объявив, что ответ оракула совершенно совпал с его желаниями. То же он повторил в письме Олимпиаде: когда он увидится с нею, он сообщит услышанные им предсказания.

Александр умолчал об ответе Амона. Те же, кто был с ним в храме Амона, рассказывали чудеса: первым приветствием, которое они услышали от верховного жреца, было: «Приветствую тебя сын Зевса». Другие, рассказывают, что жрец по ошибке вместо «пайдион» (дитятко) сказал «пайдиос» (Пай-Диос – сын Зевса). Третьи уверяли, что Александр спросил бога, наказаны ли виновники смерти отца и получил ответ, что он должен лучше взвешивать свои слова, что никогда смертный не поразит того, кто родил его. Следует помнить, что Александр перед посещением Оракула был коронован как Сын Ра и Властелин земли и народов, что было очень символично для Александра, который с детства воспитывался в убеждении своего божественного происхождения, а также был очень одарённым человеком и по своим возможностям, стремлениям и силе воли намного превосходил окружающих. Титул же «Повелитель земли и народов» словно подтверждал миссию Александра.

Воины, участвовавшие в походе, хотя и не могли понять смысла этого двойного отцовства, но молчали, не желая обидеть любимого царя. Старомакедонская знать тоже молчала из гордости и высокомерия. Однако многие офицеры, очарованные гением Александра, были готовы принять эту версию. Они признавали божественное происхождение Александра, возможно, просто понимая его трудное положение, а возможно, из почтения к царю и привычки к послушанию.

Из вопросов, которые он задал Оракулу, Александр обнародовал только два: вопрос о господстве над миром и об убийстве Филиппа. Новому фараону было обещано господство, и с этого момента он действовал под покровительством оракула Амона. Согласно легендам, Александра в его победном шествии ещё до Оракула сопровождало множество знамений. Например, Плутарх рассказывает об изображении Орфея в Либетрах, на котором выступил пот (что было истолковано так, что Александр заставит «попотеть» певцов и составителей гимнов). А в Ликии подземный источник разлился и вынес на поверхность табличку с надписью, предсказывавшей гибель Персидского царства. После ливийского Оракула аналогичные подтверждения пришли от Эритрейской сивиллы и от Оракула Аполлона из святилища Бронхидов в Дидимах. Александр был признан как сын бога египтянами, малоазийцами и позднее персами. Самое любопытное, что меньше всего отклика Оракул нашел у греков и македонцев.

Но сильнее всего прорицание подействовало на самого Александра. Для той миссии, к которой готовился Александр – завоевать и стать правителем всего мира, – важно было не просто обладать авторитетом великого царя и завоевателя, но иметь божественные полномочия. Особенно это было важно для Востока, где царь является потомком и наместником Бога на земле. Существуют изображения Александра с рогами Амона (барана), т. к. волшебные рога подчёркивали его полубожественное происхождение.

Александра волновал также вопрос, оставшийся для него неясным, но обсуждать который ему не хотелось: каковы же причины его гениальности? Вначале она выражалась в непокорности и мальчишеском упрямстве, затем в бурной страстности – как в любви, так и в ненависти. В молодости царя характеризовал потос – устремление к наивысшей аретэ. Не без внутреннего страха Александр убеждался, что он не похож на остальных людей ни по своим достоинствам, страстям и желаниям, ни по, ни с чем не сравнимым, возможностям. С самого начала он испытывал стремление к безграничному, отказываясь от всего, что могло ему помешать. Наблюдения над самим собой открыли молодому царю, чудесные возможности его собственной души, объяснения которым он не в силах был найти. Еще более важно для Александра было то, что, получив титул фараона, он узнал о своем божественном происхождении, мистическом рождении смертной матерью от сверкающего бога Ра, и что именно поэтому стал он «повелителем земли и народов». Конечно, эта титулатура не имеет смысла, пока не появится человек, который мог бы превратить слова в действительность. Александр полагал, что он является именно таким человеком.

Все эти египетские титулы, дарованные Александру Амоном, признавались греко-македонской религией и соответствовали религиозным представлениям самого царя. В этом и заключались огромные возможности, открывшиеся перед ним после похода в оазис Сива. В Сиве Александр надеялся приобрести нового отца, который обладал бы большим могуществом, чем Филипп. Это заставило бы относиться к царю с большим благоговением, освободило бы его от гнета традиций, связанных с Филиппом, даровало ему больший авторитет и избавило его от критики приближенных. Александру это было необходимо не только для самоутверждения, но и для успокоения своей совести. Царь, безусловно, страдал от измены заветам Филиппа, страдал даже больше, чем приверженцы старомакедонских традиций. Чтобы избавиться от душевной муки, он обратился к Зевсу-Амону, в первую очередь, надеясь получить прощение за неверность по отношению к отцу. Ему надо было, чтобы приближенные признали божественность его власти, но, прежде всего, чтобы Амон дал ему возможность до конца уверовать в самого себя, облегчить этим грекам и македонянам веру в его гений и заставить их безоговорочно повиноваться ему.

Слепо подчиняться простому человеку – такое требование чрезмерно. Скорее можно ждать, что люди поверят в Амона, а вместе с ним и в его сына – Александра. Во всяком случае, вольномыслящим легче признать планы и притязания Александра, если они связаны с авторитетом могущественного бога-прорицателя. Таковы были причины, побудившие Александра совершить паломничество в оазис. Официально же, как уже упоминалось, целью похода считалось соперничество с героями – Гераклом и Персеем, а также получение предсказания оракула.

Однако эпохальное значение прорицания Амона заключалось не в его влиянии на окружение Александра, а в воздействии на самого царя. Если до сих пор Александр еще ощущал некоторую неуверенность, то теперь он был убежден в справедливости своих дел. Сколь бы ни казались необычными поставленные им задачи, все оправдывалось его божественным происхождением от Амона. Порывая связи со всеми традициями, он только этим укреплял свои отношения с божественным миром. Поэтому теперь он клялся Амоном, молился этому богу, приносил ему жертвы, следовал его предписаниям и отправлял гонцов в Сиву, как только встречал трудности. Царь даже выразил желание быть погребенным в этом оазисе. И прежде не ведавший никаких преград, непокорный сын, он обрел теперь себе «вселенского», а потому «истинного» отца и начал «штурмовать» небо.

Александр пробыл в Египте дольше, чем в какой-либо другой стране: более восьми месяцев. Находясь со своим двором в Мемфисе, он занялся преобразованием страны: восстановил власть жрецов, назначил военных и гражданских правителей для каждой провинции, распорядился построить мост через Нил и привести в порядок каналы. Он побывал в Александрии, чтобы посмотреть, как идут работы, снарядил военную экспедицию в Судан; так исполнилось еврейское пророчество: вслед за ливийцами покорились и эфиопы.

Он поручил ученым, которых включил в состав экспедиции, изучить причину разливов Нила, которая от начала времен оставалась тайной. Сведения, полученные о режиме дождей в глубине Африки, где река брала свои истоки, оказались столь удовлетворительными, что Аристотель счел этот вопрос решенным. Александр приказал также брать все образцы фауны, которые возможно было найти в тех краях, где проходила армия, чтобы послать их Аристотелю, работавшему тогда над общим исследованием мира животных.

Александр также воспринял урок египетских храмов. Он понял, что тайна, какой египтяне окружают передачу знания, не имеет целью скрыть его от людей или позволить тем немногим, которым оно дает преимущества, злоупотреблять им, чтобы держать в подчинении невежд; доступ к высшему знанию затрудняется только затем, чтобы производить отбор умов, достойных им обладать и неспособных воспользоваться им для своекорыстных целей. Таков смысл поучения Гермеса, говорившего: "Избегай бесед с толпой. Разумеется, не потому, что я хочу, чтобы ты ревниво оберегал свое знание; скорее потому, что ты насмешишь толпу. Между несходными людьми не бывает дружбы; к урокам, которые ты находишь здесь, способны прислушаться очень немногие. Кроме того, эти уроки обладают странным свойством: они побуждают злых действовать дурно. Поэтому следует остерегаться толпы, ибо она не понимает, что это учение хорошо".

Между тем македоняне и все греки Александровых войск плохо понимали перемены в личности их вождя. Его религиозные постановления удивили их не меньше, чем посвящение в сан фараона. Некоторых все это коробило, другие смеялись. Тот, кого они знавали совсем другим, кто опрокидывал все препятствия на своем пути, бросался в атаку во главе своих конных отрядов, теперь принимал только мирные решения и вел себя во всем так, будто был отныне царем не солдат, а жрецов. После Сивы, старший сын Пармениона Филота, написал Александру в ироническом тоне, поздравляя с тем, что он занял место в сонме богов. "Но мне жаль, – прибавлял он, – тех, кем будет теперь управлять царь, который больше, чем человек".

Многие старые воины осуждали Александра за то, что он отрекался от Филиппа, признавал себя незаконнорожденным и гордился этим. Чтобы исполнить обычай армии, которой он был стольким обязан, и показать своим людям, что он не забыл свое греческое происхождение, Александр давал великолепные празднества, игры и поэтические состязания, на которые были созваны лучшие греческие поэты и актеры. Так народ Египта познакомился с искусством Эллады.

«Первая империя»

Сколь ни обращалась фантазия Александра к безграничным далям, все же его как организатора и завоевателя сковывали тогдашние пространственные представления. Его первым побуждением было замкнуть круг земель вокруг моря, преобразовать расположенные здесь страны и лишь после этого обратиться к новым завоеваниям. По сути дела, такая же задача некогда стояла перед Филиппом. Но то, что отец представлял последним шагом, сын воспринимал лишь как первый этап своих завоеваний. Эту первую ступень созданной Александром империи В. Эренберг удачно назвал «Первой империей». Конечно, сам царь никогда не пользовался этим термином и, возможно, только подспудно ощущал его значение.

Как же организовал царь свою «Первую империю», перед тем как летом 331 г. до н. э. двинуться за персами в глубь Азии. Ведь наряду с завоеванием окружающих Средиземное море стран происходило и постепенное их административное подчинение. Мы точно знаем, что во время пребывания в Египте, а затем в Тире в мае 331 г. до н. э. царь пытался создать новую административную структуру. Как уже говорилось выше, родина царя – Македония – не входила в состав империи. Управление ею царь поручил Антипатру, назначив его своим наместником. Коринфский союз тоже не входил в империю: ему была предоставлена автономия. Александр считался гегемоном Союза, обладал исполнительной властью и на время персидской войны занимал должность стратега-автократора. Царь милостиво относился ко многим членам Союза, хотя после сражения при Иссе уже не стеснял себя условностями.

Александр приветливо принимал послов стран – членов Союза, отпустил на родину наемников, взятых в плен при Гранике. Не очень охотно, но все-таки он утвердил власть Афин над островом Самос. Только Спарта и Крит еще не входили в Союз, более того, открыто готовились к войне с Македонией. Царь считал, что Антипатр сам сможет справиться со Спартой. Ему же было поручено из Македонии следить за порядком на Пелопоннесе и всей территории Союза. Однако усмирение Крита царь взял на себя. Перед новым императорским флотом ставилась задача подчинить этот остров.

Кипр не только не был включен в какую-либо сатрапию, но царь не послал туда даже протектора. Князья Кипра подчинялись непосредственно самому Александру. Самыми независимыми считались Кирена и Митилены. Здесь в виде исключения Александр заключил союз на основе равноправия, иными словами, дал этим городам тот же статус, что и Коринфскому союзу. Кирена и Митиленцы приняли это как вознаграждение за заслуги в греко-персидских войнах.

Только Кирена и Митилены не вошли в число вновь покоренных областей, рассматриваемых Александром как земли, «завоеванные копьем». Кипр же и городские протектораты принадлежали к империи уже потому, что прежде входили в состав Персии. Здесь Александр не чувствовал себя ни македонским народным царем, ни гегемоном, ни союзником, ни другом, а абсолютным автократическим монархом. В Ионийском протекторате господствовали демократы, но им было запрещено проявлять чрезмерную жестокость к лицам, сотрудничавшим с персами. На Кипре и в Финикии Александр сохранил старые города-монархии. Александрия управлялась как эллинский полис, но царь разрешил в специальных кварталах селиться местным жителям, не имевшим, с точки зрения греков, права гражданства. Все остальные земли (кроме протекторатов) – а именно они составляли основную часть завоеваний – по-прежнему управлялись как сатрапии. Их границы проходили в большинстве случаев там же, где и при персах.

По мнению Александра, государственный аппарат должен был иметь не только военные и организационные функции, но также культурные и культурно-политические. В вопросах религии и управления он поддерживал национальные традиции. Нечто подобное уже было в Лидии, Карии и других странах. Местные религии и жрецы пользовались особым покровительством царя, но Александр сочетал свою терпимость к местным культам с распространением греческой цивилизации. Именно это руководило царем при основании Александрии в Египте. С этой же целью он устраивал празднества в Египте и Финикии. Александр был склонен к идее синкретизма, что относилось не только к популяризации культа Амона, но и к проведению им на греческий манер праздников в честь бога Мелькарта-Геракла в Тире как после взятия города, так и во время остановки там, в мае 331 г. до н. э. Этот второй праздник был типично греческим. Проводились спортивные состязания, приглашались певцы и музыканты, устраивались театральные представления. Царь считал необходимым познакомить людей Востока с искусством Запада. По-видимому, он надеялся оказать на них такое же влияние, какое при царе Архелае оказали на македонскую знать греческие празднества.

Если подытожить сказанное, то очевидно, что уже в период «первой империи» Александр поощрял развитие как греческой, так и восточной культуры. После Исса Александр выступает чаще как греческий меценат, чем гегемон. Все больше начинает он использовать эллинов для управления империей. В отношениях с людьми Востока Александр особенно подчеркивает свою роль освободителя и законного преемника местных правителей. В этой роли он старается выступать даже по отношению к перебежчикам-персам. Зарождается и его будущий принцип, выраженный формулой: не должно быть ни побежденных, ни победителей. Уже теперь были освободители и победители, но не было побежденных, а только освобожденные. Александр охотно поддерживал синкретизм, если удавалось достигнуть его без принуждения, и он не противоречил традициям. В это время царь еще не проповедовал слияния культур, во всяком случае, не насаждал его диктаторскими методами.

К бессмертной славе

Был, вероятно, конец мая 331 г. до н. э., когда Александр выступил для последнего, решающего сражения с Дарием. Путь его лежал через Месопотамию, из Тира мимо Ливана в долину Бикаа, а затем на север, вдоль величественных гор Ливана и Антиливана. Солдатам не терпелось встретить войско Дария; они вспоминали баснословную добычу, захваченную при Иссе и давно истраченную на удовольствия. В Египте им было запрещено кого-либо грабить, и, хотя им щедро выплачивалось жалованье, они лишились удовлетворения, какое привыкли получать, грабя, наводя ужас, и ведя себя как свирепые владыки. За время походов они приобрели вкус к роскоши Востока. Там, где вставало солнце, им были обещаны новые богатства.

Три тысячи стадиев, которые нужно было пройти по сирийской пустыне в разгар лета, по земле, растрескавшейся, как старая кожа, под огненным небом, быстро успокоили этот порыв; воздух закипал перед глазами. Персидские царицы следовали в своих повозках, вовлеченные в судьбу своего завоевателя. Прекрасная Барсина также была среди сопровождающих, равно как наложницы многих военачальников – у одних это были царевны, у других гетеры, как, например, афинянка Таис, возлюбленная Птолемея, ибо привычки сатрапии уже укоренились в этой армии.

Ударный клин

В июле войско, наконец, достигло Евфрата, первой из рек, которыми Дарий в своем недавнем послании хотел напугать Александра. Противоположный берег реки оборонял перс Мазей, но, узнав о приближении македонских войск и о том, что Александр намеревается начать переправу, он тотчас же покинул свои позиции. Благодаря этому переправа у Тапсака прошла без всяких затруднений. Фракийские понтонеры Диада возвели плавучий мост, по которому, без особых помех переправились солдаты, лошади, повозки, военные машины, обоз с поклажей, царские пленницы и все остальные. На берегах Евфрата Александру исполнилось двадцать пять лет.

Целью похода Александра были в первую очередь Сузы и Вавилон (он находился в 55 милях южнее современного Багдада) – крупнейшие центры Персидской державы. Идти туда нельзя было ни вдоль Евфрата, ни вдоль Тигра: обе реки в среднем течении протекают по иссушенной, неплодородной степи. Главный же путь шел через Месопотамию с запада на восток, а затем вдоль Курдских гор (Загра) к Вавилонии и Эламу. Эта местность была густо населена, а, следовательно, здесь не составляло трудности добыть продовольствие и фураж. Никакого сомнения не было в том, что войско Дария встретит его где-то на этой важнейшей дороге, чтобы прикрыть царские резиденции.

Следовало пройти между двумя реками 500 километров, двигаясь все время на восток по необъятным просторам. Вскоре стало известно, что Дарий находится на северо-востоке, где-то в Ассирии. Но Ассирия огромна. Сорок пять тысяч человек снова вооружились и пошли через страну курдов на поиски двухсот тысяч других. Пройдя две тысячи стадиев, Александр оказался перед второй рекой Дария – Тигром; это название значит по-персидски "стрела", так быстро и бурно его течение. Брод был очень глубок, и течение там казалось чрезвычайно сильным. Эти кипящие водовороты вызывали дрожь у самых храбрых людей; начальники уверяли, что пешая армия не сможет переправиться. Когда спросили совета у Диада, тот заявил, что построить мост невозможно; даже если бы понтонеры смогли работать в этом яростном потоке, он немедленно разрушил бы плоды их трудов.

Тогда Александр разделил надвое свою конницу и поставил ее выше и ниже по течению по обе стороны армии: выше, чтобы уменьшить напор воды, а ниже, чтобы подбирать унесённых потоком людей. Сам он, отказавшись сесть на Буцефала, разделся на берегу и, обнаженный, держа оружие и одежду над головой, первым вошел в воду. Он указывал войску линию брода, которую угадал благодаря своему провидческому дару так, как если бы ему пришлось уже сто раз переправляться в этом месте. Плавать он не умел.

Борясь с течением, едва не сбиваемый с ног волнами, которые время от времени окатывали его, так что волосы были мокры, он кричал, чтобы солдаты спасали только оружие, а вещи и одежду он им вернет. Побуждаемые командирами, пехотинцы вошли в воду; люди поскальзывались на камнях, толкались, падали, пытались уцепиться друг за друга, и мешали друг другу сильнее, чем им мешал водоворот; многие теряли снаряжение; выроненные из рук туники плыли по реке. Женщин, полумертвых от страха, переправили кого на руках, кого на повозках, наполовину уходивших под воду. Если бы Мазей, сатрап Дария в здешних местах, выбрал этот день для наступления, то Тигр стал бы концом судьбы Александра.

Наконец войско переправилось на другой берег; там разбили лагерь. Но край был опустошен, так как Мазей, применив метод, который когда-то советовал Мемнон, приказал сжечь перед Александром все деревни. Кроме того, в одну из следующих ночей Луна, которая была тогда полной, внезапно начала заволакиваться. Скоро она исчезла совсем, и густая тень простерлась над лагерем. Панический страх охватил тогда эту армию, затерянную в далеких землях, армию, которая после раскаленной пустыни чуть было не затонула и спаслась только для того, чтобы оказаться погруженной в жуткую тьму. С большим трудом Александру, командирам и жрецам удалось успокоить армию, объявив затмение Луны знамением о победе македонской армии.

Четыре дня спустя гонцы объявили, что Дарий, о котором думали, что он довольно далеко, находится поблизости и что один из его конных корпусов направляется навстречу греческой армии. Александр послал в разведку отряд гетайров, которые встретили персидских всадников, разбили их и обратили в бегство. В этой стычке было взято достаточно пленных, чтобы узнать, где находился Дарий. Его ставка была в Арбелах, а его огромная армия располагалась лагерем в пятистах стадиях впереди (~ 100 км), на берегах Модоса, в широкой равнине, называемой Гавгамелы, что означает "остановка верблюдов".

Битва при Гавгамелах (1 октября 331 г. до н. э.)

Профессор Уиллер пишет: «То была самая великая битва античности, – вековые вопросы решились в один день. Ударный клин Александра на тысячу лет изменил ход истории». Это сражение, как выяснилось в дальнейшем, дало Александру возможность «получить всю Персидскую империю» став шедевром его военного искусства.

Персидское войско – «последняя надежда» царя царей – насчитывала до 200 000 пехоты и 45 000 конницы (античные историки говорят о миллионном войске), в его составе было также 200 колесниц с серпами на ободьях колёс и 15 боевых слонов. В армии македонян было 47 000 человек, из которых 7 000 конных. Какова бы ни была реальная численность персидской армии, она превосходила армию Александра, поскольку, развёрнутая в боевой строй, она занимала пространство большее, чем строй Александра. Персы также учли печальный опыт предыдущих поражений, и для битвы выбрали широкую равнину, которую выровняли для удобства атаки колесниц. Промедлив два года, Александр сам дал врагу возможность собрать такое огромное войско. Теперь ему предстояло решить, как с ним справиться. Нет сомнений, что на этот раз он считал положение весьма серьезным.

По сведениям македонских разведчиков, персы подготовили три специальных прохода для кавалерии и колесниц. Дария убедили, что единственной причиной поражения при Иссе был недостаток пространства для маневра, и он не хотел повторения ошибки. По бокам проходов были вбиты заострённые колья, обращённые в сторону неприятеля. Иными словами, Дарий, подобно многим полководцам, готовился дать последний и решительный бой. Но персидский царь не учел, что битва если на Иссе была для него вроде игры в покер, то при Гавгамелах придётся играть в шахматы. Этого Дарий не предполагал.

Узнав, где находится противник, Александр приказал разбить лагерь, обнести его рвом и укрепить палисадом – к подобным мерам Александр практически не прибегал; видимо численность вражеского войска произвела на него впечатление. Затем он с группой командиров выехал на рекогносцировку местности и персидских позиций: он хотел всё видеть сам. Так поступали многие полководцы, подражавшие Александру, в частности Наполеон и Веллингтон. Александр следовал важному правилу, которое две тысячи лет спустя Наполеон сформулировал так: «Генерал, оценивающий позицию чужими глазами, никогда не будет хорошо командовать». Несмотря на свойственную ему дерзкую отвагу, Александр стремился не подвергать армию непросчитанному риску. Осматривая местность, он хотел понять, какие перспективы она открывает и какими неожиданностями может грозить. Именно на войне, как нигде, проявляется «закон Мерфи»: все, что может случиться плохого, непременно случится. Прусский военный теоретик Клаузевиц называл это явление «сопротивлением обстоятельств»: совпадение непредвиденных факторов способно разрушить самые удачные планы. Побеждает тот, кто лучше приспособится к ситуации.

Вернувшись, Александр созвал военный совет. Парменион предложил ночную атаку. На это, как сообщает Арриан, Александр ответил: «Я не краду побед». Затем, обратившись к командирам, он сказал, что ему нет нужды напоминать об исполнении долга – он не раз видел их в деле и знает: если они приложат все силы, победа обеспечена, но при малейшей оплошности можно и проиграть. В этой битве речь идёт о судьбе всей Азии. Солдаты должны соблюдать строжайшую дисциплину; маршировать следует молча, чтобы слышать приказы; и только в общем наступлении можно издавать боевые крики.

Александр знал, что солнце завтрашнего дня увидит битву его жизни, в которой он ставил на карту все, что уже завоевал.

Ещё при Гранике родилась вера в непобедимость Александра. В дальнейшем не раз случалось, что гораздо более крупные армии сдавались небольшому македонскому войску. Если присутствие Наполеона на поле боя равнялось (как выразился Веллингтон) дополнительным 40 тысячам солдат, то Александр один стоил 50, а может быть, и всех 100 тысяч – такое парализующее воздействие его вид производил на противника.

Армия Дария всю ночь напрасно ждала атаки. Дарий расположил войска традиционным образом: пехота – в центре, кавалерия – на флангах. Серпоносные колесницы были равномерно расставлены по всему фронту, а боевые слоны сконцентрированы впереди пехоты в центре. Александру стало ясно: Дарий собрался прорвать фронт македонян слонами и колесницами, а затем обойти кавалерией с флангов. Поскольку один центр армии Дария по ширине равнялся всему македонскому фронту, такой план, при надлежащем исполнении, вполне мог привести к успеху.

Поистине Александр превратил нужду в добродетель. Благодаря своей гениальной интуиции он создал план тактики, которая много веков спустя, была использована лордом Мальборо при Бленхейме и Наполеоном при Аустерлице, но никем до македонского царя. Александр не отказался от традиционного «косого строя» с усиленным правым крылом, однако применил новшество: выстроил армию двумя эшелонами. Второй эшелон образовали наёмники и лёгкая кавалерия, которые должны были не допустить возможного охвата с флангов. Он решил отвлечь от центра персидскую кавалерию, спровоцировав столкновение на флангах, чтобы потом нанести удар по растянутому центру противника. Александр с конницей гетайров должен был ворваться в брешь вражеского фронта, и это следовало сделать в точно выбранный момент времени. Он поставил своей целью отбить попытку окружения атакой на прорыв; его тактика могла бы служить иллюстрацией к афоризму Наполеона: «все искусство войны состоит в правильно обдуманной и взвешенной обороне, за которой следует стремительное и смелое наступление».

Солнце поднялось уже высоко в небо, когда утром 1 октября 331 года до н. э. Александр снялся с лагеря и повёл армию против персов. Но когда он увидел, что его правый фланг находится на середине линии фронта персов, он повёл наступление, забирая вправо – иначе персы, линия которых была длиннее македонской, могли бы окружить их. Это движение по косой вывело крыло Пармениона к персидскому центру и вынудило Дария сдвинуть боевой строй влево, чтобы преградить путь своему противнику. Дарий понимал, что если Александр достигнет пересечённой местности, то его колесницы станут бесполезными, и он приказал Бессу выдвинуть левое крыло, состоящее из конницы кочевников-массагетов и бактрийцев, окружить правый фланг Александра и остановить его. Александр сразу разгадал его намерение и приказал Мениду бросить в атаку конницу греческих наёмников, но из-за меньшего числа они были опрокинуты. Тогда Александр послал в бой отряды Аристона и Клеандра, которые вынудили массагетов отступить. В этот критический момент, видя отступление своей конницы, Бесс, командующий левым флангом, бросил в битву остатки бактров, которых насчитывалось около восьми тысяч и, на какое-то время, перевес оказался на стороне персов. В бой вступили главные силы конницы, и здесь погибли многие воины Александра, павшие под натиском превосходящих сил противника.

Арриан пишет, что эта часть повествования позволяет видеть, насколько мастерски и экономно Александр расходовал силы своего войска – задействуя отряды фланговой обороны лишь в тех операциях, которые соответствовали их позиции и составу; сначала самые отдалённые фланговые оборонительные отряды Менида, Аристона, Клеандра, всё ещё сберегая гетайров на фланге основного фронта. На этом этапе сражения Дарий пустил в бой серпоносные колесницы, но его ожидания не оправдались, т.к. македоняне действовали так, как им было предписано на этот случай: стрелки поражали возниц и лошадей, а те колесницы, которые прорвались сквозь расступившиеся ряды фаланги, были захвачены гипаспистами. Можно только восхищаться дисциплиной и умением войска, способного расступиться, пропустить колесницы и быстро сомкнуть ряды.

Сразу после атаки колесниц или одновременно с ней произошли два события. Первое: поскольку Бесс окружал правый фланг Александра, чтобы атаковать его с тыла, Александр послал Арета и его копьеносцев напасть на тыл Беса, и второе: Дарий, увидев со своей высокой колесницы, что Александр послал в бой свой последний мобильный резерв, подумал, что Бессу удался его манёвр, и решил, что пришло время начать решительную операцию по окружению – он высвободил всю оставшуюся кавалерию на обоих флангах с целью сокрушить Александра и Пармениона. Наступил момент, когда конница Александра, около 1100 всадников, сдерживала десятикратно превосходящую персидскую кавалерию. Что произошло дальше не очень понятно, но, кажется, Дарий совершил непоправимую ошибку, когда вместо того, чтобы направить часть персидской конницы против гетайров Александра, а остальных послать на помощь Бессу, Дарий всю кавалерию направил к Бессу. Возможно, всадники не расслышали приказ или по непреодолимому инстинкту конников последовали за своим командиром – в кавалерийских полках напряжение среди людей и животных порой достигает такого накала, что стоящий в резерве отряд просто не может сдержать своих лошадей.

Какова бы ни была причина, момент, которого ждал Александр, наступил – когда на помощь бравшим в окружение его правое крыло пришли новые всадники и, вследствие этого, в передней линии персов образовался разрыв, Александр остановил своё движение вправо, повернул туда и повёл атаку на центр персов, выстроив клином гетайров и часть фаланги пехоты. Удар клина в буквальном смысле слова проломил персидский боевой порядок, из-за чего македонский царь, скакавший во главе гетайров, оказался едва ли не лицом к лицу с Дарием. В течение короткого времени сражение шло врукопашную, конница во главе с Александром сминала ряды врага, и снова Дария охватил ужас – «Великий Царь» бежал, а следом за ним бросилось врассыпную всё левое крыло персов.

Следует сказать, что выстроенный Александром знаменитый «клин» для наступления на центр Дария это не метафора, а действительно означает построение подразделений поэшелонно, т. е. фронт каждого отдельного подразделения был параллелен вражескому, а не косо. Две линии подразделений шли уступами, были сориентированы в разных направлениях и пересекались под тупым углом. Левый фланг массивного клина состоял из гипаспистов и педзетайров, в то время как эскадроны конницы герайров составляли правый фланг (намного более короткий). Более узкая вершина без сомнения включала самого Александра и его царский эскадрон, который отклонился вправо, чтобы захватить Дария.

Вместо того чтобы возглавить армию и руководить столь успешно действующими отрядами своего правого фланга, Дарий, охваченный паническим страхом, обратился в бегство. Его поступок можно назвать трусливым. Но ведь и такой прославленный воин, как Гектор, пал жертвой охватившей его во время битвы с Ахиллом, паники. Так же, как при Иссе, Александр поклялся, что Дарий не скроется от него, и ни телохранители, ни десять тысяч бессмертных, ни слоны не смогут его спасти. Но в эту минуту прискакал гонец от Пармениона. Сатрап Мазей во главе индийской конницы прорвал центр греческой пехоты и домчался до той части лагеря, где стоял обоз; там уже шло побоище, полыхал пожар. Если Александр не придет на помощь, все крыло Пармениона и Кратера может быть уничтожено. Таким образом, обе армии находились в равном положении, каждая отчасти одерживала победу и отчасти терпела поражение и на всех лицах была маска войны, вылепленная из пота, пыли и крови. С гневным воплем Александр увлёк отряд гетайров на помощь Пармениону.

Там, где проносился Александр, летела и победа.

Казалось крыло Пармениона обречено на гибель, они оказались в отчаянном положении, поэтому Парменион послал вестового к Александру с сообщением о критическом положении и с просьбой о помощи. Но вместо того, чтобы ударить с тыла по фаланге, персы увлеклись грабежом обоза и пока они этим занимались, македонская вторая линия напала на них и вынудила отступить. В это время навстречу им со стороны правого фланга из огромного облака пыли вынырнул Александр во главе конницы гетайров. Это было полной неожиданностью для отступающей персидской кавалерии и, прежде чем они успели сориентироваться, Александр обрушился на них. «Он предпринял конную атаку, самую яростную во всем сражении, – пишет Арриан, – теснимые гетайрами, всё ещё в колонне, персы развернулись и сражались с македонцами лицом к лицу: здесь не было бросков копий и места для конного маневра, как обычно бывает в кавалерийском сражении, но каждый старался проложить путь сквозь строй противника, спасая свою жизнь. Там пало около шестидесяти гетайров Александра, и был серьёзно ранен Гефестион».

Многие персы прорвались и бежали, но Александр не стал их преследовать, а ударил по правому флангу персов, который уже стал отступать под натиском фессалийской конницы. Александр развернул гетайров и бросился преследовать Дария. Преследование, с небольшим перерывом, длилось весь остаток дня и ночь, к утру он достиг Арбел, но там узнал, что Дарий, сопровождаемый уцелевшими бактрийскими всадниками, греками-наёмниками и гвардией, бежал через Армянское нагорье в Мидию. Итак, македонская армия одержала победу в третьем сражении с персами. В этом сражении – «Битве за Азию» – македоняне понесли самые чувствительные потери за всё время Персидского похода. Можно предположить, что реальные потери македонян составили около тысячи человек, среди множества раненых называют Гефестиона, Пердикку, Кена и Менида, тогда как потери персов исчисляются в тридцать – сорок тысяч человек.

Таковы сообщения о последней битве Александра с персидским царем. Современное вооружение и тактика македонян в соединении с выдающимся воинским дарованием Александра всегда приводили к победе даже над противником с численно превосходящим войском. Подтвердилось правило, что теоретически разработанный и механически выполняемый план сражения уступает оперативному руководству битвой, которое спонтанно черпает силы в мгновенном вдохновении и использует все возможности, предоставляемые обстановкой. Одно остается для нас в этой битве неясно: какую цель преследовал Александр, сдвигая свои боевые порядки вправо. Если полагать, что он хотел добиться таким способом временного разрыва вражеского фронта, то мы сталкиваемся здесь с таким поразительным умением предвидеть действия противника, подобного которому не найти во всей мировой военной истории.

Исход битвы решили не войска, а личные качества полководцев. Дарий потерпел поражение и как рыцарь, и как военачальник. Но не нужно забывать о том, что Дарий отступил не перед простым противником, а потерпел поражение от гениального полководца. Не следует приуменьшать значение личности Дария только потому, что он уступил Александру. Победа при Гавгамелах открыла Александру дорогу на Вавилон и Сузы, легендарные персидские города, «стержни» царства, прославленные своими богатствами по всей Азии и Средиземноморью. Македонский царь справедливо рассудил, что дальнейшие действия Дария – попытки набрать новое войско в «глубинных» сатрапиях – реальной угрозы не представляют, поскольку с поражением Дарий утратил единственное, что ещё могло объединить вокруг него подданных, – царскую харизматичность.

После того как Дарий с большей частью своего войска отступил в Мидию, создалось положение, аналогичное тому, какое сложилось после победы под Иссом. Александр отказался от преследования Великого царя, а обратился к делам, которые он считал в тот момент более важными. Если после Исса это были завоевания Финикии и Египта, то теперь его привлекали центры империи – славный Вавилон и в первую очередь Сузы – главная резиденция и сокровищница Ахеменидов.

Александр тотчас же выслал туда своих полномочных лиц – разумеется, под охраной нескольких эскадронов всадников. У него еще было достаточно сил если не для завоевания города, то для управления им. Произвела ли на персов впечатление его победа или трусость Дария, сказать трудно, но, во всяком случае, Сузы сдались сразу. Предполагали даже, что сам Великий царь распорядился о передаче Александру города и его сокровищ. Армии пришлось покинуть Арбелы быстрее, чем предполагалось, так как началась эпидемия.

Царь Азии

Итак, Александр двинулся на Вавилон, а в Сузы отправил гетайра Филоксена с несколькими илами. Когда Александр достиг священного Вавилона, у него создалось впечатление, что Восток открывает ему свои объятия. Праздничные толпы стремились навстречу войску, люди взобрались на стены и крыши города, готовые приветствовать нового царя. Цветы и венки украшали улицу, по которой войско вступило в город, у серебряных алтарей горел священный огонь и курился фимиам, звучали хоры жрецов. Халдейские жрецы вышли навстречу Александру и поднесли ему дары, а комендант крепости прославлял его так, словно он был победителем милостью Ахурамазды. Александр как триумфатор въехал в город на своей колеснице. Толпы народа устремились навстречу, а когда войско вошло в город, последовали за ним черев огромные ворота Иштар по самой красивой улице к величественной царской резиденции.

Македоняне видели немало городов, но ни один из них не мог сравниться с Вавилоном. Этот восточный город, свидетель величия Вавилона времен Навуходоносора, был овеян традициями былой славы и старинной культуры. Подобно Риму, возвышался этот вечный город Востока. Мощь стен, окружавших его, необозримый лабиринт царского дворца, роскошь святилищ и храмов, могучие причалы и мост через Евфрат, знаменитые висячие сады, кирпичная громада ступенчатой башни Этеменанки – все это вызывало изумление пришельцев и делало в их глазах Вавилон городом-чудом. При персах многие здания были заброшены, некоторые из храмов разрушены Ксерксом и именно поэтому производили особенно сильное впечатление: перестав быть действующими, они словно возвышались над временем.

В этой высококультурной стране и ее столице Александр вел себя совершенно так же, как в Египте. Прежде всего, он отдал дань местным обычаям и древней культуре, а затем заставил жителей чтить себя как освободителя и наследника местных царей. И здесь, как в Египте, он привлек на свою сторону жречество и получил от него новые титулы. На берегах Евфрата халдеи со своими святилищами и принадлежащими им землями создали своего рода теократическое государство. Александр пообещал им восстановить разрушенные персами храмы, в первую очередь Этеменанки. По их указанию он совершил царские жертвоприношения. Благодаря этому Александр в нарушение обычая, еще до весны, когда праздновался Новый год, был провозглашен правителем Вавилона. Раньше, местные правители только на этом празднике могли «прикоснуться к рукам Мардука», чтобы узаконить свою власть. Теперь Александр стал называться, как некогда Навуходоносор, «царем Всего», «царем четырех стран света», т. е. был объявлен, как он того и желал, властителем мира. В этом он усмотрел подтверждение – правда, пока лишь местное – полученного им от Амона предсказания о владычестве над миром. Только божеских почестей не получил Александр в Вавилоне, ибо в те времена в Передней Азии традиция хотя и приписывала царям божескую мощь, но никогда не отождествляла их с богами. Однако и этого хватало для поддержания абсолютного авторитета Александра. Со стороны азиатов он не нуждался в божеских почестях.

Реконструкция Висячих садов Семирамиды

Вавилон стал для Александра той «точкой опоры», которая позволила македонскому царю «перевернуть землю»; тем «стержнем», на который нанизались завоёванные земли. Именно Вавилон Александр сделал своей ставкой и – в известной мере – столицей империи: здесь он оставил самый многочисленный гарнизон, сюда возвратился после Индийского похода, здесь принимал многочисленных чужеземных послов. Стратегически Вавилон расположен на резкость удачно, на почти одинаковом расстоянии от Чёрного и Каспийского морей и Персидского залива. К нему сходились многочисленные караванные пути из Аравии, Индии, Египта. С древних времён этот город привык быть столицей и считался «священным», пользующимся особой благосклонностью богов. Александр принял столичный статус Вавилона, включил этот город в «своё» пространство, даже больше – отожествил себя с Вавилоном и его вековыми претензиями на исключительность. Время Александра стало «лебединой песней» Вавилона.

Задачей Александра было не только утвердить свою власть на завоёванных территориях, но и придумать, каким образом сплавить их вместе с Македонией и Грецией в мировую державу. Его гений подсказывал, что этого нельзя добиться, только действуя с позиции силы, но лишь с помощью добровольного сотрудничества со стороны покорённых народов. В Вавилонии он впервые назначил сатрапом перса – Мазея, полководца, который командовал правым флангом Дария в сражении при Гавгамелах. Позже он назначал сатрапами персов в Мидии, Персиде, Парфии, Гиркании и многих других местах. С политической точки зрения это было правильное решение – народу понравилось, что им будут управлять не македонцы, не греки, а персы.

Более месяца Александр отдыхал и наслаждался властью в Вавилоне. Его войска, как обычно, пользовались гостеприимством и соблазнами «распутного города». Позднее воины рассказывали много забавного о проделках вавилонского полусвета. Было, по-видимому, начало декабря, когда войско снялось и после двадцатидневного марша и длительного привала в Ситтакене достигло второго крупного центра Вавилонии – Суз. Тамошний сатрап выслал навстречу царю своего сына и был милостиво оставлен на своем посту. К нему также был приставлен македонский стратег. Комендантом крепости был назначен один из приближенных Александра, под командой которого осталась тысяча македонских ветеранов. Столь большие предосторожности объясняются тем, что в Сузах находилась значительная часть государственной казны. Огромные количества драгоценного металла освобождали теперь Александра от всяких финансовых забот.

В Сузах Александр провел символическую церемонию – воссел на трон Ахеменидов. Тем самым он закрепил свое право, притязание на которое выразил, бросив некогда копье на азиатский берег Геллеспонта. Здесь были также захвачены бесчисленные сокровища дворца, среди которых находилось и немало предметов из добычи, завоеванной персами во время греко-персидских войн. Статуи Гармодия и Аристогитона, похищенные некогда из Афин, Александр немедленно отослал обратно. В Сузах Александр оставил семью Дария.

Проведя переформирование, можно было продолжать поход. Александр начал его особенно уверенно. Он всегда считал себя исключительно талантливым, чувствовал превосходство своей армии и ее отдельных подразделений, не сомневался в ее инженерном искусстве и технике. Но с юных лет он привык видеть свою кассу почти всегда пустой, а теперь представлял самую могущественную в финансовом отношении державу мира.

Конец «войны отмщения»

В середине зимы 331/332 гг. войско двинулось к Персеполю – главной резиденции Ахеменидов. Персида – самая высокогорная область Ирана. Подобно крепости, она ограждена со всех сторон горами, которые кое-где переходят в мощные цепи высотой более 5 000 метров. Даже широкие равнины в промежутках между отдельными вершинами лежат на высотах свыше 1 500 метров. Ни одна из долин не достигает уровня моря. В Персиде совсем нет плавных спусков, и все дороги идут только по горным перевалам. Здесь обитало племя, которое более чем за двести лет до похода Александра добилось гегемонии в Иране, на Переднем Востоке и притязало на власть во всем мире. В те времена персы пытались, захватив Афины, добиться победы над Западом; теперь, чтобы закончить «войну отмщения», Александру следовало занять Персеполь.

Но и помимо этих панэллинских целей военная ситуация требовала наступления на укрепленную самой природой самую сильную и населенную твердыню Ирана. Столицы Персиды манили такими же богатыми, как в Сузах, сокровищницами; привлекала и моральная сторона завоевания: покорение исконной земли персов должно было подорвать сопротивление всего Ирана. О Дарии, правда, было известно, что он находится в Мидии, в Экбатанах. Тем не менее, а может быть, именно поэтому следовало рассчитывать на отчаянное сопротивление.

В то время Персеполь был местопребыванием сатрапа Персиды Ариобарзана, который с большой армией удерживал Персидские ворота на западных подступах к Персеполю. Чтобы пройти туда, Александр решил идти через земли уксиев, доариского народа, который населял и равнину, и горные районы. Равнинные жители подчинялись персидским правителям, однако обитатели гор жили разбоем и поэтому прославившееся тем, что они требовали дань со всякого, кто проезжал по дороге между Персеполем и Сузами, не делая исключения даже для царя царей. Впрочем, с Александром у них получилось с точностью до «наоборот».

А произошло следующее: он двинулся к перевалу, где собралось множество уксиев, чтобы получить пошлину, как они привыкли обращаться с персами. Еще в селении царь вызнал у захваченных в плен старейшин, что представляет собой перевал и его окрестности, и выслал вперёд Кратера захватить некоторые высоты, которые господствовали над вероятным путём отступления уксиев, когда он их разгонит. Он наступал с невероятной стремительностью и занял перевал прежде, чем уксии успели опомниться, выстроил своих людей в боевой порядок и повёл их против уксиев, которые в панике бежали искать убежища на высоты, которые в тайне от них уже занял Кратер. В двадцать четыре часа Александр справился с проблемой, к которой персы не решались подступиться два столетия. Уксии были прощены, им разрешили остаться на их землях и выплачивать ежегодную дань.

После покорения уксиев перед Александром встала задача не только попасть в Персеполь, что было относительно нетрудно, но не допустить, чтобы Ариобарзан, который занимал Персидские ворота при его приближении отошел в город и увез оттуда царские сокровища. Поскольку залог внезапности – стремительность, Александр решил, что, пока Парменион с подводами багажа, фессалийской конницей, наемниками и тяжело вооружёнными войсками будет двигаться по главной горной дороге, сам он с конницей гетайров, легкой конницей, македонской пехотой, агрианами и лучниками пройдёт горной тропой. Однако Ариобарзан разгадал его намерения. Персы уже достаточно хорошо знали Александра и могли предположить, что в каждом случае он постарается совершить невозможное. Загрос было трудно преодолеть и в хорошую погоду, а уж провести через горы 20 тысяч солдат в разгар суровой зимы казалось делом и вовсе немыслимым. Но если, рассудил Ариобарзан, на такое в здравом уме никто не решится, значит, Александр именно здесь и пойдёт. Собрав 40 тысяч хорошо снаряжённых и опытных солдат, Ариобарзан ждал Александра и, с высоких укреплений, сразу увидел подходящий отряд. Как только македоняне приблизились к проходу, персы забросали их сверху камнями и стрелами. Многие солдаты были ранены, т. к. враг поражал их сверху, они не могли выстроиться черепахой, чтобы защитить себя и не могли оставаться на месте, т. к. враг обрушивал на них огромные глыбы.

Царь и сам мучился, что по его неосмотрительности армия попала в такое положение – до сих пор он никогда не рисковал напрасно. Вопрос стоял очень остро – если не сбить Ариобарзана с перевала, он мог оставить охранять перевал часть своей армии, а с остальной напасть на Пармениона, прежде чем Александр сумеет догнать его и прийти ему на помощь. Единственной возможностью было найти обходной путь через горы. К счастью для Александра и его армии, македоняне захватили несколько пленных, среди которых нашёлся один, который сказал, что безнадёжно искать путь в обход ущелья через горные отроги, однако «есть лесная тропа, спрятанная под сенью дерев», по которой можно пройти одной шеренгой. Когда Александр спросил его, знает ли он это понаслышке или наверняка, пленный ответил, что был пастухом и облазил все тропы в округе.

Александр решился – он мог, повинуясь наитию, оказать доверие первому встречному, – предложил пленному громадное вознаграждение, если его сведения верны и приказал провести его войско, оставив часть армии с Кратером в лагере. Всё, что сообщает Арриан об этом отчаянном предприятии, это что «тропа была крутая и узкая», что Александр прошёл одиннадцать с половиной миль «со всевозможной скоростью» и что с пути он отрядил Аминту с Филотом и Кеном перекинуть мостки через Аракс (Палвар) чуть юго-западнее Персеполя. Курций же после подробного описания трудностей и ужасов похода, реалистически добавляет: «Также и ночь, и неизвестная страна, да и сам пастух – ведь не было уверенности в том, что на него можно было положиться, – усиливали страхи: и если он предал своих, то и сами они могут попасться в западню. Безопасность и их царя, и их самих зависела от честности одного-единственного пленного. Наконец они вышли к вершине».

Александр выслал вперёд Пармениона, оставил в тылу Кратера, так зачем же он отрядил ещё один отряд с Аминтой, Филотом и Кеном, ещё больше ослабляя своё войско? Можно лишь предполагать, что царь считал захват персепольской казны делом более важным, чем победа над Ариобарзаном, и что, если бы его атака провалилась, он мог бы повернуть назад, занять Персеполь, а затем двинуться на Ариобарзана с севера, тогда, как Парменион подошёл бы с юга. Это было смелое решение; но Александр был отважным полководцем и интуитивно следовал принципу Наполеона: «кто не рискует, тот не выигрывает».

Отослав Аминту, Александр дал отдохнуть своим людям и предпринял ночной марш бросок, о котором так живописно рассказывает Курций, и перед рассветом его авангард наткнулся на три вражеских пикета: два были захвачены, третий сбежал. На рассвете, приблизившись к лагерю персов, приказал трубить наступление и идти в атаку. Персы попали между двух линий противника и обратились в бегство, не вступив даже в бой. Но путь им был преграждён: с одной стороны нажимал Александр, с другой наседали солдаты Кратера, так что многие были вынуждены повернуть обратно за лагерные стены, но и лагерь был уже в руках македонцев. Александр, предвидя, как всё произойдёт, оставил здесь Птолемея с трёхтысячным отрядом пехоты, так что большинство варваров попало прямо в руки македонцев. Сам Ариобарзан с немногими всадниками бежал в горы.

Когда сражение закончилось, Александр поспешил следом за Аминтой, нашёл мост, наведённый через Аракс, пересёк его и опять «как можно поспешнее» направился в Персеполь, чтобы прибыть туда до того, как гарнизон растащит казну, которая содержала огромную сумму талантов. «Нет такой заслуги царя, которую я мог бы восхвалять с большей справедливостью, – пишет Курций, – чем эта стремительность действий. Персеполь сдался без сопротивления, но для Александра он значился, как «личный» город Ахеменидов и поэтому он отдал его на разграбление. Разорение Персеполя завершилось столь характерным для Александра «Знаковым действием»: сожжение дворца Ахеменидов означало, во-первых, полную победу панэллинского войска над заклятым врагом, во-вторых, гибель Персидского царства, утратившего предпоследнюю из своих святынь (последней оставалась гробница Кира Старшего в Пасаргадах); наконец, в-третьих, Александр подытожил всё, что совершил до сих пор, зафиксировал достигнутое и «очистительным огнём» для дальнейших деяний. Он хотел показать всем азиатам, что Персидскому царству пришел конец, что мир отныне имеет другого владыку. И действительно, Персии, как державы долее не существовало.

Империи, давно перешагнувшей балканский рубеж, стало тесно и в границах Средиземноморья. Идея «похода мести», на которой она строилась, исчерпала себя с уничтожением Персеполя. Александр, как уже неоднократно упоминалось, втайне лелеял мечту о собственной территории, над которой не витала бы тень Филиппа, а его ближайшие сподвижники – Гефестион, Пердикка, Неарх и Птолемей – шли не столько за царём, сколько за своим другом, с которым привыкли быть вместе с детских лет. Они трезво оценивали ситуацию, от них не укрылась постепенная «смена приоритетов» похода, однако они поддерживали Александра во всех его начинаниях, руководствуясь не логикой, но чувствами.

Но для остальных македонян, не говоря уже о греческих союзниках и фессалийцах, война велась за освобождение Малой Азии. Отсюда вытекало, что предел Персидскому походу должен был положить хребет Тавра, как естественная, природная граница малой Азии. Марш на Вавилон с последующим захватом Суз и Персеполя также укладывался в логику «похода мести». Чтобы сполна насладиться местью и забить последний гвоздь в крышку гроба Персидского царства требовалось покончить с Дарием, который формально ещё оставался царём, и Александр двинулся в Мидию.

Когда Дарию стало известно о приближении Александра к столице Мидии Эктабанам, он покинул город и повел войско к Каспийским воротам, куда прежде отослал свой обоз, и дальше, в Бактрию. Сначала Дарий намеревался дать Александру бой, но стало известно, что скифы на помощь не придут, а среди придворных стало назревать недовольство. Правители восточных сатрапий открыто насмехались над Дарием, который оказался недостойным титула «царя царей». Дошло до того, что начальник конницы Набарзан предложил царю «на время» уступить власть Бесу, сатрапу Бактрии, побочному родственнику Ахеменидов. Оскорблённый Дарий отказался – и тем самым подписал себе, как выяснилось вскоре, смертный приговор.

Александр занял Эктабан и узнал, что Дарий бежал в Бактрию. Армия получила короткую передышку – чтобы, как показали дальнейшие события, обрести новое качество. В Эктабанах произошло то, что должно было произойти: провозглашённый войсковым собранием после победы при Гавгамелах царём Азии, Александр объявил о завершении «похода мести». Он сложил с себя полномочия стратега-автократора и расформировал союзные отряды и фессалийскую конницу, не пожелавшие возвращаться в Элладу, пополнили собой ряды наёмников. В Эктабанах Александр оставил Пармениона, который создавал сложности из-за нежелания примириться с новой политикой царя и забыть македонские традиции. С роспуском союзных отрядов – то есть именно левого крыла армии, которым в бою командовал Парменион, представился повод отстранить Пармениона от дел. Командиром новообразованного левого крыла царь назначил Кратера.

В четыре года совершился величайший переворот. Персия была сокрушена, варвары Азии подчинились эллинам, и мечты эллинских патриотов осуществились. Легко представить себе, какое впечатление все это должно было произвести на современников. Летом 330 года, когда в Афины пришло известие о взятии Эктабан и бегстве Дария, афинский оратор Эсхин говорил: «Мы прожили необычную человеческую жизнь, и история наших дней покажется сказкой нашим потомкам. Персидский царь, проложивший мост через Геллеспонт, требовавший от эллинов земли и воды и осмеливавшийся называть себя владыкой всех людей от восхода до заката, – этот царь борется теперь уже не за владычество над другими, а за свою собственную жизнь». А немного позднее афинский политик и философ Димитрий Фалерский писал: «Если бы 50 лет тому назад какой-нибудь бог предсказал будущее персам, или персидскому царю, или македонянам или македонскому царю, разве они поверили бы, что ныне от персов, которым был подвластен весь мир, останется одно лишь имя, что македоняне, которых раньше едва ли знал кто даже имя, будут теперь властвовать над миром. Поистине, непостоянна судьба наша, всё устраивается вопреки человеческим ожиданиям и являет свое могущество в чудесном. И теперь, кажется мне, она передала македонянам счастье персов лишь затем, чтобы показать, что и им она дала все эти блага лишь во временное пользование, пока не пожелает распорядиться ими иначе». Предсказание этого оправдалось с течением времени. Но теперь верховный вождь македонян, Александр, был в апогее своей славы.

Оставив в Эктабанах гарнизон в 6 000 человек, армия выступила в погоню за Дарием. На одиннадцатый день пути Александр достиг города Раги, от которого до Каспийских ворот оставалось 90 км. Здесь выяснилось, что Дарий миновал Каспийские ворота и отправился дальше, а Парфию. После короткого отдыха преследование возобновилось: за сутки Александр оказался у Каспийских ворот, на вторые – углубился в парфянские земли. Царя встретили очередные перебежчики, которые сообщили, что Бесс со своими людьми вернулся к войску и арестовал Дария. Узнав новости, Александр приказал немедленно седлать Буцефала и отобрать тысячу самых выносливых всадников. На этот раз, когда он стремительно покинул Раги, никто не мог бы с уверенностью сказать, что им двигало, и не обернулось ли его стремление захватить Дария желанием спасти его. Предательство сатрапов настолько возмутило Александра, что он воспринял его как личное оскорбление. Он встал на сторону бывшего врага, как будто считал его своей собственностью, которую у него украли.

Александр скакал в горах всю ночь и утро, сделал остановку до вечера, вновь отправился в путь с наступлением прохлады и на следующее утро прибыл в деревню, где произошло восстание сатрапов. Там он проспал весь день, и как только солнце склонилось к закату, он опять был в седле. К полудню, сделав только одну остановку, он прибыл в поселок, где накануне разбила лагерь бактрийская конница Бесса. Крестьяне видели, как в грубой тряской повозке с кучерами, хлеставшими без отдыха лошадей, проехал великан с длинной черной бородой, с отсутствующим и скорбным взглядом. Отступавшие двигались тоже ночью, с вечерних сумерек до утреннего рассвета, и погоня в результате могла продолжаться, с одинаковой скоростью при свете ночных звезд до края Земли. Из тысячи сопровождавших Александра всадников осталось пятьсот, у которых лошади еще могли двигаться. И под раскаленным небом, в незнакомой и враждебной стране, не видя ничего вокруг, по едва различимым кратчайшим дорогам он шел напрямик с полудня до полуночи, с полуночи до рассвета, не заботясь о следовавших за ним спутниках, об упавших с седла и о тех, под которыми падали лошади с истекавшими кровью ноздрями.

На четвертое утро этих безумных гонок, когда они догнали арьергард Бесса, оставалось не более шестидесяти македонян, державшихся в седле только силой привычки. Сердца их отказывались биться в груди, и было бы достаточно горстки людей, чтобы разгромить их. Но несколько тысяч бактрийцев были до такой степени обессилены, что как завороженные увидели в шестидесяти всадниках всю армию Александра и, даже не пытаясь защищаться оружием, с воплями устремились к горным отрогам в надежде найти укрытие. На дороге македоняне натолкнулись на трупы двух рабов с перерезанным горлом, одетых в ливреи персидского царя, и вскоре из ближайшей ложбины до Александра донеслись крики. Его звали солдаты. Там стояла брошенная деревенская повозка без кучера, в которую были впряжены две обезумевшие лошади. В повозке лежал Дарий. Он был мертв.

С грудью, пронзенной копьем, царь Вавилона, Суз, Персеполя и Экбатанов, бывший повелитель Египта, Финикии, Геллеспонта, земель Азии, владыка пяти рек и тридцати сатрапий, император половины мира, сын Ахурамзады и семи богов-покровителей света только что скончался; тело этого гиганта лежало посреди тихой долины в море крови. Бесс захотел, чтобы в руки Александра попал только труп Дария. "Он хотел говорить с тобой, государь, произнес твое имя, – сказал командир македонянин, первый прибывший на место, – он испустил дух, когда мы услышали стук копыт твоей лошади".

Александр, пошатываясь, склонился над ним, напрасно желая заглянуть в последний раз в эти огромные глаза, которые смотрели теперь только на миры, хранящие молчание. Слезы брызнули из глаз Александра, оставляя бороздки в густой пыльной маске, покрывавшей его лицо. Он обнял тело Дария, сжал его, поцеловал в лоб и повторял ему, как будто бы он мог слышать: "Клянусь тебе, я клянусь тебе, я не хотел этого!".

Александр снял свой плащ и, раскинув его над мертвым, укрыл его. Такое не могли сочинить риторы: здесь виден характер Александра со столь свойственным ему мастерством символических действий. Вспомним копье, которое он метнул при высадке на азиатский берег, или факел, которым он поджег дворец в Персеполе, – и станет ясно, что за вызовом на бой и свершением суда должно было последовать новое действо – примирение, упразднение вражды. Оно-то и выразилось в этом покрытии плащом. Притом все это никоим образом не было надумано. Царь действовал по естественному побуждению, следуя вдохновению минуты, или, лучше сказать, вдохновение руководило им. Так Александр придал этой и без того великолепной сцене священный дух примирения. Этот милосердный поступок имел громадное значение. Завершился некий всемирно-исторический раздел, и теперь наступил великий час: Александр поверил в возможность начать новую, мирную главу истории. Решительным образом остановить «перпетуум-мобиле» истории – вечную ненависть и вражду – такова была его воля. Царь был далек от гордыни многих триумфаторов: его не опьяняла идея беспредельного мщения, упоения бесправием побежденных. Впредь вообще не должно быть никаких победителей. В той мировой державе, которая виделась Александру, им не было места.

Именно здесь и раскрывается вся грандиозность задуманного царем предприятия. Покрытие плащом символизировало не более и не менее как попытку ликвидировать вечное противостояние Востока и Запада. До сих пор это были два мира, нередко удачно восполняющие друг друга в своих противоположностях, но чаще враждебные и, во всяком случае, чуждые друг другу. Мы, далекие потомки, знаем теперь, как трудно было преодолеть это противостояние, как впоследствии не справились с этой задачей ни Антоний, ни Траян; даже сам Цезарь не смог перебросить мост через эту пропасть; мы знаем, что за Ассирией, Вавилоном и Персией последовало, и должно было последовать противостояние Парфии, Сасанидов и ислама.

Так что кто упрекнет Александра в том, что он дерзнул объединить несоединимое, не обладая еще тем опытом, который пришёл позднее? Мы не станем сейчас ставить вопросы, было ли это предприятие бессмысленным в его время; насколько завоевания, необходимые для этого, пусть и совершаемые с лучшими намерениями, неизбежно вызывали сопротивление; сколько тяжких жертв этот план требовал со стороны уже сложившихся обществ. Все эти вопросы встанут перед нами впоследствии – в том же порядке, как они появлялись по воле или же против воли царя. Но когда он преклонил колена перед телом своего противника и так бережно укрыл покойного плащом, не было еще никаких вопросов и никаких проблем, был создан только образ любви и добра в его всеохватывающей широте.

А когда он поднялся, то был уже Великим царем, Ахеменидом, персом, который впредь щедро награждал за преданность Персии и мстил за ее поношение. Он ведь никогда не был вполне македонянином, так что вряд ли мог стать совершенным персом, да этого и не требовалось. Александр был в первую очередь Александром, собственная титаническая сила которого влекла его к тому, чтобы упразднить старые миры и создать новый. Для иранцев, пожалуй, он мог бы стать национальным царем, по крайней мере, настолько, насколько был к этому способен по своей сверхнациональной сущности, иначе говоря, в рамках мировой державы и ее интересов. Так повелевал ему не только холодный разум, но и сердце, движимое велением минуты. В этот час Александр, может быть, и на самом деле испытал почти самозабвенную любовь, и этот часто столь «мрачный мировой демон» предстает здесь перед нами как истинный образ света, как герой милосердия.

Александр приказал сделать в этом месте привал, лег на землю в тени повозки Дария и проспал десять часов подряд. Проснувшись, он вспомнил, что в этот день он родился, – ему исполнилось двадцать шесть лет. Итак, Дарий погиб, и кроме Александра не осталось претендентов на титул властелина Азии. Самозваного «царя» Бесса в этом смысле можно было не принимать в расчёт, поскольку он имел поддержку разве что в Бактрии; но покарать его, как убийцу Дария Александр считал необходимым, чтобы подтвердить законность своих притязаний на азиатский престол. Александр отправил тело своего предшественника в Персию для торжественного погребения, со всеми царскими почестями в скале персепольской царской усыпальницы. Этот акт милосердия был образцом рыцарства. Не отказав в последних почестях своему врагу, Александр поступил так, как некогда Ахилл с Гектором и Одиссей с Аяксом, т. е. как настоящий эллин.

Безостановочное преследование было закончено, и, как полагала армия, война тоже. Судьба Великого царя свершилась, победа казалась полной, и побежденный уже не стоял на пути. Чары рассеялись, люди снова могли чувствовать, надеяться; проснулись их постоянно подавляемые желания. Старые воины рассчитывали, что поход окончен: они верили в то, что казалось им очевидным. Невинная вера простодушных сердец! Тем более серьезно приходилось с ней считаться Александру. Привязанность к родине вступила в столь тяжкое противоречие с его вселенским чувством, что возникало опасение, совместимы ли они вообще. Он уже чувствовал, что раскрывается бездна, которая разорвет надвое то, что кажется очевидным.

Без промедления созвал он воинов на войсковое собрание. Мы не знаем, развивал ли он перед ними мысль о праве наследования, упоминал ли о долге преемника персидского царя отомстить за своего предшественника предавшему его слуге. Во всяком случае, он, несомненно, рассуждал как полководец: давал оценку военного положения, говорил о сопротивлении, которое под предводительством Бесса снова набирает силу, грозит на Востоке. Источники сохранили подлинные слова Александра: «До сих пор вы были для людей Востока страшным призраком. Если вам здесь ничего не надо, и вы хотите только, произведя смятение, уйти домой, они овладеют вами, как женщинами». Этой мыслью – завоевания обязывают к созиданию – царь выдал свою глубокую тайну. И еще приводятся такие слова: «Если бы хватило друзей и добровольцев, македоняне подчинили бы мир». Это пожелание было высказано и отражено в отчете о войсковом собрании, который Александр направил в Македонию, чтобы обосновать продолжение войны.

Уже тогда слова «весь мир», «вся ойкумена» стали обозначать конечную цель политики будущего. Против аргументов, высказанных за продолжение войны, никаких возражений быть не могло. К тому же Александр околдовывал людей силой своей внутренней страсти. И войско снова попало в сети Александра-волшебника; более того, оно ликовало, радуясь своей самоотверженности. Македоняне шумно приветствовали его и кричали, что он может вести их за собой, куда хочет. А он, одолев своеволие македонян, уже обдумывал следующую цель – сломить не только последнее сопротивление врага, но и своеволие персов, завоевав их сердца.

Вскоре Александр узнал от персов, перешедших на сторону македонян, что Бесс объявил себя преемником Ахеменидов, стал носить царское облачение и корону, и принял титул Артаксеркса V. Бесс, как сообщили персы, объявил себя «царём Азии» и заручился поддержкой жителей Бактрии (нынешней территории Афганистана, частично Узбекистана и Туркменистана). Александр счёл новости замечательными: они давали прекрасный повод вести солдат дальше. Но когда армия приготовилась к выступлению в Западный Афганистан, Александр понял, что она обременена чрезмерным количеством имущества. С таким обозом нечего было и думать о привычных переходах по тридцать пять миль в день. Александр принял гениальное решение – сжечь лишнее (см. «Лидер» – Грань первая – способность решать проблемы). Никто не протестовал и не пытался спасти из огня хоть что-то. Конечно, солдатам было жаль трофеев, но македонская выдержка и дисциплина ничуть не ослабли даже после многих лет походов. Впоследствии многие полководцы следовали примеру Александра.

В глубь Азии

Восточный Иран

Разведчики донесли, что Бесс бежал к себе на родину, в Бактрию. Дорога туда пролегала через Гирканию, куда отступили наёмники греки, до конца остававшиеся с Дарием. Чтобы настичь врага, требовалось преодолеть опасные теснины. Проход шириной в 75 км с юга был ограничен центрально-иранской соляной пустыней, морем вечного песка и смерти, а с севера – водами Каспийского моря. Он как бы представлял собой «осиную талию» Персидской державы. Вдоль Каспийского побережья протянулась полоса цветущей равнины, затем горный хребет Эльбруса, а у южного его подножия – от Пар через Гекатомпил на восток – большая военная дорога, справа от которой простиралась пустыня. Проход был свободен, но фланг войска был бы открыт враждебным племенам горцев и остаткам персидской армии, которые укрылись в горах. В несколько переходов Александр достиг города Гекатомпила, лежащего в самом узком месте теснины. Здесь он набросал план перехода. Кратер заходит слева, чтобы действовать в горах против тапуров и следить за эллинскими наемниками; обоз идет менее крутыми тропами; сам он с главными силами двинется прямо через горы. Все встретятся по ту сторону, на равнине, на берегу Каспийского моря. Трудно сказать, был ли этот марш-погоня так уж необходим. Однако, благодаря ему, Александр сумел быстро подойти к противнику, поразить его внезапностью, совершенством своей походной техники в горных условиях и создать наилучшие предпосылки для дальнейших успехов. Кроме того, этот марш опять-таки отвечал жажде Александра совершить невероятное. Когда он не находил этой возможности в великом, то довольствовался малым. Возможно, ледяные вершины Эльбурса внушили царю мысль еще раз испытать свое войско.

Отвага и труды увенчались успехом. Александр достиг полного политического успеха, а в военном, как выяснилось, уже не было нужды. Кроме того, перед войсками предстали такие пейзажи, красивее которых они не видели в течение всего похода. Цепь Эльбурса вместе с его главной вершиной Демавендом разделяет два климатических пояса. На юге сухо как в летнюю жару, так и в зимний холод, а на севере влажные ветры, которые все испарения Каспия близ горной цепи превращают в дождь. Максимум осадков в местности, лежащей на географической широте Родоса, Сицилии, Туниса и Малаги! Благодаря жаре и влажности горы покрыты роскошным лиственным лесом, а на равнине необычайное богатство растительности – средиземноморской по видам, но тропической по изобилию. Отсюда поразительные урожаи злаков, но отсюда же и непроходимость джунглей, населенных львами, пантерами и тиграми. Воины, привыкшие к голым вершинам, были поражены густым лесом, сверкающими каскадами шумных горных потоков. Топографы (учрежденная Александром подвижная «служба по нанесению на карту рельефа местности») принялись с рвением за свои записи, отметив прежде всего отсутствие хвойного леса. Каково же было общее изумление, когда войско достигло равнины, где местные жители рассказывали о фантастических урожаях винограда, смоквы и пшеницы, которую никто не сеял.

Как законный наследник прежнего своего противника Александр спустился в Каспийскую низменность; в качестве преемника Великого царя он принял здесь знаки покорности персидских магнатов. Что касается военных действий, то Александр предпринял лишь многодневную экспедицию против дикого горного народа амардов, живших западнее тапуров. Он напал на них внезапно и добился полного подчинения. Предприятие это, однако, прошло небезболезненно: любимый конь царя Буцефал попал на время в руки врага, что вызвало страшный гнев владыки. После этой скорее мирной, чем военной, деятельности Александр вошел в Задракарту – главный город Гиркании. Тут он дал войску две недели отдыха. Он принес жертвы богам и провел обычные спортивные состязания, наглядно показывая своим новым подданным преимущества греко-македонского образа жизни.

Так, сравнительно легко, была ликвидирована существовавшая ранее напряженность, и гирканский эпизод завершился. Войско, отдохнувшее в благодатной Каспийской низменности, вновь было готово к маршу.

Итак, теперь предстояло освоить восточную часть державы – Восточный Иран и Бактрию с Согдианой. Как там примут завоевателя? Александр ожидал увидеть бесконечные просторы и горы, вздымающиеся до небес. С «Крыши мира» растекались во все стороны реки, несущие под лучами южного солнца свои мутные талые воды. Они дарили жизнь долинам, лугам и даже пустыням, пока, в конце концов, не иссякали в мертвых песках. Вечный снег и обжигающая жара, потоки воды и алчущие степи, возделанная земля и пустыни, изобилие и вечная нужда. Всегда здесь вставало неколебимое «да – нет», жестокое «или – или». Неудивительно, что столь непохожи друг на друга были здесь и люди: собственники плодородной земли противостояли нападавшим на них кочевникам, верующие – еретикам, «правдоискатели» – «обманщикам». В метафизике мы тоже видим отражение земного: свет и тьма, добро и зло, ангелы и бесы, боги и демоны, Ахурамазда и Ариман.

Этому не расположенному ни к какой духовной экспансии, упорно коснеющему в противоречиях, бытию соответствовала отрешенность всех этих стран от высокой культуры Востока. Пустыни отделяли Восточный Иран от западного и южного побережий, не говоря уже о Европе и об остальной Азии. От Индии он был отделен сверх того высокими горами. Часы мировой истории остановились здесь в незапамятные времена. Здесь всегда были рыцари в своих замках, крестьяне в огороженных селениях, разбойники в степях и всегда те же самые сады и поля, стада, превосходные кони и верблюды, а еще охота, пиры, справедливость и благочестие. Но, кроме этого, не было ничего. На западе эта исконная жизнь распалась, а на востоке она все еще находилась в своем изначальном положении. Из четкого рисунка жизни, из внутренней ясности здесь смогло вырасти лучшее, что мог предложить Иран, – благородная проповедь Заратуштры. Именно она объединяла большую часть всадников, когда дело шло о защите родины. Персидское владычество приносило, пожалуй, обогащение, но никоим образом не требовало отказа от укоренившихся обычаев.

Иное дело сейчас. С запада надвигалось нечто, не имеющее имени, некий пожирающий огонь, похожий на все выжигающий степной пожар. С македонскими молодцами, на худой конец, еще можно было сговориться. От них пахло лошадьми, они были падки до вина и женщин, а на охоте и в метании копья столь же проворны, как их собственные богатыри. Но вот возглавлявший их человек был страшен. Даже неизвестно, кто он – бог или волшебник. И эти надменные, всезнающие греки с их россказнями, глупыми вопросами и порочной изнеженностью! Они несли с собой непостижимое, поймали в свои сети македонского царя с его людьми, поймали и весь мир, может, и у иранцев они похитят души и веру?

Без сомнения, такие мысли тяготили восточноиранских укротителей коней. Речь шла сейчас не только о политической свободе, но о самой культуре Ирана, которая под напором эллинской цивилизации оказывалась под ударом.

Более всех сопротивлялась нововведениям знать Согдианы, Бактрии и Арии, чей уклад и образ жизни попадали под удар в первую очередь. Эти районы были заселены подлинными иранцами в этническом, а не в географическом смысле слова. Однако и те, кто решился бороться, должны были признать свои ограниченные возможности. Все хорошо знали, что главная опасность исходит не от вражеской конницы и пехоты, а от личности царя. Полководцу надо было противопоставить полководца. Дарий проявил неспособность, бог оставил его. Теперь вся надежда была на Бесса и его сатрапов. Восточноиранские племена видели в них своих вождей. За ними, пожалуй, пойдут, покуда они будут иметь успех, но что произойдет, если и они не справятся? Знать Восточного Ирана рассчитывала на, как мы говорим теперь, народную войну. Александр, кажется, предвидел угрозу такой войны, во всяком случае, всеми средствами старался избежать ее.

На эллинских картах той поры Ойкумена обрывалась за Персеполем и Эктабанами; далее начинались «дикие земли», о которых достоверно было известно одно – где-то за ними лежит мифическая Индия, овеянная славой Диониса. Забираться в неведомое до Александра рисковали лишь одиночки. Александр раздвигал границы познания: его сопровождали картографы, составлявшие карты новых владений, естествоиспытатели, увлечённо изучавшие диковинных животных и птиц, землемеры, промерявшие расстояния между опорными пунктами империи. Благодаря походам Александра возникли новые карты, а античные картографы перестали считать Инд и Нил одной рекой «окольцовывающей» Ойкумену.

Чтобы запастись продовольствие и переждать зиму, Александр двинулся на юг Арии – в долину реки Гильменд. Этот маневр на сотни миль удалил его от Бактрии, где находился Бесс со своей армией. Тысяча миль от Арии до того места, где Александр основал второй город – Александрию Арахосскую, далась нелегко: македонянам пришлось преодолеть 150 миль «пустыни смерти». Немало прежних завоевателей, в том числе легендарную вавилонскую царицу VIII века до н. э. Семирамиду, остановили раскаленные пески пустыни, где не было корма для лошадей. Александр решил проблему так: он разделил армию на небольшие отряды, которые сами добывали себе фураж.

Проведя зиму в Александрии Арахосской, Александр уже собирался нанести решительный удар, как вдруг пришло известие, которое заставило изменить все планы: Ария взбунтовалась, македонские отряды вырезаны, вероломный Сатибарзан (сатрап Арии, который выказал знаки покорности Александру) во главе восставших вербует войско в своей столице Артакоане. Все связи с тылом были отрезаны. Александр надеялся одним львиным прыжком-маршем сломить сопротивление у себя в тылу. Он бросился в путь с легкими войсками, оставив на месте часть армии. Сатибарзан был захвачен врасплох налетевшим Александром и бежал к Бессу; известно и то, что царь вскоре подтянул сюда остальное войско. Далее Кратеру было поручено окружить Артакоану, и лишь только приступили к её осаде, как крепость сдалась.

Считается, что Александр был последним, кому удалось завоевать Афганистан. После его смерти эта страна стала частью царства Селевка Никатора, а затем, по договору, три столетия входила в состав индийской империи Маурьев, которую основал 24-летний Чандрагупта Маурья, зять Селевка Никатора. Почему Афганистан покорился Александру и столь долгое время подчинялся его преемникам? Главная причина в том, что Александр основал в Афганистане большие и малые города и связал эту страну с другими частями мира.

Александр провёл в Арии всю зиму 330 года, основал Александрию Арианскую (современный Герат), покорил дрангов и вторгся в земли ариаспов. Ариаспы, прозванные эвергетами (благодетелями) за то, что когда-то спасли от голодной смерти воинов Кира Старшего, подчинились без боя. Царь щедро вознаградил их «за верность Киру» и объединил в одну сатрапию с их соседями гадросами. Наконец царь подавил восстание в Арахозии, у южных склонов Гиндикуша, и присоединил к своим владениям горную страну Паропамис в верхнем течении Инда. И в Арахозии, и у паропамисадов Александр основывал новые города – Александрии, форпосты своего владычества в бывших сатрапиях Персидского царства: Александрия Арахосская (Арахоты, современный Кандагар), Александрия в районе современной Газни, Александрия Кавказская (поблизости от современного Кабула). Все эти города располагались на караванном пути из Мидии в Бактрию и Северную Индию.

Александр понял, что Восток можно завоевать, только действуя неспешно и постепенно. Он отказался от своего плана напасть на Бесса незамедлительно и предпочел идти южной дорогой, завоевать тамошние провинции и пробиваться в Бактрию через Гиндукуш. Это был отчаянный план, который требовал от войска предельного напряжения, так как столкновение с врагом должно было произойти в условиях весьма неблагоприятных. Мотивы этого решения неясны; возможно, после пребывания в Арии Александр счел сезон неподходящим для того, чтобы в этом же году завоевать Бактрию, где зимы очень холодные. К тому же ему приходилось опасаться удара с фланга – из Дрангианы; возможно, он, считал выгодным дать Бессу больше времени для всеобщей мобилизации, чтобы одним сражением одолеть противника. Его, наверное, также привлекала авантюрность подобного предприятия.

«Приказывать великое»

С того момента, как весной 334 г. до н. э. Александр перешёл Геллеспонт, он покрыл расстояние в 2 500 миль и подчинил себе всю Персидскую империю, кроме сатрапий Бактрии и Согдианы, которые вместе представляли громадный бастион на подступах к северо-востоку. Хотя он и не отдавал себе в этом отчёта, война в этих двух областях должна была послужить проверкой его полководцев и всей его деятельности за два предшествующих года. Бактрийцы и согды были воинственными народами чисто арийского происхождения, которые решили бороться за свою свободу. Кроме того, этот район наиболее труден для проведения военных операций. Бактрия (Бадакшан и Афганский Туркестан), которая лежала между Гиндикушем и Оксом (Амударья), представляла собой нагромождение горных уступов, а большая часть Согдианы (Бухара и Туркестан) занимали степи и пустыни. Кроме Бактр, последнего города Персодской империи, здесь не было городов, люди жили в деревнях или кочевали.

Этот театр военных действий требовал совсем иных, отличных от прежних методов ведения войны. Никаких великих битв не ожидало Александра; он столкнулся с воинственным народом, с партизанской войной в горах; с противником, который при подходе мог оказаться в тылу, скрыться на неприступных утёсах, а от преследования прятался в туркестанских степях. Чтобы одержать победу в таких условиях и сокрушить такого врага, требовалось большее искусство, чем для войны против организованной армии на равнинной местности. Именно в кампаниях в Бактрии и Согдиане полководческий талант Александра достиг своего расцвета, и то, как он сумел покорить эти две сатрапии менее чем за два года, – наглядное свидетельство его военного триумфа.

Армия перезимовала в Александрии Кавказской, а с наступлением весны была готова двинуться через Гиндикуш, который был ещё покрыт глубоким снегом. Хребет Гиндукуш величественно возвышается к северу от Кабула и исчезает вдали, смыкаясь с Памиром. Гиндукуш переходили многие – от легендарных Геракла и Диониса до Чингисхана и Тамерлана. На горных перевалах немало останков воинов, возвращавшихся из неудачных походов. Пуштуны, живущие в окресных долинах, считаются одними из самых воинственных людей в мире; говорят, что война для них и есть мир. Растянувшаяся на несколько миль колонна армии, была весьма уязвима для них – они могли внезапно напасть и столь же внезапно исчезнуть.

Дождавшись полного сосредоточения армии, Александр решил разом перевести все войска с обозом, прислугой и членами семей через горы в Бактрию, где находился Бесс. Из трёх основных перевалов самым удобным был Саланг: он был ниже других и имел много растительности. Этот перевал использовали советские войска во время вторжения в Афганистан. Однако Бесс приказал сжечь леса вблизи перевала, и когда Александр достиг гор, вокруг не было ни зелени, ни топлива. Другой перевал вел к Бамиану, известному буддийскому центру, где почти за двести лет до Александра в скалах были высечены две колоссальные статуи Будды (недавно разрушенные талибами). Этим путём пользовались буддийские монахи, путешествовавшие между Индией, Китаем и Афганистаном. Однако перевал был узок для прохода армии.

Единственным пригодным путём, способным пропустить более 100 тысяч человек (две трети солдаты, треть – члены их семей и обозная прислуга), оставался перевал Кхавак – почти 12 тысяч футов над уровнем моря. Кроме того, это был и самый длтнный перевал – около 47 миль. Бесс рассчитывал, что Александр, оказавшись перед Гиндукушем и единственной годной дорогой через заснеженный Кхавак, где лютые ветры сибирских равнин с воем врывались в горные ущелья, не станет стремимться в Бактрию, но Бесс ошибся.

Македоняне считали Гиндукуш Индийским Кавказом, и, по их представлениям, Кавказ и Черное море находились на краю земли. Сам факт, что они покорили «Кавказ», был для них очень символичным: ведь до них здесь, как они считали, побывал только Геракл, когда освобождал прикованного Прометея. Воины даже нашли пещеру, цепи и гнездо орла, которые связали с мифом о Прометее. Александр и его армия не просто покорили трудные горы, они ощущали себя творящими миф, когда снова после многих веков как бы повторяли подвиг Геракла. Для человека традиционной культуры мифы имели глубокое значение. Миф создавал своего рода модель для действия, и человек, повторяя миф, повторял действия мифологического героя и «прокладывал путь» для тех, кто придёт позже. Так миф о путешествиях Геракла и Диониса, об открытии ими новых земель и установлении там культуры были своего рода моделью для Александра, когда он шел в неизведанное. И в то же время сам Александр, совершая невозможное для обыкновенного человека, становился героем, путём которого шли люди позднее. Известно, что многие великие завоеватели, которые ставили целью создать империю (как Август или Наполеон), брали в качестве модели путь Александра.

Все до последнего воина считали это самой трудной задачей, которая когда-либо стояла перед полководцем или армией. Что Балканские горы, Тавр или даже Эльбрус против этого громадного «края земли»? Волна романтического воодушевления, вызванная безмерностью испытаний и достижений, снова охватила войско. Македонянам казалось, что до них только Геракл добирался сюда, чтобы освободить Прометея. Разве после этого не должен был Александр предстать перед войском новым Гераклом? Царь, надо думать, приветствовал эти окрыляющие фантазии и одобрял их, тем более что они, по существу, отвечали его собственным мыслям и чувствам. Но понимал ли Александр, что сам он больше (хотя бы и без пещеры с орлом) похож на бунтовщика Прометея? В такие высокие минуты царь и армия были единодушны. Но то, что Александру было присуще всегда, ибо он сам был воплощением невероятного, к его людям приходило только в минуты вдохновения. Им нужен был могучий прилив новых чувств, чтобы заглушить тихую мелодию тоски по родине и печальные стоны от каждодневных лишений.

Ранней весной 329 года до н. э., через пять лет после выступления из Македонии, Александр распорядился погрузить на лошадей необходимый груз, раздать солдатам трёхдневный рацион и начал беспримерный путь через Гиндукуш. До него и после него никто не пытался совершить столь масштабный переход. Потом экспедиции становились всё меньше, а в последующие времена совершались почти исключительно верхом, на вертолетах или бронетранспортерах. Даже закалённым македонянам пришлось нелегко. Путь занял шестнадцать дней. При дневной норме, составляющей половину обычного рациона, продовольствие через шесть дней закончилось. На высоте 8 тысяч футов лежал снег, и не было надежды найти ни пищи, ни фуража; единственным подкреплением оставались засохшие ягоды и листья. Усталые, продрогшие и голодные, македоняне продвигались вперед. Воздух становился всё более разреженным, и у некоторых начались галлюцинации. К концу пути возникла реальная угроза массового истощения. Александр приказал забить часть вьючных животных; но мясо приходилось есть сырым, поскольку дров не было. В этот момент на помощь пришли врачи и ботаники. Они определили, что найденное в снегах растение обладает целебными свойствами (даёт смолу) и научили солдат есть сырое мясо с кусочком смолы. Так армия была спасена от голодной смерти.

Следует заметить, что античные сведения о многих растениях и животных Европы, Африки и Азии исходят от учёных, сопровождавших македонскую армию. Они находили ранее неизвестные виды, подробно описывали их и исследовали на предмет съедобности и полезности, Подобным же образом основы современной египтологии заложили учёные, сопровождавшие армию Наполеона. На протяжении всего пути через перевал Александр, как обычно, помогал и заботился о воинах. Трогательная картина: царственный сверхчеловек крепкой рукой поддерживает измученного походом ветерана; сознание, что полководец ближе всего к ним в самые тяжелые минуты, вдохновляло воинов и помогало им переносить лишения. Наконец, армия спустилась в долину Кундуза, сосредоточилась в главном городе провинции Бактрах (ныне Балх) и стала готовиться к преследованию Бесса.

Самозваный царь Персии был настолько удивлен и устрашен решимостью македонян, что поспешил отступить на реку Окс (Аму-Дарья), на сравнительно безопасные территории, где сходятся границы нынешних центральноазиатских государств: Туркменистана, Таджикистана, Узбекистана, Кыргызстана и Казахстана. Бесс даже не выставив заслонов, чтобы помешать переправе армии, но предусмотрительно угнал весь скот, лишив македонян фуража – это действие было единственной его попыткой помешать продвижению Александра. Александр без боя занял крупнейшие города Бактрии – Аорн и Бактры, где оставил свои гарнизоны и продолжал преследование Бесса. Путь от Бактр до Окса (85 миль) проходил по жаркой песчаной пустыне, где дневная температура в + 50 градусов считалась вполне умеренной. Летающие в воздухе песчинки обжигали кожу, словно угольки. Ночной холод и невыносимая жара днем вызывала судороги и тепловые удары. Александр распорядился двигаться ночью, а днем отдыхать. Поскольку воды не хватало, некоторые утоляли жажду вином и совершенно ослабели. Когда через четыре дня вышли к Оксу, многие не выдержали и напились теплой мутной воды прямо из реки. По войску распространились лихорадка и дизентерия.

Оставив больных на берегу, Александр приказал начать переправу. Переправились на шкурах и бурдюках, набитых соломой. Сама переправа, которая продолжалась пять дней, через такую широкую и бурную реку целой армии была подвигом. На противоположном берегу Александра встретили посланцы согдианского вельможи Спитамена, предложившие выдать Бесса. Александр отправил Птолемея Лага с мощным отрядом принять капитуляцию; тот за четыре дня проделал «десятидневный» марш и прибыл в лагерь, где за день до этого располагался Спитамен. Однако Спитамен передумал. Поскольку скорость сейчас была важнее всего, Птолемей приказал своей пехоте следовать за ним, а сам с кавалерией устремился в селение, где нашёл «царя Артаксеркса»; захватив его, он отправился в обратный путь. Бесса раздели и вывели в рабском ошейнике на дорогу, по которой проходила армия, потом он был передан родственникам Дария, которые четвертовали его в Бактрах, как цареубийцу.

После форсирования Окса и поимки Бесса армия Александра в считанные дни покорила Согдиану и захватила её столицу Мараканду (Самарканд), где царь оставил гарнизон, а потом выступил к Танаису (Сырдарье). На Танаисе царю сообщили о восстании в Бактрии и Согдиане – точнее, в Уструшане, у Туркестанского хребта. Восстание разразилось внезапно: Кирополь (Ура-Тюбе) и другие крепости были атакованы и захвачены, а их македонские гарнизоны перебиты. Так началась «малая война» в Согдиане, затянувшаяся на два года и обошедшаяся Александру намного дороже всех предыдущих сражений, вместе взятых. Восставшие захватили кроме Кирополь семь других укреплений, расположенных вдоль Яксарта (Танаиса) и являющихся северо-восточной оборонительной линией. Александр опасался, что скифы (саки), населявшие степи к востоку от реки, воспользуются предоставленной им возможностью и вторгнутся в Согдиану. Границу надо было восстанавливать и немедленно.

Царь рассредоточил свои силы: Кратер с частью армии двинулся к Кирополю (Ура-Тюбе) – крупнейшему городу Уструшаны; сам Александр выступил к ближайшей из крепостей, Газе. Он взял её штурмом с использованием лестниц под прикрытием заградительного обстрела. В то время как пехота шла на приступ, пращники, лучники и копейщики сбивали со стен защитников. Македонцы быстро взобрались по лестницам и ворвались внутрь. Затем Александр выступил ещё против двух крепостей, в тот же день захватил одну из них, а на другой день – следующую. Тем временем в двух отдалённых крепостях дела обстояли так: «все произошло так, как Александр и предполагал; конницу свою он послал с правильным расчётом. Когда население двух ещё не взятых городов увидело дым, поднимавшийся над соседними городами, и к ним прибежало несколько очевидцев штурма, – тогда все они толпой кинулись бежать из городов, наткнулись на конницу и были перебиты» (Арриан). Таким образом, через 48 часов после начала кампании пять укреплённых пунктов были взяты.

После этого Александр двинулся к Кирополю, окружённому высокой стеной, и находящемуся под защитой отборного гарнизона. Разведка донесла, что русло реки, протекающей через город, почти пересохло. Стены не перегораживали русла до самого низа, так что воины смогли по нему пролезть в город. Поскольку осадные машины работали, и защитники следили за ними, Александр, никем не замеченный, с небольшим отрядом прошёл по руслу в город, а затем, открыв изнутри ворота, впустил в город остальное войско. В сражении внутри города Александр был ранен камнем в голову.

В одном из сражений Александр был ранен стрелой, повредившей ему кость ноги. В течение многих недель он передвигался на носилках. В это время произошел удивительный случай, который показывал состояние духа в войсках. Среди тех самых солдат, которые так часто угрожали восстанием, было столько поклонников Александра, его самого и его славы, что фаланги начали драться за честь нести его; пришлось сделать перемещение в войсках, так, чтобы каждая часть могла по очереди пользоваться этой привилегией. Отношения Александра с армией напоминали отношения между любовниками: ссоры чередовались с примирением, взрывы гнева с восторженной радостью. И так было до конца.

Под Кирополем Александр получил донесение, что Спитаменн осадил гарнизон в крепости Мараканды и что ему на помощь готовы прийти скифы из-за Танаиса (Сырдарья). Царь послал к Мараканде отряд, а сам выступил против скифских племён. Он основал Александрию Эсхату на левом берегу Танаиса (южнее Ташкента), в качестве бастиона против кочевников, и, когда спустя двадцать дней крепость была построена, он поселил в этой новой Александрии отряд греческих наёмников, некоторых местных жителей и тех из македонян, которые были уже непригодны для военной службы.

Скифы всё это время оставались на правом берегу Яксарта (Танаис – Сырдарья), и, поскольку в этом месте река была узкая, они выкрикивали оскорбления в адрес Александра и провоцировали его перебраться к ним. Он не мог оставить такой вызов без ответа, кроме того, желая укрепить свою северо-восточную границу, он решил проучить этих кочевников, чтобы они надолго запомнили его урок. Последовала удивительная операция, ибо, хотя Александр не был знатоком «парфянской тактики», которая временами, как, например, в сражении при Карах в 53 г. до н. э., могла быть разрушительной, он воспользовался собственным тактическим приемом, который полностью удался.

Сражение при Танаисе

В районе Александрии Эсхаты Танаис был не очень широк, но на глазах противников, вооружённых луками, переправиться через него было не так просто. За три дня были приготовлены плоты из шкур, не менее 12 тысяч. Левый берег был недостижим для скифских стрел, однако на середине реки воины рисковали оказаться под яростным обстрелом. В ответ Александр применил катапульты, которых у него было изрядное количество: он разместил их вдоль левого берега и, когда всё было готово к переправе, он дал сигнал к началу обстрела. Арриан пишет: «Стрелы пробивали щиты и панцири, скифы испугались стрел, летящих на такое большое расстояние, и отошли немного от берега». Александр, видя их смятение, начал переправу под звуки труб; он шел впереди, войско за ним следовало.

«Александр поставил в передней части плотов щитоносцев, а остальным велел стать на колени, чтобы защититься от стрел. За ними расположились те, кто работал на катапультах, со всех сторон и с фронта защищенные вооружёнными людьми. Те, кто стояли за артиллерией, вооружённые щитами, защищали гребцов, у которых не было кольчуг. Тот же порядок соблюдался и на тех плотах, которые перевозили конницу, большая часть всадников отпустила своих коней плыть позади, держа их за поводья. Сам царь был первым, кто взошел на плот и приказал двигаться к противоположному берегу. Против него скифы выставили ряды всадников, двигавшихся по самому краю берега, с тем, чтобы плоты не смогли пристать. На многих плотах возникла паника, ибо управлявшие не могли следовать нужным курсом из-за сильного течения, и солдаты, которые еле держались на плотах из-за страха быть сбитыми в воду, мешали тем, кто управлял плотами. Варвары так плотно обстреливали плоты, что едва ли хоть один щит остался без того, чтобы не быть проткнутым стрелой» (Курций).

По окончании переправы перед Александром стала задача выманить врагов для сражения. Хотя до переправы предсказатели предупреждали его, что ему грозит опасность и знаки неблагоприятны, он отвечал, что «после того, как он покорил всю Азию, лучше пойти на крайний риск, чем быть высмеянным скифами, подобно отцу Ксеркса Дарию» (Арриан). Это высказывание касается Дария I, который пересёк Дунай в 512 г. до н. э. Чтобы вызвать скифов на бой, он направил к их царю послание, объясняя, почему он требует, чтобы те отступили перед ним. На это царь скифов ответил, что у них ведь «нет ни городов, ни обработанной земли. Попробуйте разрушить наши отеческие могилы, тогда и узнаете, будем ли мы с вами сражаться. Но до тех пор, пока нам не заблагорассудится, мы не вступим в бой с вами».

Чтобы вызвать противников на бой, Александр выслал вперёд конный отряд греческих наёмников и четыре эскадрона, вооружённых сариссами, которые должны были послужить приманкой, и действительно, скифы, увидев, как их мало, сразу бросились на них в атаку, «скача вокруг них кругами». Затем Александр послал лучников и легковооружённые войска во главе с Балакром, чтобы те образовали заслон, и под их прикрытием он повёл вперёд конницу. «Теперь взять их в окружение, – пишет Арриан, – как раньше, скифы уже не смогли: одновременно с нападением конницы легковооружённые воины, перемешанные с всадниками, не давали скифам возможности увернуться и напасть снова». Скифы бежали; тысяча были убиты, 150 захвачены в плен. Из-за невыносимой жары и по причине того, что Александр серьёзно заболел, выпив грязной воды, преследование было отменено.

Применённая Александром тактика произвела на скифов большое впечатление, потому что вскоре после сражения от царя прибыли послы с «извинениями в том, что произошло: действовал ведь не скифский народ в целом, а шайки разбойников и грабителей: царь же готов исполнить всё, что прикажет Александр» (Арриан). Александр принял их извинения. Его победа, хотя и небольшая, если считать по числу убитых, была решающей по моральному результату – он смог противостоять не только им, но и их тактическим приёмам. Если их способы борьбы были бессильны, что им оставалось делать? Ничего, отсюда и послы.

Тактика, применённая в этом сражении, очень интересна, поскольку говорит об изворотливости ума Александра при столкновении с новым врагом. Македонская армия впервые испытала на себе «кочевую» тактику боя, когда противник перемежает атаки ложными отступлениями. Для больших битв у него было множество приёмов; для ведения войны в горных условиях у него был Ксенофонт; но для сражения с врагом, у которого не было ни баз, ни коммуникаций, ни организованности, он ни у кого не мог позаимствовать опыта, скифы одержали в своё время победу даже над великим Киром. В борьбе с таким противником надо было хитростью заманить его войско на территорию, где его подвижность была бы ограничена, а если таковой не окажется, то с помощью маневров окружить войско со всех сторон и взять в кольцо на открытом пространстве. Александр именно это и сделал: он устранил условия, при которых скифы были непобедимы, и заставил их сделать то, чего они меньше всего хотели, – попасть в окружение обученного, дисциплинированного и лучше вооружённого врага. Они начали окружать первые отряды македонян, а затем вдруг обнаружили, что окружены сами.

Тем временем отряд, отправленный к Мараканде, изгнал из неё Спитамена, который бежал к северным рубежам Согдианы, и стал его преследовать, что было ошибкой, т. к. «на краю пустыни» на них напали саки – союзники Спитамена. Саки тревожили их партизанскими набегами, фуража не хватало, в итоге македоняне вынуждены были отойти к реке Зеравшан, где и потерпели самое сокрушительное поражение за всю историю азиатских походов Александра. Причиной поражения стала, в первую очередь, несогласованность действий командного состава и плохое прохождение «управленческого сигнала». По словам Арриана, из почти четырёхтысячного отряда спаслось не более 40 всадников и 300 пехотинцев.

Узнав о поражении, Александр с частью армии устремился к Мараканде, которую вновь осадил Спитамен, а остальное войско во главе с Кратером двинулось в том же направлении, но медленнее. У Мараканды Спитамена не оказалось: он снова отступил в пустыню, к скифам-массагетам. Царь устроил в Мараканде ставку и, дожидаясь Кратера, занялся жёстким усмирением Согдианы, на что ушёл весь 329 год, а зимовать ушёл с армией в Бактры. Весной 328 года Александр вернулся в Согдиану, оставив усмирять Бактрию Полисперхонта.

На сей раз, свою армию Александр поделил на шесть отрядов, первым из которых командовал сам, а командование другими доверил Гефестиону, Пердикке, Птолемею, Кену и персу Артабазу. Царский отряд двинулся к Мараканде, остальные пять повели наступление на иные опорные пункты согдийцев. Усмирение Согдианы было жестоким, Арриан упоминает, что царь позднее поручил Гефестиону заселить согдийские города, из чего можно сделать вывод, что в результате карательных экспедиций Александра страна фактически обезлюдела.

Постепенно сопротивление македонянам сходило на нет, только Спитамен, остававшийся у скифов, время от времени устраивал набеги. Зимой 328/327 гг Спитамен попытался завладеть крепостью Габы, у которой его настиг Кен. В битве погибло до 800 скифских конников, причём часть согдийцев и бактрийцев, до той поры поддерживавших Спитамена, перебежали к македонянам. А вскоре скифы предали Спитамена: массагеты убили своего союзника и отправили его голову Александру, чтобы отвратить македонского царя от вторжения в их земли. С гибелью Спитамена «партизанское движение» в Согдиане резко пошло на убыль – её центр и северная часть оказались в руках македонян. Последние очаги сопротивления оставались на юге, в горных районах.

Солдаты с крыльями

Весной 327 года македонская армия возобновила военные действия против согдийцев. Весьма серьёзными препятствиями к замирению южной Согдианы были горные крепости – «Согдийская скала» и «Скала Хориена». Защитники обеих крепостей хорошо подготовились к длительной осаде и справедливо уповали на неприступность укреплений – обе крепости, окружённые глубокими пропастями, располагались на отрогах гор, и взять их приступом не представлялось возможным. Но Александр был уже не тот, что в начале Азиатского похода; он всё чаще предпочитал лобовой атаке непрямые действия.

Взятие «Согдианской скалы» (весна 327 г. до н. э.)

Сначала он предложил им сдаться на определённых условиях, но они лишь посмеялись над ним, предложив поискать солдат с крыльями, чтобы те смогли взять их крепость, поскольку никакие другие им не страшны. Он поймал их на слове и призвал добровольцев, опытных скалолазов. Первому человеку, который взберётся на вершину, он пообещал огромное вознаграждение, второму – поменьше и так до последнего. Согласно Курцию, он им сказал: «Природа ничего не создала выше того, что может преодолеть мужество. Именно преодолением того, в чём отчаялись другие, мы обязаны покорению Азии».

Триста человек откликнулись на его призыв; они обеспечили себя железными «кошками» и верёвками, и, поскольку ночью скала не охранялась, они стали штурмовать отвесную стену. Цепляясь за трещины в скале железными «кошками» или врубаясь в лёд, они подтягивали друг друга вверх. После гибели тридцати скалолазов с наступлением рассвета остальные достигли вершины горы, откуда, поскольку было уже светло, они просигналили белыми флажками лагерю внизу о том, что восхождение благополучно завершено.

После получения сигнала Александр послал глашатая, чтобы тот прокричал вождям согдов о предложении немедленной сдачи, поскольку он нашёл крылатых людей, которые сейчас находятся на вершине горы, и указал варварам на них. «Варвары, потрясённые неожиданным зрелищем, решили, что гора занята гораздо большим числом вполне вооружённых людей, и сдались; так перепугались они при виде этой кучки македонцев» (Арриан). Несомненно, на руку царю сыграла та жестокость, с которой он подавлял восстание в Согдиане – само имя Александра внушало страх, а любое отступление от канонов, любая тактическая уловка и вовсе повергала противника в ужас.

Среди пленников оказалась дочь Оксиарта Роксана, считавшаяся самой красивой девушкой в Персии, а поскольку Александр хотел примириться с согдианскими правителями и прекратить с ними войну, он решил в качестве политического жеста жениться на Роксане (многие историки склоняются к тому, что Александр впервые в жизни влюбился по-настоящему). Свадьбу праздновали по персидскому обычаю, что означало, что идея Александра о равенстве между персами и македонянами, поначалу взятая на вооружение в силу военной необходимости, теперь обрела черты осмысленной политики. Этот хитроумный ход представлял собой полную противоположность террору, на который Александр полагался прежде, ибо, когда Оксиарт узнал о свадьбе (в момент осады, его не было в крепости), он сдался Александру и присоединился к нему в осаде горной крепости Хориена.

Взятие «Скалы Хориена»

Захват скалы Хориена был более трудной задачей. Она стояла со всех сторон окружённая обрывистыми скалами, и только один очень узкий проход вел наверх, такой узкий, что идти по нему можно было только гуськом. Скала была также окружена такой глубокой пропастью, что «тому, кто задумал бы подвести войско к этой скале, нужно было задолго до этого засыпать эту пропасть, чтобы повести штурм с ровного места (Арриан).

Эта скала была взята не военной хитростью, а демонстрацией инженерного искусства. Сначала Александр приказал нарубить елей (вокруг их росло множество) и наделать лестниц, чтобы можно было сойти в пропасть. Армия, разделённая на три отряда, работала день и ночь. Спустившись в пропасть, воины забивали костыли в самом узком месте, потом на эти костыли укладывали настилы, сделанные из ивовых веток, наподобие моста, скрепляли эти настилы между собой и сверху насыпали земли, чтобы войско могло подойти к скале по ровному месту. Как указывает мистер Робсон в своём переводе Арриана, это трудно понимаемое место. Почему не заполнить саму пропасть, и зачем понадобилось столько рабочих? Робсон предположил, что пропасть была не заполнена, но перекрыта мотками, вроде кронштейнов моста, и что окончательная конструкция была одновременно похожа на мост и дамбу.

«Варвары сначала с пренебрежением отнеслись к этим работам, как к совершенно пустой затее. Когда же стрелы стали попадать уже на скалу и варвары, сидя наверху, оказались бессильны помешать македонцам (у них был сделан навес, под которым они могли работать, не боясь стрел), то Хориен испугался и послал к Александру глашатая, прося прислать ему оксиарта» (Арриан). Александр выполнил просьбу, и Оксиарт убедил Хориена сдаться самому и сдать свою крепость. В конце концов, Александр поручил ему ведать этой крепостью и оставил его князем в тех местах, куда назначил его и раньше. Эта «горно-егерская» операция была последней крупной операцией македонской армии в Согдиане. Александр увёл основные силы в Бактры, а в Согдиане остался отряд в 600 человек под командованием Кратера – для борьбы с местными племенами, продолжавшими разрозненное сопротивление. В состоявшемся вскоре сражении мятежники были наголову разбиты.

Так или иначе, задача покорения не только страны, но и ее хозяев была в основном достигнута. Когда Александр, наконец, понял, что недостаточно учел особый уклад жизни местного населения, он попытался исправить свою ошибку. Уже в 329 г. до н. э. Александр помиловал тридцать осужденных на смерть представителей местной знати, взяв с них обещание, сохранять ему верность; с 328 г. впервые были введены в войско согдийские и бактрийские контингенты. Теперь родовые привилегии местных князей были подтверждены, а один из сыновей Оксиарта принят в эскадрон гетайров, приближенных к царю. Но решающее значение имело возвышение Роксаны. Александр любил ее, и эта любовь распространилась на всю Азию, на весь Иран, в особенности на согдов и бактров. Нет сомнения, что на Александра произвело впечатление сопротивление, ему оказанное: он признал их лучшими среди иранцев. А потому согды и бактры должны были получить соответствующее уважение и почести в его державе. Сколь бы сильным ни было чувство царя к Роксане, эта торжественная свадьба имела одновременно и государственное значение: так символически воплощалась идея взаимопонимания и взаимопроникновения народов. Сам царь служил образцом будущего единения македонян и иранцев, европейцев и азиатов. Свадьба в крепости Хориена подготовляла будущие свадебные торжества в Сузах.

Влияние Александра в Афганистане чувствовалось более трехсот лет. Сначала страна входила в империю Селевкидов (её основал полководец Александра Селевк Никатор), затем в империю Маурьев – когда Ч. Маурья получил Афганистан по договору с Селевком в обмен на пятьсот боевых слонов – и, наконец, перешла под власть Кушанской династии. Основанные Александром города – Александрия Арианская (Герат), Александрия Арахосская (Кандаган) и третья Александрия (Бергам), к северу от Кабула, – существуют по сей день. В Таджикистане, Кыргызстане и Узбекистане тоже сохранились города, известные со времён Александра, в том числе Самарканд, который стал центральным пунктом Шелкового пути. Александр не смог бы добиться столь выдающихся результатов, не владей он в совершенстве искусством военной логистики. Его методика до сих пор служит образцом для военачальников и бизнесменов.

Два мировоззрения

Овладевать сердцами простых воинов – это не могло не удаваться победному гению Александра. Единения с ними, невзирая на некоторые огорчения, царь достигал снова и снова, пока, спустя много лет, не порвались между ними последние узы. Как же обстояло дело с другими людьми, привыкшими думать самостоятельно, которые имели собственное мнение и умели выносить свое собственное суждение? Как удавалось достичь согласия при выборе задач и целей в кругу тех, кто стоял у власти?.. Говоря об Александре, мы должны признать, что с самого начала его воспринимали как чужака. Правда, со временем у Александра завязались весьма тесные узы со знатью, особенно со сверстниками, но после Исса пути разошлись. Сначала еще можно было надеяться, что они сойдутся, но после смерти Дария, стало очевидно, что путь Александра идет в совершенно ином направлении, чем, если бы он следовал национальной традиции, которую так укреплял Филипп. Основой новых оценок должна была стать не македонская, а сверхнациональная, по существу, имперская идея. На мир не собирались смотреть из маленькой Македонии, напротив, на маленькую Македонию хотели смотреть с мировой точки зрения.

Примерно так думали недовольные. Но что их особенно пугало – это тот энтузиазм, с которым Александр стремился к своим новым целям. Он будто не замечал, как при этом разрушается старое, действуя так, словно прошлое лишено всякой ценности. И это был не трезвый расчет, основанный на необходимости, а увлечение, страстная любовь к стихии. Не Македония, а мир, не национальная узость, а всечеловеческая широта, не Македонское царство, а безусловная самодержавность составляли основополагающую стихий Александра.
Более проницательные недруги понимали, что царь не мог действовать иначе: его вынуждала поступать так внутренняя таинственная сила, так как его мировоззрение по природе противостояло всему традиционному и примирить их невозможно.

Только Парменион, как ментор и старший, умудренный годами, нашел в себе силы возражать и противиться. Более слабым и юным было бессмысленно заступаться за почитаемые ими святыни, ибо при любой попытке огненный дух Александра мог их испепелить. Трудно переубедить царя, но еще труднее повлиять на творческий дух. В Александре соединилось и то и другое. Его страстная убежденность и яркое пламя души не терпели узких национальных шор, запрещали любую существенную критику и подавляли всякую дискуссию о правильности нового курса. Так образовался фронт молчания, тайного ожесточения, являющийся одновременно питательной средой для самых черных планов заговорщиков.

Александр знал об этом, но он не собирался терять македонян, и если не мог уже целиком принадлежать им, то, во всяком случае, хотел, чтобы они принадлежали ему. Но, прежде всего, он пытался увлечь мировыми замыслами своих помощников и товарищей. За их души Александр и боролся во время вечерних пирушек, употребляя все свое колдовское обаяние, сердечные слова, богатые подарки, а иногда и грубую силу. Сначала он еще сдерживал себя, чтобы не оскорбить чувства македонян внезапным переходом к грубости. Поэтому он добивался только самого необходимого, делая это осторожно и часто прибегая к компромиссам. Так, он облачался в новую царскую одежду только при общении с людьми Востока или дома, а потом стал надевать и при всем народе.

Также ему понадобилось удалить из лагеря Пармениона. Это, видимо, было решено уже после Гавгамел. Старика оставили в Экбатанах на довольно высоком посту; это было еще не полное унижение, но и не слишком почетно. Конечно, сугубо деспотическая свирепость была Александру чужда. Все его существо скорее тянулось к любви, если только он встречал любовь и понимание. Но все, что казалось Александру подозрительным, не способствовало и тем более мешало ему, подлежало истреблению. Если говорить о скрытом неприятии планов Александра, то не надо думать, что оно в равной мере касалось всех «товарищей» царя. Отстаивать национальную традицию своего народа стали бы все, если бы только Александр не был Александром. Влияние его личности было слишком велико. Его смелые планы, царственные, несмотря на их странность, привлекали к себе, соблазняя одних своей решительностью, других – содержанием. Во всяком случае, близость гения, соприкосновение с выдающимися идеями Александра если и не открывало все сердца, то пленяло их, смущало, заставляя биться сильнее. Друг другу противостояли вдохновенные энтузиасты и упорные молчуны.

Между этими полюсами стояли многочисленные колеблющиеся. Каждый из них проявлял столько доброй воли, сколько мог. Одних подкупала бешеная энергия властелина, других привлекали его подарки, многие вообще предпочитали слепое подчинение, были и такие, кто уступал, следуя холодному расчёту. Следует сказать несколько слов о ближайшем окружении Александра. Например, Кратер, самый надежный и дельный из военачальников и вместе с тем подлинный «отец воинов». Это был сугубо военный человек, не интересующийся политикой. Лично ему восточные нравы были безразличны, и он ничего не имел против уравнительной политики. Ему всего важнее было исполнять свой долг, подчиняясь воле Александра, и, будучи высокопоставленным военачальником, не уступать, а превосходить других полководцев. Он косо посматривал не только на дерзкого Филоту, но и на своего соперника в борьбе за высочайшую милость, наперсника Александра – Гефестиона.

Гефестион, человек редкой красоты, особенно склонный в последнее время к восточным обычаям, был увлечен планами царя. Одаренный организатор и полководец, он чисто по-человечески ближе всех стоял к властителю. Для Александра чувства значили больше, чем для кого-либо из великих людей, и ни в чем они не проявлялись сильнее, чем в этом содружестве сердец. Упомянутый раздор Гефестиона с Кратером однажды зашел так далеко, что понадобилось даже державное слово царя, чтобы предупредить кровопролитие и убийство.

Зять Пармениона, Кен, бравый солдат, происходивший, по-видимому, из горной знати, держался подчеркнуто лояльно. Пройдет еще много лет, прежде чем он рискнет откровенно выразить свое мнение о неосуществимости царских планов. Не таков был Птолемей, всегда корректный, не ослепленный ни страстной любовью, ни политическими страстями. Благодаря своим деловым качествам он был уверен в царской милости и легко шел вверх, не поддаваясь влияниям минуты. После смерти царя он с такой же легкостью откажется от его идей, с какой разделял их, пока тот был жив. На примере Клита хорошо виден тот тяжелый душевный конфликт, который мучил лучших товарищей Александра. Этот «рыцарь без страха и упрека», друживший с Александром с юности, спасший ему жизнь при Гранике, не мог пренебречь ни памятью великого Филиппа, ни уважением к войску и к отечеству. Он молча сносил все, чего не понимал в Александре: и объявление его сыном Амона, и его склонность к Востоку – это предвестие деспотии. Клит терпел все и хранил верность царю. Филоте, честолюбивому сыну Пармениона, было намного труднее скрыть свою враждебность новому курсу.

Через несколько лет после победы при Иссе, во время похода в Бактрию, Александр получил сведения, что против него готовится заговор, к которому причастен Филота. Согласно Птолемею, Александр некий Никомах, узнавший от своего друга о заговоре против царя, предупредил Филоту, но тот скрыл это сообщение, тогда Никомах добился личной встречи с Александром и всё ему рассказал. Царь вызвал к себе Филоту и потребовал объяснений, тот ответил, что воспринял это сообщение, как хвастовство мальчишек. Александр не выразил недоверия Филоте, пригласил его на ужин, но предварительно собрал военный совет и рассказал ему о случившемся, а потом пригласил некоторых своих друзей, в том числе Гефестиона, явиться к нему в полночь для получения дальнейших приказаний, а пока хранить молчание. Вечером все собрались за царским столом, и Филота между ними. Разошлись поздно вечером. В полночь явились приближённые царя с Гефестионом и немногими вооружёнными. Царь приказал усилить караул во дворце, занять ворота города, послал отдельные отряды, чтобы ночью арестовать подозреваемых в заговоре и отрядил 300 человек к квартире Филоты с приказом оцепить дом, арестовать Филоту и доставить его во дворец.

На следующий день ничего не подозревающее войско было собрано на общее собрание. Царь вошел в круг и рассказал о раскрытии заговора, с целью убить его. Показал письма Пармениона своему сыну Филоте с определёнными указаниями и многое другое. Затем был приведён закованный Филота. Царь предоставил слово защиты Филоте, а сам удалился, чтобы своим присутствием не мешать свободе защиты. Филота отрицал истину обвинений, указывал на верную службу свою, отца, братьев. Он признал, что умолчал о заговоре, чтобы не быть неприятным передатчиком предостережений, которые он не считал истинными. Общий совет признаёт вину Филоты, и приговаривают его и остальных заговорщиков к смерти. Филоту пронзают копьями.

Процесс Филоты имел печальные последствия в том отношении, что Александр приказал казнить также и его отца Пармениона, наряду с Антипатром самого видного из своих полководцев, хотя измена его и не была доказана. Со смертью Пармениона сошел со сцены самый известный полководец Александра, пользовавшийся, благодаря своим заслугам и своему возрасту, большим влиянием в войске. Теперь Александр мог стать царём в том смысле, в каком он желал им быть; не осталось никого из приближённых к нему, с мнением которого ему приходилось считаться. В данном случае решение царя означало признание им того, что он не может достичь успеха иными, более приемлемыми способами. Это был также и отход от глубочайших основ греческой культуры, что, однако, не отвратило царя от однажды избранного им пути. То невероятное для всего мира, то новое, что он замыслил, не могло быть создано без полного отказа от всех прежних ценностей.

Александр провёл переформирование: он разделил гетайров на две тактические единицы, поручив командование ими Гефестиону и Клиту, в чьей преданности не сомневался.

Следующий виток заговора пришёлся на 328 год. Предварило его убийство Клита, событие вроде бы личное, однако непосредственно связанное с существованием среди командного состава армии оппозиции Александру. Один из ближайших друзей царя, брат кормилицы Александра, командир царской илы, впоследствии гиппарх гетайров и сатрап Бактрии, Клит считал себя вправе говорить, что думает, и именно невоздержанность на язык привела его к гибели. На пиру в Мараканде (Самарканд) придворные льстецы стали возвеличивать деяния Александра и уверять, что своими подвигами царь превзошел не только Филиппа, но и Геракла. На это разгорячённый вином Клит заявил, что не позволит принижать дела древних героев и преувеличивать таким недостойным образом достижения Александра, который не совершал таких дивных дел, а то, что он сделал, в значительной мере дело македонян.

	…Царь метнулся к дверям в озаренье слепом, Только бешенство слыша свое… Там на страже стоял македонец с копьем, Царь у стражника вырвал копье И метнул его в Клита той самой рукой, Что под стать красоте и уму. …И лежит перед ним человек дорогой, Самый близкий на свете ему. Отрезвев, побелев, изо всех своих зол
Совершив то, что прочего злей, Он из бешенства прямо в отчаянье шел, Позабыв и врагов и друзей. Вырвал с маху копье, порождавшее прах, Чтоб себе его в шею вонзить, Но повисли друзья у него на руках: – Царь, про нас не забудь. Надо жить. Только жизнь не нужна ему больше была И покои казались тюрьмой…

В этом случае присутствовал не только личный конфликт; куда важнее было то, что Клит своими речами явил Александру тень Филиппа, присутствия которого на своем жизненном пространстве царь никак не мог стерпеть. В общем-то, смерть Клита была случайной, «пассивная оппозиция» завершилась бунтом одиночки; зато раскрытый вскоре после этого, летом 328 года, «заговор пажей» – юношей, служивших в личной охране Александра – носил организованный характер и засвидетельствовал переход оппозиции от брюзжания и ропота к коллективным действиям. Всё обострилось с попытки Александра ввести проскинезу – земной поклон царю, принятый на Востоке.

Никому из «апологетов прошлого» не приходило в голову, что Александр пришёл в Азию в поисках дома и нашел его, что он не намерен возвращаться ни в Элладу, ни в Македонию. В целеполагающей и целенаправленной деятельности Александра эти люди видели прихоть монарха – победителя, «развращённого востоком» – опасный каприз, не соответствующий эллинским установлениям. Поход, начавшийся, как завоевательная война, постепенно перерос в нечто большее. Из завоевательной, идея стала мироустроительной: овладение миром, но ради создания нового, «упорядоченного» пространства, не разъединяющего людей во вражде, но объединяющего ради общих целей. Александр по своей сути был человеком наднациональным, и это было трудно понять его воинам. Начиная с момента завоевания Египта и Вавилона, объявления себя наследником Ахеменидов, Великим царём и т.д. Александр стал все более отдаляться от греческой и особенно македонской знати и в большей степени от целей Македонии, потому что им владела сверхнациональная, имперская идея. Александр все больше отходил от идеала македонского царя, где «царь первый среди равных» и приближался к идеалу царя восточного, абсолютного владыки.

Александру было очень нелегко увлечь своим мировыми замыслами своих товарищей. Поначалу он, судя по всему, старался не оскорблять их чувства и носил персидскую одежду и применял персидские ритуалы только в общении с персидскими сатрапами, но потом стал это делать и в отношении ко всем остальным. Что касается проскинезы, то у нас несколько неправильное представление об этом ритуале. Согнутая спина на востоке вовсе не означала отказа от чувства собственного достоинства, не была признаком рабства, а была лишь формулой вежливости. Человек «принижал» себя, отвечая правилам «хорошего тона»: преклоняющий колена выражал одновременно свое достоинство и страстное желание засвидетельствовать свое уважение и преданность. Вот как надо понимать персидскую проскинезу, принятую у Ахеменидов еще при Кире. При этом поцелуй отвечал, кажется, иранской традиции, а падение ниц – древневосточной, пришедшей через Вавилон и Ассирию из Египта. Этот заимствованный из разных стран ритуал у персов должен был означать величие царя. С его обожествлением ритуал этот не имел ничего общего.

Жителям Востока падение ниц казалось естественным; македонянам и грекам представлялось нелепостью преклонять колена перед другим человеком, когда они и перед богами-то склонялись разве что при большом несчастье, прося их о помощи. Само собой разумеется, что в свете таких представлений церемониал проскинезы казался совершенно невозможным! Когда эллины ближе познакомились с восточными обычаями, именно коленопреклонение вызвало наиболее резкий протест. Можно предположить, что, пытаясь ввести проскинезу, царь руководствовался следующими соображениями: он стремился сблизить культуры Востока и Запада, как бы привести их к единому знаменателю, потому что ни в чем так не различалось их мироощущение, как в их отношении к проскинезе. Признание или неприятие проскинезы было символом противостояния мира свободного миру рабства. Это-то противостояние Александр и хотел уничтожить, вводя проскинезу равно для македонян и греков, прежде принадлежавших к миру свободных.

Действительно, противоположное решение – отмена проскинезы для восточных подданных – означало бы, что общим знаменателем мировой державы станет свобода, а это открывало бы иранцам путь к западной демократии. Однако властитель вовсе не хотел этого. Ему требовалось безусловное подчинение всех и вся. Известную роль тут сыграла и горькая досада Александра на то, что его окружение не смогло в полной мере оценить присущие ему творческие силы. Большинство македонян уважали в нем смертного царя; никто, разумеется, не отрицал его дарования, но его не ставили выше человека, не могли и не желали понять, что его повеления должны исполняться беспрекословно, без всякой критики и возражений. Александр уже много лет искал такую форму государства, которая больше соответствовала бы его личности и новым сложившимся взаимоотношениям. Теперь с помощью проскинезы он сразу же хотел превратиться в «Великого царя македонян» и получить, таким образом, даже не божественные, а более чем божественные права. Возможно, это самый смелый, гениальнейший из его планов, который, несмотря на неудачу, был шедевром психологического расчета.

Провал столь долго вынашиваемой идеи Александра был связан с Каллисфеном, племянником Аристотеля, который сорвал ритуал, заранее тщательно подготовленный. За это Каллисфен и расплатился своей смертью, но не сразу, а после раскрытия «заговора пажей» руководителем которого был его любимый ученик. Процесс против Каллисфена завершил целую серию мероприятий, которые для будущего империи означали не меньше, чем битвы при Гранике, Иссе и Гавгамелах. Тогда решалась судьба Персии, теперь же процесс Филоты, убийство Клита, спор о проскинезе, заговор «пажей» и смерть Каллисфена оказались вехами не менее ожесточенной борьбы, целью которой было сломить то духовное сопротивление, которое нарастало в македонской и греческой среде.

Создать подлинную империю означало между тем преодолеть не только иранский, но также македонский и эллинский национализм, устранить «предрассудки», которые Александр считал лишь глупой помехой. Теперь пришло время ввести чуждое Западу деспотическое единовластие, ничем не ограниченное самодержавие. Этого требовала не только сущность мирового господства, но и не признающая преград натура Александра. Навязать такую позицию македонянам или идеалистам из эллинов было нелегко. Поэтому вводить новый курс надо было, начиная с непосредственного окружения царя; придворный лагерь, в сущности, возглавлял всю державу. Если бы удалось сломить оппозицию в самом лагере, то прекратилось бы сопротивление во всей империи и даже в самой Македонии.

Недовольство в собственном кругу было гораздо опаснее персидского оружия. Ведь оно базировалось на гордости победителей, на свойственном эллинам чувстве интеллектуального превосходства и любви к свободе. Фронду интеллектуалов нельзя было разбить конной атакой. Преимущество Александра перед его противниками состояло в том, что у царя имелись союзники, на которых он мог положиться,– ветераны, составлявшие войсковое собрание. А на нем решались судебные дела. С помощью ветеранов Александр добился осуждения Филоты, приговорил к смерти «пажей», легализировал свое преступление после ссоры с Клитом. Бой за проскинезу Александр проиграл как раз потому, что был лишен этих мощных союзников. И все-таки именно этот провал привел его к окончательной победе.

Как ни горестно было для него отступление от своих планов, он не замедлил использовать неудачу в интересах дальнейшей политики. Потерпев поражение в первый и единственный раз в жизни, Александр вышел из него более мудрым и уверенным в себе, чем когда-либо. Если в те дни, когда «пажи» вступали в сговор, можно было предположить, что царь вернется к своему ненавистному плану, то с течением времени стало очевидно: Александр склонил голову перед сопротивлением окружающих. Приближенные должны были признать, что он не тиран, неподвластный каким бы то ни было влияниям, что он не считает своих сподвижников рабами, лишенными собственной воли. Все знали, как трудно дался Александру этот отказ, и именно поэтому царское смирение было оценено особенно высоко. Теперь, когда все наглядно убедились, что и владыка способен уступить, стало легче подчиняться его воле. Не приходилось сомневаться, что сила была на стороне Александра, но то обстоятельство, что был, пусть всего один, бесспорный прецедент, когда сподвижники сумели отстоять свою свободу, успокаивало совесть. В результате произошел решительный поворот. Люди успокоились. И вообще, как это умно и полезно – покориться.

Теперь царь еще больше возвысился в общественном мнении и, в конечном счете, вышел снова победителем. Отказ от проскинезы принес ему абсолютный авторитет в лагере. Правда, это авторитет не получил мистического освящения, но зато воля Александра стала единственной силой в лагере. Итак, период от смерти Дария до похода в Индию завершился полным успехом не только в военном, но и во внутриполитическом отношении. И только судебные убийства – смерть Пармениона, гибель Клита – напоминали о том, что абсолютная власть есть власть насилия и, в конечном счете, она обязательно приносит то, что отвечает ее природе,– произвол и торжество силы. Из этого мрачного круга не мог выйти даже такой человек, как Александр.

Империя Александра

Нет, весь мир – его родина! Дерзостный путь,
Открыванье безвестных земель,
Новых птиц голоса, ветер, бьющийся в грудь,
Корабли, обходящие мель…
   

Выросшая из «малого зёрнышка» – Македонии, империя раздвинула рубежи вплоть до восточных пределов Ойкумены. Она давно перестала быть собственно македонской, давно сделалась личной империей Александра, македонский царь именовался «владыкой Азии» и устанавливал свои порядки. Северной границей земель Александра был Геллеспонт (дальше начиналась «территория Филиппа»). На западе рубежом служил Египет, а затем «имперский вектор» уходил на юго-восток», к Вавилону, откуда поворачивал к востоку – через Александрию – Арию, Бактры и Мараканду до Александрии – Эсхаты и реки Танаис, или Яксарт (Сыр-Дарья). «Жизненное пространство» Александра имело выход сразу к четырём морям, что обладало особым значением для человека, воспитанного в талассоцентрической (центрирование на море) эллинской традиции – Средиземному, Эвксинскому (Чёрное), Гирканскому (Каспийское) и Эритрейскому (Аравийское). Все эти земли «завоёванные копьём» объединяла идея – имперская по сути. Александр создавал наднациональное государство, где «не будет ни победителей, ни побеждённых» (Арриан), универсальную монархию.

Александр столкнулся с проблемой, неизвестной доселе – как управлять новой империей, не имея достаточных военных ресурсов, хотя бы даже форпостов. Никто ранее и позже (кроме Советского Союза в 20 веке) не пытался объединить такое большое количество самых разных культур – восточных и западных. Александр решил проблему, основав более 70 городов в стратегически важных местах на хороших землях с хорошей водой. Население состояло частично из раненых македонцев или ветеранов, частично из местных жителей, частично из сопровождающих армию людей и маленького гарнизона.

На административном уровне управление империей строилось по схеме, опробованной Александром в Малой Азии и распространённой впоследствии на все приобретённые в походах земли. Сохранив унаследованное от персов деление на сатрапии, Александр выстроил вертикаль управления, основанную на принципе разделения властей: формально правителем отдельной провинции считался сатрап, но фактически в его руках была только гражданская и судебная власть, поскольку военные вопросы находились в ведении стратега, а финансовые потоки направлял казначей, он же сборщик податей.

Эту схему управления царь распространил почти на все завоёванные земли, сделав исключение только для Ионии, где был создан, выражаясь современным языком, протекторат, что объясняется её близостью к Элладе. После присоединения Египта, в 331 году, Александр провёл укрупнение казначейств: было создано три финансовых управления: Египетское, Финикийское (Финикия, Киликия, Сирия) и Малоазийское (Иония и сатрапии Малой Азии). В дальнейшем к ним прибавилось четвёртое – Персидское (Месопотамия, Сузиана и Иран). Все управления должны были, помимо основной деятельности, обеспечивать снабжение армии, заботиться о состоянии дорог и безопасности на них, организовывать передачу донесений. Иными словами, эти управления создавали инфраструктуру империи Александра. Образование многофункциональных финансовых управлений способствовало фиксации системных связей и, следовательно, повышало надёжность всей системы.

Вместе с греческим языком распространялась, естественно, и эллинская культура. Александр вёл себя как истый эллин – устраивал гимнастические соревнования, состязания поэтов и многое другое. Плутарх пишет: «…Александр усмирил Азию, там стали читать Гомера, а дети персов и жителей Сузианы и Гедросии стали выступать в трагедиях Еврипида и Софокла…благодаря Александру греческим богам стали поклоняться Бактрия и Кавказ…».

Александр основал белее 70 городов, и все они фиксировали его жизненное пространство, являясь своего рода стержнями, на которые «нанизывались» окрестные земли, и формировалось административное поле империи. Первым городом, который основал Александр, древние считали Илион, т.е. Трою; по замечанию Страбона, до Александра Илион был деревушкой, которую царь назвал городом и повелел отстроить. Первый новый город – Александрия Киликийская (нынешняя Александретта) был заложен после битвы при Иссе на побережье Исского залива. Далее были, из крупных городов: Александрия Египетская, Гераклея в Мидии, Нисея в Парфии, Александрия Маргианская, Александрия – Ария (современный Герат), Фрада – Профтасия, возникшая на месте столицы Дрангианы, Александрия Кавказская (Беграм), Александрия-Арахозия, Александрия-Эсхата, Букефалея и Никея на Гидаспе, Александрия-Опиана в среднем течении Инда, Александрия-Паттала в устье Инда, Александрия-Рамбакия и Александрия-Кокала в Гедросии, Александрия-Румия на берегу Персидского залива.

Несомненно, к числу «Александровских» городов следует отнести Вавилон, Сузы, перестроенный и заново заселённый Тир, Сидон, Милеет и Сарды – все эти города при Александре изменили свой статус и мало-помалу превратились в опорные пункты империи. Если на карте соединить «Александровские города» между собой прямыми линиями, получим удивительную картину. Наибольшее скопление городов наблюдается на периферии империи – на побережье Средиземного моря и на востоке, в «многоугольнике», охватывающем территории Маргианы, Бактрии, Согдианы, Арии, Индии и Арахозии. В центре же – в сердце империи – зияющая пустота, но это ощущение обманчиво: там пространство формировалось вокруг Вавилона и его влияние распространялось на земли от Месопотамии на севере до Кармании на юге и от Вавилонии на западе до Мидии и Гиркании на востоке. Именно города, намного пережившие своего основателя, удержали империю от моментального распада и стали центрами царств менее обширных, но зато более жизнеспособных.

Подведём итог: «пространство Александра», сшитое на живую нитку, фиксировалось исключительно опорными пунктами, и царь прекрасно это понимал – недаром он столь активно занимался градостроительством. Города с образованными в четырёх из них финансовыми управлениями обеспечивали жизнедеятельность системы. Эти системные связи оказались весьма прочными – после смерти Александра империя распалась политически, но отнюдь не экономически. Наоборот – основанные Александром города сохранили торговые коммуникации, стали центрами притяжения для окрестных земель и даже превратились в столицы эллинских государств. Но прочного идеологического фундамента у империи не было, носителем имперской идеи являлся один Александр, поэтому неудивительно, что его смерть обрекла империю на скорую гибель.

Если принять платоновскую теорию о существовании мира чистых идей, или идеальных образов, ждущих надлежащего момента, чтобы осуществиться через чье-либо сознание, можно предположить, что Александр в своих действиях руководствовался бессознательным представлением об империи, усвоенным его душой во время пребывания последней (до рождения Александра) в невоплощённом состоянии.

На край земли

Страна чудес

Мысль о завоевании Индии с самого начала составляла часть плана Александра о завоевании мира. Намерение подчинить себе всю Ойкумену зародилось еще в юношеских мечтах царя, и поэтому вполне вероятно, что мысль о вторжении в Индию влекла его уже давно. Но только смерть Дария сделала это желание реальным, ибо все части государства персов оказались теперь в доступной близости. Последующие завоевания уже не надо было откладывать на будущее, и смутные планы превратились в готовые решения. Хотя восстание в Согдиане и задержало Александра на целых два года, но все это время он продолжал разрабатывать проект новой кампании. Он считал, что Индия – это небольшой полуостров, который на востоке выходит к морю. Для Александра Индия была землёй, по которой протекает Инд, и является ли эта река истоком Нила и впадает ли она в Океан, ему было неведомо. Ещё во время пребывания Александра в Согдиане к нему явилось посольство от могущественного индийского раджи Таксила, чьи владения находились на восточном берегу Инда, и предложил союз. Условия договора были просты: Таксил признавал Александра своим владыкой и обязался снабжать армию царя всем необходимым, а Александр соглашался помочь Таксилу в войне, которую тот вел с соседями – Абисаром Кашмирским и Пором. Убедившись, что тыл достаточно крепок, Александр принял «приглашение» Таксила. Для вторжения в Индию ему вряд ли требовалось чьё либо приглашение. Скорее всего, союз с Таксилом послужил удобным поводом для вмешательства в индийские дела и распространения своей власти (и своего пространства) дальше на восток.

Вторая причина индийского похода заключалась в том, что Александр просто не мог упустить такой шанс. В его времена никто еще не покорял Индию, а имена могучих правителей, которые хотели, но не смогли ее завоевать, жили в легендах. Самой знаменитой считалась легендарная ассирийская царица VIII века до н. э. Семирамида. За свое долгое правление она добилась немалых успехов – в частности, отстроила Вавилон, разрушенный хеттами почти за тысячу лет до нее. Но в походе на Индию войска Семирамиды так и не смогли преодолеть афганские пески. В VI веке до н. э. вавилонский царь Навуходоносор, правитель исключительно упорный (например, он осаждал Тир в течение 13 лет), тоже не смог дойти до Индии. Основатель державы Ахеменидов Кир Великий, покоривший всю Азию и угрожавший Греции, достиг только окраин Индии. Даже божественный Геракл – он побывал в Индии ради одного из своих двенадцати подвигов – не задержался в этой стране. Такая нерадостная история завоеваний предшествовала походу Александра.

Но были и надежды. Мифического Диониса (Вакха), бога вина хорошо приняли в Индии (возможно, потому что он попал туда ещё ребенком). Если этому сыну Зевса сопутствовал успех, то и Александр мог рассчитывать на победу. Выступив с зимних квартир в Бактрии, в конце мая 327 г. до н. э., армия во второй раз двинулась на покорение Гиндукуша, но пошла другим путём – к долине реки Кофеен (современный Кабул) и, перевалив через Гиндукуш, вышла к городу Ниса (переводится как «управляемый лучшими законами»), по преданию, основанному Дионисом.

Если о землях до Инда было известно хоть что-то – из записок мореплавателя Скилака, спустившегося по Инду до океана, и Ктесия, придворного лекаря Артаксеркса II, – то о территориях за Индом никто не знал ничего. Армия шла в неизвестность, полагаясь лишь на проводников. И армия была уже другая, совсем не та, которая весной 334 года переправилась через Геллеспонт. Другие солдаты, другие полководцы, иные цели – не освобождение, не мщение, а не завуалированное завоевание.

…А пока трубачи протрубили везде – Войско в новый снялось непокой. Как всегда, Александр отдыхал на коне От докучных дворцовых забот. Ну, а эта дорога дороже вдвойне – Он в индийскую землю идет. Пропускает он конницу. Цокот копыт Полнит душу покоем опять. Солнце копья фаланги его золотит И по копьям спускается спать. Словно нет ни измен, ни нависших угроз, – Словно он в самом первом бою…

Вторжение в Индию было тщательно продумано и развивалось по плану. Александр разделил армию на две части. Главные силы под командованием Гефестиона отправились через Хайберский перевал на индийские равнины; именно этим путём в течение двух следующих тысяч лет различные завоеватели проникали в Индию. Александр с остальными войсками двинулся на север, практически на Памир. Он решил выйти в Кашмирскую долину, чтобы закрепиться на крайнем севере Индии и с горных вершин следить за событиями в Центральной Азии. Горы были столь высокими, а Центральная Азия – такой ровной, что глаз с высоты мог уловить кривизну земной поверхности.

Проваливаясь в снег и скользя по льду, македоняне пересекали хребты и долины, по которым не проходил еще ни один человек. Александр напомнил солдатам, что они идут путем бога Диониса и, следовательно, совершают паломничество. Передовой отряд обнаружил на склонах заросли дикого плюща; это, по мнению Александра, неопровержимо свидетельствовало, что Дионис проходил именно здесь. За годы походов македоняне впервые встретили плющ – непременный атрибут вакхического оргиастического ритуала – и с готовностью уверовали в свою священную миссию.

Некоторые исследователи отказывают Александру в таланте полководца. Это выглядит довольно нелепо, если учесть его крупные победы в предшествующие годы, и вдвойне нелепо, если рассматривать его последующий поход в Индию. Разумеется, в Согдиане у царя не было подходящего случая показать себя организатором великого сражения. Однако все схватки, любая осада дают возможность убедиться в его ярчайшем тактическом мастерстве. Что же касается похода в Индию, то комбинации с использованием раздельно действующих воинских соединений показывают такую зрелость стратегического замысла, которая представляется нам почти беспримерной, особенно если принять во внимание новизну театра военных действий и отсутствие карт этого региона. Уже одного этого достаточно, чтобы назвать Александра величайшим полководцем мировой истории.

Если Александру удалось создать первую «современную» армию, которая по своей внутренней подвижности и гибкости превосходила даже воинские соединения нового времени, то никоим образом не следует забывать, что в его распоряжении не было в то время примеров применения разработанного им нового способа ведения войны. Силой собственного духа, приспосабливаясь к новым условиям, Александр создал новую идею, силой своего духа он и осуществил ее.

Для проведения операций раздельно действующими группами войск Александру нужны были энергичные военачальники. Его стратегия оказалась своего рода школой для полководцев, тем более что царь, резко пресекавший любую самостоятельную инициативу в политической сфере, прямо-таки благоговел перед творческими проявлениями военного таланта у своих приближенных. Именно в его армии выросли многочисленные полководцы будущих сражений между диадохами, но надо признать, что, какова бы ни была впоследствии их слава, в сравнении с чародеем-учителем они остаются лишь учениками, которым неподвластны вызванные ими могучие силы.

Гефестион и Пердикка практически беспрепятственно дошли до Инда. Только город Певкелаотида (Пушкалавати, Западный Пакистан) отказался сдаться, и был взят приступом после месячной осады. Что касается Александра, то он столкнулся с ожесточённым сопротивлением аспасиев: они засели в своих крепостях, чтобы помешать его продвижению, некоторые из этих горных укреплений пришлось осаждать, другие сдавались или их защитники бежали. В Аригее (вероятно, Навагаи, современная столица Баджаура) произошло сражение, в котором было захвачено много пленных и 230 тыс. голов скота. Лучший скот Александр отправил в Македонию для разведения местной породы – путешествие более чем в 3 тыс. миль.

Затем он с большим трудом переправился через реку Гураей (Панджкора) и вступил в землю ассакетов – Сватскую провинцию, которую населял воинственный и зажиточный народ. Согласно Арриану, они могли выставить 2 тыс. всадников, более 30 тыс. пехотинцев и 30 слонов и готовились отразить нашествие Александра. Однако при его приближении они дрогнули и укрылись в укреплённых поселениях, самым крупным из которых были Масаги, жители которых имели на службе 7 тыс. индийских наемников из областей за Индом и чувствовали себя относительно спокойно, готовясь дать Александру отпор.

Александр подошёл к Масагам, и жители, наблюдавшие за тем, как он разбивает лагерь, были настолько уверены в своих наёмниках, что напали на лагерь первыми. Александр отвёл своих людей, чтобы выманить нападавших на открытое пространство. Воодушевлённые «отступлением», они бросились вперёд нестройными рядами, но, когда они приблизились на расстояние полёта стрелы, Александр приказал своей армии встретить их. Конные стрелки, агриане и лучники немедленно предприняли наступление, а за ними следовал Александр во главе фаланги. Застигнутые таким поворотом событий, ассакены ударились в панику и, потеряв около 200 человек убитыми, бежали в город. В этом сражении Александр был ранен стрелой в лодыжку.

На другой день Александр подвёл к городу осадные сооружения и разрушил часть городской стены, но индийцы столь храбро сражались, что македонцы не смогли прорваться в город. На третий день вызвали фалангу, перекинули на стену с осадной башни мост, но он проломился под тяжестью наступавших. Только на четвёртый день по таким же сходням с другой осадной башни удалось ворваться в город. Защитники храбро сражались, пока с ними был их вождь, когда же он скончался убитый стрелой, и многие пали во время этой непрерывной осады, они решили начать переговоры с Александром. Он обрадовался возможности сохранить жизнь таким храбрецам и договорился, что наёмники инды перейдут в его войско. Они вышли из города и расположились отдельным лагерем, но ночью решили бежать и вернуться к себе на родину, не желая поднимать оружие против других индов. Когда Александру сообщили об этом, он взял их в клещи и перебил, а город взял легко, потому что его некому было защищать. В городе он захватил в плен мать Ассакена и его дочь. За всю эту осаду Александр потерял около 25 человек.

Полагая, что взятие Масаг устрашит эту провинцию, он послал Кена к Базире (Биркот), а Алкету, Аттала и Деменрия в Оры (Удергам) с приказом осадить их, пока он сам не подойдёт с войском. В Орах жители предприняли против Алкеты вылазку, которую он легко отбил, а жители Базиры, надеясь на неприступность своей крепости, не захотели вести переговоры о капитуляции, а сделали вылазку, спустившись в долину. После жестокого сражения индийцев пало около 500 человек, а остальные не смогли вернуться, так как македонцы отрезали им пути отступления. Через несколько дней Александр выступил против Ор, и, когда жители Базиры узнали об этом, они ночью оставили крепость и с соседними племенами бежали в горную крепость Аорн. С взятием Ор кампания Александра в Сватской долине пришла к победному завершению.

Символ народа, который в пути

Три сына Зевса уже побывали некогда в Азии: убийца Медузы Персей, могучий Геракл и неутомимый бродяга Дионис. Теперь вновь наступили мифологические времена. В Александре возродился сын Зевса, который стремился сравняться со своими старшими братьями и даже превзойти их, пройдя всю Азию до конца. Персей не годился в образцы. Хотя он и числился среди многочисленных предков македонских царей, но мифы о местном аргивском герое не были популярны в Македонии. Подозрительным казалось и то, что по созвучию имен его иногда считали родоначальником персов, и в частности Ахеменидов. Единственный раз Александр почтил Персея наряду с Гераклом, когда он находился на пути к оазису Амона. Но по приходе в Персию источники уже не упоминают о связи Александра с этим героем.

Совсем по-другому обстояло дело с Гераклом. Его считали родоначальником македонской царской семьи, которая таким образом узаконила свои притязания на эллинское происхождение. Его имя было присвоено многим македонским городам; изображение Геракла встречается и на монетах. Были распространены рассказы о приключениях героя в Македонии, и его издавна идентифицировали с местными мифическими героями. Деяния этого полубога прославлялись не только эллинами и киническими философами – они как бы реально стояли перед глазами всех македонян. Мы не должны забывать, что для людей древности Геракл был не менее реален, чем для нас, скажем, Карл Великий.

Александр вырос в условиях традиционного преклонения перед Гераклом. Сам Аристотель постоянно выставлял перед своим учеником добродетели его предка. Еще более важным было то, что юноша сам, по природе, чувствовал себя связанным со своим великим предшественником и обрел в нем свой идеал. Александр совершенно серьезно верил в то, что может стать вторым Гераклом, и даже более того – что уже стал им. Геракла он почитал просто как старшего брата. Он ощущал свою общность с ним в осуществлении всемирного предприятия и особенно чтил греко-левантийские легенды, связанные с Гераклом. Передний Восток давно был причислен к кругу деяний мифического героя. Начиная с VI в. до н. э. борьба Геракла с амазонками являлась излюбленной темой изобразительного искусства. Считали, что, освобождая Прометея, Геракл дошел до восточной оконечности земли и Кавказа. На Кипре, в Киликии и Сирии его давно уже приравняли к местным богам. Свое нападение на Тир Александр уверенно обосновал приказом, полученным от предка. По его следам двигался он, стремясь получить оракул Амона. Когда Александр форсировал Гиндукуш, то этот хребет посчитали за Кавказ. Предполагали, что именно здесь находилась скала Прометея. На македонских монетах Геракл становится все более похожим на Александра.

Не следует думать, что только личное пристрастие воодушевило Александра на это уподобление. Чем дольше продолжался поход, чем труднее становилось воинам переносить все новые и новые тяготы, тем большая роль отводилась образу героя, его беспримерной терпеливости. Геракл казался македонянам самым народным из всех героев. Следовать его путями, повторять его подвиги, сравняться и даже превзойти его – все это создавало романтически возвышенный стимул, в котором так нуждались воины. Таким образом, Геракл вплоть до самой Бактрии служил воинам как бы путеводной звездой, несмотря на то что, согласно древним мифам, он никогда не удалялся от Средиземного моря. Даже незаконному сыну Александра, рожденному Барсиной незадолго до брака царя с Роксаной, было дано имя Геракл.

Однако в самом начале похода в «страну чудес» возник и новый миф. Геракл не вполне удовлетворял царя из-за его чересчур человеческих черт. Возможно, дух царя, стремившегося к безграничности, требовал более божественного идеала, а может быть, Александр считал необходимым найти для воинов новый импульс, учитывая, что их ожидают большие трудности. Во всяком случае, внезапно на первый план выступил третий и самый высокий среди побывавших в Азии сыновей Зевса и легко отодвинул в тень трудолюбивого Геракла.

В отличие от последнего, который при жизни так и не смог подняться выше ранга героя, Дионис всегда оставался настоящим богом. В Македонии его особо чтили; оно и понятно, если учесть, что Македония непосредственно граничила с Фракией, и сюда переселились многие фракийцы. В жилах македонян бушевали все страсти, порожденные Вакхом. Религиозное действо воспринималось настолько серьезно, что безумные вакханалии возглавляла сама мать Александра. Таким увидел его при дворе македонских царей Еврипид и на основе этого, по сути дела, негреческого восприятия создал своих «Вакханок». Каким Еврипид увидел Диониса, пленительным и страшным одновременно, таким его воспринимали и македоняне.

Греки издавна считали, что Дионис несет народам культуру. Они связывали фракийско-эллинского бога с аналогичными богами лидийской мифологии, а также идентифицировали его с египетским Осирисом. Это делало Диониса как бы богом всех народов, населяющих мир, для него не существовало границ между государствами. Нису, где бог провел детство, искали в различных уголках земли, повсюду, где росли виноград и плющ, и где название страны сопоставлялось бы с его именем. Иногда Диониса изображали воином, вторгшимся в чужую страну, например борющимся с азиатскими амазонками. Согласно Еврипиду, он со своей свитой прошел всю Малую Азию, Персию, Бактрию, Мидию и Аравию. При желании это можно было истолковать как завоевание. Поэтому место, где заканчивались странствия Диониса, македоняне искали на краю бактрийско-согдийской пустыни, и, естественно, их поиски завершились успешно.

На границе Индии Александр неожиданно обнаружил местечко, название которого было созвучно со словом «Ниса». Неважно, почему местные жители полагали, что их город основан Дионисом. Известно, однако, что Александр, узнав об этом, с присущей ему творческой энергией увидел здесь возможность выдвинуть новую плодотворную идею. Дионис был в полной мере интернациональным божеством, поскольку много странствовал, и для него не существовало разных государств – где бы он ни проходил, он все зажигал своим импульсом. И вот этот страстный, безудержный, все увлекающий за собой, объединяющий разные культуры бог стал путеводной звездой для усталого войска. В походе на богатые земли Индии скорее подходил могущественный и томящий душу Дионис, чем труженик Геракл. К внутренней перемене, происшедшей с Александром, к его образу сверхъестественной личности также больше подходило сравнение с подлинным богом, чем с героем. Нам известны связанные с этой переменой приказы царя: считать бесспорной истиной, что город основал Дионис и, более того, чего раньше никто не утверждал, что бог победоносно прошел через всю Индию. Было заявлено, что македоняне будут соревноваться с могущественным богом, и повторят его путь.

Таким образом, по приказу Александра возникла новая вера и новая «историческая истина». Тотчас царь удалился из Нисы в окружающие лесистые горы и гимнами, зеленым плющом и пышным пиром воздал положенную дань уважения своему небесному патрону Дионису. Не меньше, чем Диониса, прославлял Александр и рождение новой идеи: царь, подобно второму Дионису, с триумфом пройдет эту «страну чудес». Некогда, чтобы мотивировать необходимость его похода героическими мифами, Александру нужен был Каллисфен. Теперь он уже не нуждался больше ни в чьих услугах. Он сам взял на себя роль «пропагандиста» похода.

Дальше и лучше Геракла

Те, кто не дерзает, никогда не узнают
прекрасных страстей, обручения с честью,
огня с небес, который ярко вспыхивает
на алтаре, когда страх побеждён.

М. Рено «Божественное пламя»

После окончания зимнего похода Александр, чтобы соединиться с южной частью армии, направился в область между реками Кабул и Инд. Однако большая крепость ассакенов, расположенная в петле Инда, оставалась непокоренной. Александру важно было показать всем народам, что его власть простирается и на самые недоступные места. Александр отчётливо понимал, что Аорн служил сборным пунктом для его врагов, к тому же он располагался с фланга его линии коммуникации с Кабульской долиной и любого возможного пути к переправе через Инд, Александр не мог себе позволить оставить крепость в руках своих противников – стратегически требовалось занять Аорн. Захват этой крепости стал одной из самых знаменитых горных кампаний в мире. Оурел Стейн специально исследовавший эту местность в наши дни, во всей полноте представил себе все трудности, уготовленные природой Александру, и в восхищении пишет: «Я не могу лишь поражаться, почему история взятия Аорна не стала мифом. С другой стороны, вся история триумфальных достижений Александра от Средиземноморья до Центральной Азии и Индии полна рассказами, свидетельствующими о такой колоссальной энергии, умении и храбрости, что его можно скорее считать легендарным героем, чем смертным лидером». То же самое говорит и Арриан в последних главах своей истории: «Я полагаю, что не без божественной воли родился этот человек, подобного которому не было».

Александр выступил на Аорн, взяв с собой гипаспистов, агриан, лучников, и батальон Кена, а также 200 всадников-гетайров. Поверьте на слово, или прочитайте в другой литературе, что на скалу вела только одна очень трудная дорога, вокруг крепости были недоступные кручи и бездонные пропасти. Как говорили греки, она была «недоступной даже птицам» (по-гречески Аорн).

Когда Александр стал лагерем под скалами, к нему пришли местные жители, которые пообещали провести его людей к единственному доступному месту скалы вне крепости, откуда можно было её штурмовать. Александр послал с ними Птолемея во главе агриан и отборных щитоносцев, и велел, захватив это место, удерживать его, а ему подать знак, что плацдарм захвачен. Птолемей, двигаясь по едва проходимой дороге, захватил указанное место прежде, чем инды его увидели. Укрепив его частоколом и рвом, он зажёг на горе огромный костёр и его увидел Александр. На следующий день Александр повёл войско к скале: инды отбивались изо всех сил, и царь ничего не мог поделать в силу природных трудностей. Защитники поняв, что Александр не может идти на приступ, повернули и напали на отряд Птолемея. Завязалась жесточайшая битва: инды старались разнести частокол, а Птолемей удержать за собой занятый плацдарм. У индов со стрельбой было хуже, и когда стемнело, они отступили.

Александр, выбрав из индов-перебежчиков особенно надёжного и хорошо знающего местность человека, послал его ночью к Птолемею с письмом, в котором писал, что когда он пойдёт на приступ, то Птолемей должен ударить на варваров с горы, чтобы инды поражаемые с обеих сторон не знали, куда податься. С рассветом Александр повёл своё войско по тому же подъёму, по которому пробрался Птолемей, рассчитывая, что если он добьётся соединения с ним, то всё пойдёт на лад. Так и случилось. До полудня продолжалась жестокая схватка между индами и македонцами: одни старались овладеть подъёмом, другие били по поднимавшимся. Когда всё войско оказалось вместе, Александр опять повёл его на скалу, но взять её оказалось невозможно; на этом и кончился день.

На рассвете он задумал совершенно неожиданную – во всяком случае, для индийцев – вещь: построить мост через ущелье. Солдат разделили на три группы: одни валили деревья, другие доставляли их к ущелью, а третьи устанавливали сваи. Солдаты трудились посменно, и работа безостановочно продолжалась днем и ночью. На третий день мост уже мог выдержать осадные машины и баллисты, способные быстро положить конец сопротивлению индийцев. Как только войска двинулись по мосту, чтобы атаковать крепость с относительно доступного направления, индийцы развернулись в сторону Александра. В пылу сражения с Александром индийцы забыли о Птолемее, который успел пройти несколько миль по склону и оказаться в тылу противника. Инды, поражённые неслыханной храбростью и настойчивостью македонцев, перестали защищаться и послали к Александру глашатаев с предложением о переговорах. Они рассчитывали протянуть день с переговорами, а ночью рассеяться по окрестностям, но Александр узнал об этом и перехватил их, когда они стали разбегаться. Александр овладел скалой, куда, по преданию, не смог войти даже Геракл. Взятие крепости ещё раз показало, что естественное преимущество позиции на возвышенности исчезает, уступая воле и находчивости умелого полководца.

Установив контроль над Северной Индией, Александр стремительно двинулся на соединение с главными силами армии, которые Гефестион вел на Таксилу. Таксила славилась своими учёными. О ней Александр узнал еще от Аристотеля. Именно в Таксиле, за несколько столетий до Александра, лечился Будда. Будда, скончавшийся в возрасте 80 лет, нередко посещал медицинскую школу в Таксиле, а местные врачи регулярно навещали его. Этим городом-государством правил царь Омфис. Узнав о приближении македонян со стороны Хайберского перевала, он отправил к ним послов с сообщением, что примет всех, как желанных гостей. Омфис считал, что единственные вещи, за которые стоит бороться, – вода, пища и знания. Если всего этого в достатке, о чем ещё заботиться? Он предложил Александру все, что имел; Александр, тронутый великодушием индийца, предложил ему, в свою очередь, всё, что имел сам.

В Персии Александру случалось бывать и победителем, и «освободителем», и, наконец, преемником Великого царя. Здесь все было по-иному. Таксила – первый индийский город, который увидели македоняне. Окруженный красивой стеной, он располагался на живописной возвышенности, у подножия которой текла река. Дальше простирались плодородные земли, а за ними виднелись снежные горные вершины Кашмира. Всюду кипела жизнь. Это была развитая страна – центр внешней торговли, ведшейся через долину Кабула с другими западными странами. Жители ждали, что с присоединением к империи Александра торговые связи еще больше разовьются. Иначе и быть не могло: благодаря своему положению Таксиле надлежало стать одним из важнейших торговых центров империи.

Таксиле македоняне впервые ознакомились с индийской городской культурой и новым для них образом жизни. Эта культура восходила к древнейшим временам Хараппы и Мохенджо-Даро; ни в Египте, ни в Передней Азии не встречалось ничего подобного. Дома, ворота и храмы были построены в необычном стиле. Македоняне дивились невиданной архитектуре, орнаментам, великолепию пышных садов и, наконец, народу. Правда, индийские аристократы походили на иранских всадников, но простые люди Индии являли собой странную и непривычную смесь. Они отличались темным цветом кожи и высоким ростом. Их одежды были из хлопка; бороды они красили. Особенно поразили македонян деление людей на касты и обряд самосожжения вдов. Странным казалось и то, что на рынках бедные люди открыто предлагали в жены своих дочерей. Но рабство было здесь, по-видимому, совершенно неизвестно. Пестрота одежды, любовь к уличной музыке напоминали процессии во время вакханалий. Вскоре выяснилось, что индийцы почитают бога, которого можно принять за Диониса. Это послужило подтверждением похода Диониса в Индию. Должно быть, именно ему обязана Индия своими городами. Но то, что рассказывали историки о необычайном изобилии золота, оказалось ложью. В Таксиле этого металла было не больше, чем в городах других стран, но здесь македоняне впервые познакомились с китайским шелком.

Но больше всего поразили воинов индийские факиры, аскеты и отшельники. Индийцы чтили их как мудрецов, что не могло не вызвать уважение к «философам» и у завоевателей, несмотря на то что мир их идей был совершенно чужд македонянам. Сам Александр заинтересовался ими, а Онесикрит прославил их как «кинических философов». Много лет Александр провел в походах, и теперь воспоминания о занятиях и интеллектуальных исканиях в Миезе побуждали его ходить по городу и беседовать с местными учёными. Александр участвовал в обсуждениях, разбирал проблемы и присутствовал на занятиях. К нему постоянно приходили преподаватели местных школ и училищ, с которыми он обстоятельно советовался.

Во время передышки в Таксиле Александр не переставал обдумывать дальнейшие планы. В Греции считали, что обитаемый мир заканчивается на берегу океана (реки Ганг). Но чтобы добраться туда, пришлось бы преодолеть пять крупных притоков Инда. На каждой из этих рек находились многочисленные города со своими царями и правителями. Индийцы, в отличие от персов, умели воевать, а их армии были многочисленны и хорошо подготовлены. В Таксиле Александр получил известия, что на реке Гидасп (ныне Джелам), притоке Инда, концентрируются индийские войска.

Как уже упоминалось, Пор, великий раджа по другую сторону реки Гидасп, был полон решимости остановить продвижение Александра и отстоять свою свободу. Он сделал все, на что способен сильный человек, использовал все резервы своего княжества и касты воинов. Пор надеялся, как оказалось тщетно, на поддержку Абисара (тот прислал посольство к Александру). Кроме того, он осмелился на поступок, на который после Гавгамел не решался никто: сам вышел на поле боя против не знавшего поражений противника. Естественно было ожидать, что предстоящая битва – испытание не только для Александра и Пора, но также и для македонской и индийской военной техники.

Однако подобное состязание оставляло мало надежд местным жителям. Индийское военное искусство брало свое начало от блестящих рыцарских времен, описанных в Ведах. С тех пор индийцы освоили верховой бой, кавалерийские соединения стали принимать участие в битвах, но вместе с ними в сражениях участвовали и старые боевые колесницы: этого требовали рыцарские обычаи, правда, колесницы за это время были значительно усовершенствованы. Большую опасность представляли для врага боевые слоны, которых боялись македонские кони. Хотя они двигались медленно, но сохраняли боевые порядки, которые могли стать роковым для пехоты противника и отбивать любые атаки конницы. В целом эти две армии представляли собой не только два чуждых друг другу мира, но и две эпохи: одну – Александровскую, богатую техникой, и другую – рыцарства, с его благородными традициями.

Абисар не помог Пору, но у него нашелся другой союзник – время года с его стихийными бедствиями. Был май, и Гидасп, со страшной силой низвергавшийся с Гималаев, нес огромные массы воды. Настоящий период дождей еще не наступил, но грозы разражались уже часто. Пор, владения которого находились между реками Гидасп и Акесин, привёл к Гидаспу внушительное войско. Арриан говорит о 30000 пехоты и 4000 конницы, 300 боевых колесницах и 200 слонах; Диодор увеличивает численность пехоты до 50000, а конницу сокращает до 3000. Противник стоял на дальнем берегу реки, не предпринимая попыток переправиться: слоны и пехотинцы занимали позицию у кромки воды, что делало форсирование Гидаспа проблематичным. Вдобавок поступило сообщение, что Абисар нарушил мирный договор и идёт на помощь Пору со своим войском.

Битва у реки Гидасп (весна 326 г. до н. э.)

Среди множества сражений, которые велись захватчиками, вторгавшимися на индийские равнины с северо-запада, первым, записанным в историю, было сражение при Гидаспе, и, по мнению Хогарта, учитывая переправу через реку, оно представляет собой одну из самых блестящих военных операций древности. Гидасп был очень стремительной рекой, так что тяжело вооружённые солдаты легко могли пойти ко дну. Обычно кавалерия помогала переправляться пехоте, поскольку лошади великолепно плавают. Но на том берегу македонцев ждала не просто огромная армия Пора в 4 раза превышающая их численностью, но имеющая в распоряжении боевых слонов. Слоновий запах сковал лошадей Александра и в лоб эта проблема не решалась.

Убедившись, что лобовая атака невозможна, а действовать необходимо, пока есть шанс разбить врагов поодиночке, Александр прибегнул к непрямым действиям. Разбив лагерь на берегу, Александр отправился вверх по течению с половиной армии. Пору пришлось взять половину своей армии и отправиться следом, чтобы помешать переправе врагов. Наконец Александр расположился на обед, а потом повернул обратно. Армия Пора сделала тоже. На следующий день всё повторилось только уже вниз по течению. Так они ходили день за днём. Наконец, индийцы поняли, что так может продолжаться бесконечно – они поставили посты у каждого брода, снабдив их слонами, в качестве лошадиного пугала и перестали метаться за армией Александра.

Это и нужно было нашему талантливому стратегу. Он хотел, чтобы Пор ослабил бдительность, т. к. переправа была возможна при отсутствии сопротивления. Переход был простым и хитро продуманным. Армия Александра двинулась к переправе практически бесшумно, т. к. всё оружие было закреплено и упаковано. Было продумано даже то, что марширующая армия оставляет после себя клубы пыли – поэтому Александр выбрал для перехода ночь с проливным дождём. На месте лагеря горело обычное количество костров, которые остались поддерживать часть людей во главе с Кратером, для которых было заготовлено достаточное количество выпивки – эффект присутствия целой армии обеспечен: тот же уровень шума, то же количество костров. Некоторые источники говорят о двойнике Александра, ходившем в поле зрения индийцев.

Александр предложил один из самых интересных вариантов переправы через хорошо охраняемую реку («переправа Ганнибала через Рону настолько напоминает переправу Александра через Гидасп, что, кажется, будто он воспользовался опытом последнего» – Ливий). Противника следовало держать в неведении, чтобы использовать фактор внезапности и для этого основная ударная сила должна была быть невелика, чтобы успеть переправиться под покровом ночи; но одновременно у врага не должно было оказаться большого численного перевеса. Пытаясь разрешить эти, казалось бы, неразрешимые противоречия, Александр решил организовать переправу в два этапа. Переправившись с основной группой, Александр собирался заставить индийцев, наблюдавших за местами переправы, покинуть свои позиции, и тогда сможет переправиться вторая группа, которая с ними соединится.

Очень интересны детали этой замечательной операции. Армия приблизительно в 5 тысяч всадников и 10 тысяч пехотинцев была переправлена незадолго до рассвета в день сражения. Если принять, что спуск судов, а также погрузка были закончены к 3 часам утра и, что сражение началось в 6 часов, то за 15 часов было проделано следующее: переход в несколько миль вниз по Халкиванскому рукаву; высадка на промежуточный островок; поиск брода; выгрузка на восточный берег и построение в колонну здесь же, и, наконец, марш в семь миль до того, как вступить в бой. Насколько возможно произвести все эти действия в течение 15 часов? Единственный ответ, который напрашивается, – признание великолепной организации и профессионализма македонского войска.

Ещё один вопрос, на который нет ответа. Как можно за несколько недель построить необходимые транспортные средства для переправы 15 тысяч людей и 5 тысяч лошадей? Одна из немногих операций, которые можно сравнить с этой операцией Александра, это поход Вильгельма Завоевателя в 1066 году; по подсчётам, он построил или купил 350 кораблей, чтобы перевезти 2 тысячи своих рыцарей и коней и 3 тысячи пехотинцев через Ла-Манш. Такие технические детали постоянно всплывают, когда речь идёт о кампаниях Александра, и, хотя историки-античники редко, если вообще упоминают о них, они свидетельствуют об эффективности служб македонской армии, без которых завоевания Александра были бы невозможны.

Переправа – это не просто «берег левый, берег правый». Это возможность усыпить бдительность врага. Вышагивая по берегу и не предпринимая попыток переправиться, Александр заставил врага поверить, будто он собирается дожидаться зимы. Это перевело решение проблемы в ведение ума, но не силы. Индийские караульные заметили противника, когда тот был уже на их берегу. Пока они докладывали Пору, Александр успел выстроить свой отряд: в авангарде стояли конные лучники, царские щитоносцы Селевка и царская агема, с флангов лучники и пращники. Когда боевой порядок был сформирован, конница устремилась к вражескому лагерю, следом двинулись лучники, а пехота замыкала «шествие».

Пор узнал о приближении врагов незадолго до или вскоре после того, как они высадились на островок, у него было время, чтобы выяснить, где проводится обходной маневр и истинный он или ложный. Если это уловка, то, направив мощь своей армии против этого отряда, он рисковал потерять контроль над Харанпурской переправой; но если высадка не была обманом, то, не подготовив достойный отпор, он окажется в крайне уязвимом положении. Дилемма была трудной. Пор сделал правильный выбор, но сделал его слишком поздно. Как сообщает Птолемей, он выслал одного из своих сыновей с 2 тысячами всадников и 120 колесницами навстречу врагу с приказом оттеснить вторгшихся в реку. Первая стычка произошла на незначительном удалении от берега и в короткой схватке индийцы потерпели поражение, потеряли все колесницы и 400 всадников убитыми; среди них оказался и царевич.

Видимо, именно тогда – хотя об этом не пишут – переправился через реку второй эшелон войск Александра. Когда бежавшие с поля боя воины сообщили Пору о гибели его сына и о том, что Александр находится у реки с большим войском, поначалу Пор не знал что делать, т. к. именно в это время Кратер пересекал реку на главной переправе. Наконец он решил оставить часть армии с несколькими слонами встретить Кратера, и выступил против Александра с остальной армией. Боевой порядок индийцев по фронту составляли слоны, между которыми выстроилась пехота; на флангах, за колесницами, встала конница, дополнительно подкреплённая пехотой.

Это построение, непривычное для эллина, вынудило Александра отказаться от испытанной тактики, при которой основная нагрузка выпадает на усиленное правое крыло и на фалангу. Он решил использовать своё преимущество в коннице, не сомневаясь, что гетайры могут прорвать любой строй. Результатом явилась одна из самых знаменитых кавалерийских атак в истории. Надо учесть, что Александр понимал – его конница не пойдёт в открытую на слонов и фаланге придётся наступать без поддержки конницы. Чтобы уберечь свою фалангу от кавалерийских атак с фланга и с тыла, он должен был уничтожить индийскую конницу до наступления фаланги. Каким образом он мог это сделать? Только вынудив Пора сосредоточить все силы на одном из своих флангов, а затем разбить их.

Итак, что делает Александр? Находясь от врага на расстоянии больше полёта стрелы, Александр выслал своих конных лучников против индийского левого фланга, чтобы привести его в смятение, а затем устремился на левый фланг со своими гетайрами, чтобы нанести удар, пока инды не успели восстановить боевой порядок. Этим он вынудил Пора перебросить на левый фланг конницу с правого фланга, чтобы попытаться разбить Александра. В это же время Кен с двумя гиппархиями конницы незаметно направился к правому флангу, вдоль глубокого оврага и, в момент атаки Александра, нанёс удар с фланга и с тыла по коннице Пора, пока Александр атаковал с фронта. Сдвоенный удар привёл индийскую конницу в замешательство, и она отступила за линию слонов, которые стали теснить Александра. Тогда в бой вступила фаланга, до поры находившаяся в резерве и сражение стало общим.

Вожаки слонов погнали их на конницу, а македонская пехота пошла на слонов, поражая их стрелами и дротиками, отгоняли сариссами. Это было сражение не похожее ни на одно прежнее – слоны врывались в ряды пехоты и сметали их с пути. Конница индов повернула и бросилась на македонскую конницу, но была в очередной раз отбита и опять откатилась к слонам. Тогда вся конница Александра собралась в один отряд – не по приказу, а в силу условий боевой обстановки, нападая на ряды индов, они рассыпались, нанося большой урон. Слонов оттеснили, наконец, в узкое место, и здесь, поворачиваясь, толкаясь и топча людей, вреда своим они наносили больше, чем врагам. Погибло также много всадников, отброшенных в это узкое место вместе со слонами. Обезумев от боли, слоны нападали и на своих и на чужих. Македонцы, обычно разбегались, когда животные устремлялись на них, но инды, двигавшиеся между слонами, особенно от них пострадали. В самый разгар сражения Кратер переправился через брод в Харанпуре. Когда он увидел, что Александр одерживает блестящую победу, он двинулся вперёд и, поскольку его люди были свежи, занялся преследованием.

И всё же, несмотря на резню, происходившую на поле битвы, Пор, в отличие от Дария, отказался покинуть место сражения, пока не полегло всё его войско. Раненый, он храбро дрался; наконец, ослабев от жажды и потери крови, он сдался инду Меросу, своему старому другу, которого послал Александр: он не мог прийти в себя от восхищения мужеством, проявленным Пором, и обратился к нему, чтобы тот не расстался с жизнью напрасно. Сражение закончилось. Потери Пора были огромны: до 20000 пехоты, 3000 всадников, множество слонов, Александр потерял не более 1000 человек. Среди погибших было двое сыновей Пора и его внук Спитак, правитель провинции, в которой происходило сражение.

Это поражение неожиданно превратило Пора в союзника Александра. Когда Пор сдался, Александр лично засвидетельствовал царю своё уважение. В отличие от Дария, Пор не покинул поле битвы ради спасения собственной жизни и сражался до последнего. Александр спросил у величественного индийского владыки, какого обращения тот хочет. «Обращайся со мной, как с царём», – сказал Пор. Этот знаменитый эпизод известен каждому индийскому школьнику. Он является самым ранним документированным свидетельством о встрече Индии и Запада. «Хорошо, так и будет, – ответил Александр, но все же, поинтересовался он, что для индийского царя, которого он глубоко уважает, важнее всего?». «Моими словами всё сказано» – ответил Пор.

Ничего подобного Александр никогда не слышал. У него часто просили милости и пощады, но никто еще не проявлял такой гордости и такого достоинства в поражении. Благодаря урокам Аристотеля, Александр хорошо разбирался в людях и понял, что перед ним человек, нисколько не утративший твердости духа и царского величия. Верный своим привычкам, последний и в дружественной Таксиле оставил своего стратега, однако с Пором он поступил иначе. Раджа обнаружил столь глубокую осведомлённость в вопросах индийской политики, в которой Александр пока не успел разобраться, что царь оставил Пору его земли и даже присоединил к ним ещё одну, прежде независимую область. Мало того, он не стал назначать в новую сатрапию своего стратега! Вероятнее всего, отказаться от стандартной схемы «сатрап – стратег – казначей» его заставила несхожесть мировоззрений, которую он сполна ощутил, общаясь с брахманами. В Индии царь не чувствовал себя своим и не знал как им стать. Владения Таксила тяготели к «освоенным» территориям, там стандартная схема ещё работала, но земли Пора (северный Пенджаб) принадлежали иному ландшафту и иной культуре, и поэтому полноценно управлять ими мог только местный житель. До самой смерти Александра оба царя поддерживали тесную дружбу. Не будет преувеличением сказать, что Пор был единственным политическим деятелем, которого Александр принимал всерьез.

Ничего подобного битве на Гидаспе древний мир ещё не видел – ни такого изящного и эффектного маневра кавалерией, ни столько изощрённых отвлекающих операций. Китайский стратег Сунь-цзы писал в своем «Трактате о военном искусстве» (примерно за 1560 лет до Александра): «Война – это путь обмана. Поэтому если ты и можешь что-нибудь, показывай противнику, будто не можешь; если ты и пользуешься чем-то, показывай ему, будто ты этим не пользуешься; хотя бы ты и был далеко, показывай, будто ты близко; заманивай его выгодой; приведи его в расстройство и бери его».

Сражение на Гидаспе, несомненно, представляет собой наиболее поучительный пример творческой, нестандартной манеры действий Александра, который сумел перехитрить и переиграть противника. По мнению многих военных историков, мир не видел ничего подобного вплоть до Второй мировой войны. Лишь Наполеон, считавший битву при Гидаспе едва ли не самым блестящим сражением в истории, придерживался похожей тактики. Ещё несколько полководцев – в частности, Юлий Цезарь, Ганнибал, Спицион, Мальборо Фридрих Великий и Веллингтон – приближались к уровню Александра в управлении войсками, но лишь иногда. Прочие военачальники не обладали тактической тонкостью, хитроумием и чувством момента, присущими Александру. Поэтому исход большинства сражений зависел от численного превосходства или упорства.

Из истории боевых слонов:

ТЩЕСЛАВНЫЙ АЯКС

Разгромив персидскую армию, Александр Македонский направился в Индию. На реке Гидасп его ожидал с сильным войском Пор, царь Пенджаба. Закипел бой. Пор бросил в атаку свою главную ударную силу – двести великолепно обученных слонов, которым поначалу удалось потеснить македонские линии. Но греки бесстрашно кидались под ноги колоссам и остро отточенными топорами рубили им хоботы. Атака слонов захлебнулась. Тем временем Александр искусным маневром обошел индийцев и ударил по ним с тыла.

В окружении очутился и сам Пор на своем любимом верховом слоне. Отбиваясь от наседавших врагов, бесстрашный гигант отшвыривал всех, кто пытался к нему приблизиться. Царь был ранен. Умный слон, почуяв, что его хозяин попал в беду, прорвал кольцо македонской пехоты и унес царя с поля боя. Потом слон бережно снял раненого, положил на землю и хоботом вынул стрелы, торчавшие в его теле. Когда неприятельские солдаты нашли беглеца, разъяренный слон, не покидая распростертого на траве господина, защищал его с неистовым мужеством.

Все это видел македонский полководец. Восхищенный благородством и смелостью преданного животного, он приказал не трогать слона. Рассказывают, что, когда побежденный царь выздоровел. Александр призвал индийца к себе и обещал ему вернуть царство, которое отныне являлось частью империи великого полководца. Взамен он хотел только храбреца слона. Царь согласился.

Полководец назвал слона Аяксом. Вскоре македонская армия возобновила поход. Бедное животное ревело целые ночи напролет, тщетно зовя своего первого хозяина. Александр, потерявший в последней битве своего боевого друга – коня Буцефала, делал все, чтобы приручить Аякса. Он сам кормил его, когда узнал, чти слону нравилось "наряжаться" не жалел денег на роскошные покрывала, Полководец, велел украсить бивни Аякса золотыми кольцами, на которых вырезали надпись: "Александр, сын Зевса, посвящает солнцу этого слона".

И говорили, что, в конце концов, тщеславие Аякса победило любовь к своему первому владыке.

Брахманы (из поэмы Фирдоуси «Шах-наме»)

Благодаря тесным межэтническим контактам в Средиземноморье возник симбиоз эллинского и ближневосточного (включая Египет) суперэтносов и начала складываться новая цивилизационная система, впоследствии получившая название эллинизма. Для этой системы было характерна ориентация на Средиземное (внутреннее) море, что существенно облегчило и ускорило её образование. Соприкосновение эллинов с иранским суперэтносом привело не к симбиозу, а только к сосуществованию. Что же касается Индии, межэтнический контакт привёл к отторжению. Внешние проявления этого отторжения заключались, прежде всего, в неприятии Александра (и, в его лице, «неуемного» эллинского духа) индийскими мудрецами. Индия той поры представляла собой изолированное, замкнутое, обращённое внутрь пространство, практически не восприимчивое к внешним воздействиям. Иными словами, эллинам не удалось стать для индийцев «своими».

Борьба за неосуществимое

После сражения с Пором, примечательного тем, что победа в нём была одержана благодаря отказу от прежней, эллинской тактики и применению тактики «варварской», и основания на Гидаспе двух городов – Никеи и Букефалеи (в честь своего погибшего Буцефала), Александр повёл армию дальше на восток. На Гидаспе остался Кратер, которому поручили укрепить новые города, а также начать строительство флота. Царь намеривался «дойти до границ индийской земли и, покорив всех её обитателей, спуститься по реке к Океану». Под «границей» эллины понимали Ганг; античные географы утверждали, что Ганг, сливающийся с Внешним Океаном, служит рубежом Ойкумены на востоке. Очень скоро Александру и его спутникам предстояло в этом разувериться, но пока армия двигалась к «заветной цели» – Гангу вдоль предгорье Гималаев, следуя все время на юго-восток к далекому Мировому океану. Вскоре он достиг следующей большой индийской реки – бурного Акесина. Здесь впервые проявился весь трагизм плана завоевания Индии.

Как сообщает Неарх, наступило время летнего солнцеворота: начинали дуть юго-западные муссоны, а вместе с ними пришла пора тропических дождей. Когда-то в Ликии даже море отступило перед победоносной армией, и Александр считал, что его железная воля сумеет справиться и с дождями. Однако на Акесине царя ждала неприятная неожиданность: быстрый подъем воды заставил его снять лагерь и отступить. Тяжелой оказалась переправа через реку, но, несмотря на это, царь не приостановил продвижения. Он оставил Кена, чтобы тот подготовил переправу для Кратера и его обоза. О возвращении еще не было и речи. Путь не всегда пролегал по плодородным землям. Македонянам пришлось продираться через бесконечные девственные леса. Поражали огромные баньяновые деревья и павлины, жившие в джунглях. Но особое беспокойство доставляли многочисленные ядовитые змеи. Воины страдали от их укусов не, только в походе, но и при ночевке под открытым небом. Змеи забирались в палатки, их находили в посуде, буквально не было места, куда бы они не проникали. Змеи представляли даже большую опасность, чем скорпионы, которых тоже очень боялись. Часто воины не рисковали ложиться спать. Так как македонские врачи не знали средств от укусов змей, Александр при своем штабе организовал лазарет с индийскими лекарями. Армия перешла еще одну большую реку – Гидраот. Наступил тяжелый период тропических дождей, но Александр продолжал поход, не обращая на них внимания. Шла борьба между его волей и силами природы.

Александр продолжал придерживаться тактики раздела армии на несколько мобильных отрядов. Один отправился в долину реки Кабул, чтобы подавить восстание ассакенов; другой, под командой Гефестиона, покорял земли по берегам реки Гидраот – взбунтовался племянник Пора, которого тоже звали Пором. Гефестион задачу выполнил, и владения племянника перешли к его дяде. Третий отряд, которым командовал сам царь, переправился через Равви и вторгся во владения кафеев, воинственного народа, не знавшего царской власти и обитавшего в землях между Равви и Биас. Главным городом кафеев был Сангала, где армия встретилась с упорным сопротивлением и понесла серьёзные потери.

Взятие Сангалы

Сангала, большой город, защищённый стеной и частично мелким озером или болотом, где кафеи и родственные им племена собрали большое войско. Прямо перед городом находился холм, возможно, покинутое место размещения другого города, который, по словам Арриана, не был одинаково обрывистый со всех сторон. Вокруг него кафеи разбили лагерь из трёх концентрических кругов повозок, в которых они жили. Очевидно, они намеревались разметать врагов, когда те пойдут на телеги, а затем, расстроив их войско, выбежать и напасть на них. Если это так, то их тактика очень напоминала тактику Жижки во время Гуситских войн. Когда Александр подошел к Сангале, то, чтобы развернуть строй и сдержать врага до построения своего войска, он послал вперёд конных лучников, чтобы они двигались вдоль рядов телег и обстреливали врагов, удерживая их внутри лагеря. Затем он построил на правом фланге царский эскадрон, а на левом фланге – Пердикку с его всадниками и фалангу. Лучников он поделил пополам и расставил по флангам. Двигаясь к городу, Александр рассчитывал застать врага в стенах города, но, обнаружив его в лагере, быстро перестроился.

Поскольку было неразумно для конницы атаковать лагерь, Александр проскакал к фаланге, спешился и повёл её вперёд сам. С небольшими трудностями он атаковал первый ряд телег, однако второй ряд оказал отчаянное сопротивление и был захвачен лишь после яростного сражения. Кафеи покинули третий ряд и устремились в город, закрывшись там. Интересным в его тактике здесь представляется развитие ударной силы пехоты под защитой конницы. В сражении против скифов легковооружённая пехота также была основой действий конной колонны. В Сангальском сражении кавалерийские фланги стали основой наступления фаланги. Из-за близкого расположения лагеря к городу, окружить его было невозможно, следовательно, задачей конницы стала защита флангов фаланги.

Когда кафеи отступили, Александр расставил пехоту вокруг города, а против той части, которая выходила на болото, он разместил конницу. Он так поступил, полагая, что с наступлением темноты кафеи попытаются покинуть Сангалу. Он не ошибся, ибо Арриан пишет, что около второй стражи они стали прыгать со стены, их попытка провалилась, и большинство было перебито конницей. Затем Александр окружил город двойным частоколом, кроме части, выходившей к озеру, где расставил сильные сторожевые посты. Затем от подвёл осадные машины, но прежде чем они стали действовать, некоторые кафеи перебежали на его сторону и рассказали, что защитники ночью собираются прорваться через то место, которое не окружено частоколом. К их встрече всё было подготовлено. Около четвёртой стражи, кафеи открыли ворота, обращённые к озеру, и бегом бросились в них. Затрубили трубы, и Птолемей повёл на них свои отряды. Было убито около 500 человек, а остальные вернулись в город. Вскоре после этого благодаря подкопу стены и осадным лестницам Сангала была взята штурмом.

Александр с боями продвигался в направлении Гифасиса – последней водной преграды перед Гангом. Казалось бы, ещё одна река, которую не составит труда форсировать… Но Гифасис оказался непреодолимым препятствием.

В последнее время стало ясно, что главные трудности только начинаются. Хотя в военном отношении новый противник не отличался от уже покоренного, он превосходил его численностью. Кроме того, предстояло преодолеть огромные пространства. Итак, велась подготовка к новому великому подвигу, который привлекал такого человека, как Александр. Но в тот самый момент, когда должна была начаться переправа, произошло нечто невероятное: весь план рухнул из-за внезапного ослабления воли человека, его породившего. У Аорна Александр сумел превзойти Геракла. Теперь все силы восточного мира собрались в единый кулак, враждебный всепобеждающему Александру. Все, что до сих пор тревожило Александра и его окружение, вдруг проявилось с убийственной силой. Как же случилось, что титан не сумел смирить эту силу? Источники не дают ответа на этот вопрос. Далее просто перечисляются внешние обстоятельства, помешавшие осуществлению плана царя. О внутренней его борьбе можно только догадываться.

Непривычная пища, жаркий, влажный климат, трудности перехода по пыли и грязи – все это породило многочисленные болезни. Да к тому же начался страшный период тропических дождей. Душевное и физическое состояние воинов было подорвано. Дожди продолжались уже семьдесят дней и сопровождались страшными грозами. Земля была покрыта водой, дороги – грязью; все, к чему прикасались воины, было скользким, заплесневелым. Продовольствие портилось, оружие ржавело, люди страдали: ноги становились тяжелыми как свинец. Когда-то могущественная армия превратилась в грязную, измученную толпу, одетую в индийское тряпье. У воинов оставались только усталость и отчаяние. Что значили теперь Дионис и Геракл? Какое значение имели все эти романтические призывы по сравнению с реальными тропическими ливнями и полным изнеможением? Безнадежность проявлялась все сильнее. Царь понял, что необходимо срочно что-то предпринять. Он не рискнул апеллировать к воинскому собранию, а вызвал только высшие командные чины. Он рассчитывал встретить понимание среди них, но и здесь положение изменилось

Пор сообщил, что землями за Гифасисом правит некий Аграмес (индийский царь Нанда, основатель царства Магадха), у которого огромное войско: 20 000 всадников, 200 000 пехоты, 2 000 колесниц и 3 000 слонов (Диодор). Увидев, сколь тягостное впечатление произвели эти сведения, царь поспешил развеять уныние: «От вашего мужества зависит попытаться сделать все или не сделать ничего. Я прошу вас, заклинаю ради вашей собственной славы и ради моей, ради нашей привязанности друг к другу, я заклинаю вас не покидать вашего товарища по оружию накануне событий, которые сделают вас властителями мира! Я не говорю "вашего царя" потому, что, если до сих пор я пользовался своей властью, то сегодня я не приказываю, я прошу вас. И посмотрите, кто обращается к вам с просьбой: тот, за кем вы следовали повсюду, кого прикрывали щитами и защищали мечом. В моих руках слава, которая сделает меня равным Геркулесу и Дионису, не отнимайте ее у меня. Ответьте на мою просьбу и прервите это тяжелое молчание. Где ваши крики ликования, где веселые лица моих македонян? Солдаты, мои солдаты, я вас больше не узнаю!".

Но никто не поднял головы и не разжал губ. Самые давние его товарищи, Кратер, Пердикка, Евмен, Леоннат, Кен, Мелеандр, Неарх стояли молча. Но за ними сквозь шум дождя и раскаты грома доносились голоса из неспокойного лагеря. Тогда Александр воскликнул: "Что я совершил такого, что вы не удостаиваете меня взглядом? Ни у кого не хватает смелости ответить мне? Ведь я прошу вас подумать о вашей собственной славе и вашей чести! Я не вижу больше тех, кто когда-то боролся за возможность нести своего раненого царя. Меня покинули, продали, меня предают врагу. Можете бросить меня на милость диких зверей и оставить во власти разбушевавшихся рек. Пусть я буду добычей племен, одно имя которых приводит вас в ужас. Если вы отвернетесь от меня, я найду себе тех, кто пойдет за мной. Мои вчерашние враги будут мне более верными, чем вы; я сделаю из них солдат. И если мне суждено умереть, я предпочту погибнуть, чем царствовать опозоренным и зависеть от вас". Забрала шлемов оставались опущенными, неподвижными.

Наконец Кен, герой битвы с Пором, выступил на шаг вперед, снял шлем и сказал: "Пойми нас, Александр. Мы не трусы, мы не изменились; мы по-прежнему готовы сражаться за тебя и встретить тысячу опасностей. Ты сам знаешь, сколько македонян и греков пошли за тобой, и как мало их осталось среди нас. Одни поселились, и не всегда по доброй воле, в городах, которые ты основал; другие погибли в сражениях или возвратились домой из-за ранений, третьи были оставлены в гарнизонах, расположенных по всей Азии, с одного конца до другого; выжили очень немногие, и эти немногие измучены душой и телом".

Военачальники кивали головой в знак согласия, и все сочувствовали Кену, похудевшему, сжигаемому упорной лихорадкой, одному из тех истощенных болезнями людей, о которых он только что упомянул. Кен продолжал говорить, и было видно, что он уже ни на что не надеется, ничего больше не чувствует и ничего не боится: "Величие твоих подвигов покорило не только твоих врагов, но и твоих солдат. Ты жаждешь новых Индий, не известных самим индийцам. Ты стремишься к тому, чтобы пройти с победами по таким обширным пространствам, которые не может осветить даже солнце. Возможно, эта идея соразмерна твоей славе, но у нас больше нет сил, они исчерпаны. Посмотри на изнуренные лица солдат, на их покрытые шрамами тела. Наши дротики затупились, оружие вышло из строя, мы одеты по-персидски, потому что нет возможности доставить сюда привычную для нас одежду. У кого еще остались латы? У кого осталась лошадь? Посмотри, остались ли еще у кого-нибудь рабы! Мы завоевали все, и мы лишены всего. К нищете нас привели не излишества и не расточительность, это война поглотила плоды наших побед. Прекрати, если можешь, свои хождения по свету, ибо мы уже достигли того места, куда нас привела счастливая судьба. Теперь наша очередь умолять тебя возвратиться на землю твоих предков. Позже, если захочешь, ты сможешь снова отправиться в путь, наши сыновья пойдут за тобой; я думаю, что тебе лучше услышать это здесь и от меня, чем от солдат". В едином порыве, открыв шлемы, они подняли руки и закричали, что Кен выразил их общие мысли.

Простота, объективность и благородство речи Кена подействовали отрезвляюще. После семидесяти дней тропических ливней, после вымученной речи Александра все почувствовали облегчение. Пораженный речью Кена, а еще более успехом, который она имела, Александр немедленно закрыл собрание. На следующий день он снова собрал его. Он сам, заявил Александр, пойдет дальше, но никого из македонян не станет вынуждать следовать за собой. Найдется достаточно добровольцев; остальные пусть идут домой, и расскажут своим соотечественникам, как они бросили царя среди врагов. Он удалился, оставив своих военачальников в смущении. Это была последняя попытка. Царь напрасно надеялся, что ему удастся вывести изможденных людей из апатии. Прошло три дня. В нервном одиночестве Александр вел свою самую тяжелую битву – между волей и разумом. Гефестион был далеко, во владениях Пора. А дождь все продолжал идти.

Между Индом и Гангом, меж солнцем и тьмой, Где все карты кончались тогда, Взбунтовались его македонцы: – Домой! Дальше мы не оставим следа. – Семь шагов не домерив до края земли, Не доведав, что кроется там,

Царь сидел и не слышал, как слезы текли По усталым, по серым щекам. Да и семь ли шагов не домерил? Вино Пил печально и не был он пьян. Аристотель напутал. А то бы давно Лег пред ним Мировой Океан.

Армия не отступила, и он вынужден был смириться. На Гифасисе Александр оказался в полном одиночестве, и все же: приходится удивляться тому, что он, хотя и не без борьбы, так быстро примирился со своим поражением. Вероятно, в душе Александра боролись две непримиримые силы – упрямое, непоколебимое стремление к овладению миром и чувство реальности, понимание несоразмерности его возможностей с пространствами Индии. Александр не был подобен монгольским ханам, захватывавшим новые земли ради самих завоеваний. Он мечтал о создании такого государства, которое объединило бы мир. Греческая культура должна была стать основой этого будущего объединения, но каждой отдельной части предстояло внести в него свою лепту. Все Средиземноморье уже подготовилось к подобному объединению; кроме того, можно было попытаться включить в него и Персидское царство. Но как быть с Индией? Она не вписывалась в это единство и, вероятно, он стал это уже понимать.

Войско возрадовалось, поскольку «он позволил им одержать победу над собой, Александром» (Арриан). И это похоже на правду, поскольку лучше было оставить мысли о проблематичном океане, чем потерять армию. Чтобы зафиксировать границы своих владений, царь приказал перед уходом с Гифасиса возвести на берегу двенадцать алтарей. Оставив территорию между Гидраотом и Гифасисом в управлении Пора, Александр двинулся обратно.

Баллада о безрассудстве

На Гидраоте к нему присоединился Гефестион, успевший возвести очередной новый город; объединённая армия направилась к Гидаспу, где царя дожидался Кратер, строивший флот. По словам Арриана, к возвращению Александра было построено не менее 2 000 кораблей, включая 80 триер и 71 судно для перевозки лошадей. Первоначально Александр, по всей видимости, рассчитывал использовать флот для переправы через Ганг, но теперь он решил достичь Океана хотя бы на юге. Командовать флотом был назначен критянин Неарх, друг юности Александра.

Армия вновь разделилась: Кратер с частью армии должен был идти по западному берегу Гидаспа, по восточному берегу предстояло идти Гефестиону, в распоряжение которого, помимо конницы и пехоты, передали 200 слонов. Сам царь взошел на корабль; его сопровождали гипасписты, лучники и царская агема. Спуск к океану по Гидаспу и Акесину сопровождался подчинением или покорением племён, обитавших по берегам этих рек. Однако, приблизившись к землям маллов и оксидраков, которые, как он узнал, намерены противостоять его наступлению, он стал двигаться с наиболее возможной скоростью, чтобы подчинить их прежде, чем они смогут осуществить своё намерение. Из Арриана мы знаем, что это «самые многочисленные и воинственные из здешних индов». Курций сообщает, что обычно они находятся в состоянии войны между собой, но при приближении Александра они объединились, чтобы вместе встретить внешнюю опасность.

Взвесив положение маллов, и оценив природу местности, Александр придумал план предстоящей кампании. Территория, населяемая маллами, простиралась севернее слияния рек Хенаб и Рави, а оксидраки проживали к востоку от второй реки. Рядом с лагерем Александра на Хенабе и Рави начиналась безводная пустыня и маллы предполагали, что он продолжит путь до слияния Хенаба и Рави и оттуда пойдёт против них вверх по течению Рави. Чтобы убедить маллов, что их предположение верно, он выслал флот Неарха в место слияния Хенаба и Рави, а по правому берегу Хенаба направил Кратера с частью армии. Затем он поделил остальную часть армии на четыре колонны: одну возглавил Гефестион, а две другие Пердикка и Птолемей. Свою собственную колонну он предполагал провести через пустыню и застать маллов врасплох, прежде чем они воссоединятся с оксидраками. Но поскольку при его приближении они могли прорваться на юг или на запад, там они встретили бы войско Гефестиона, которое ушло на юг пятью днями раньше его самого, и войско Птолемея, которое вышло тремя днями позже, чем он.

Случилось следующее. Колонна Александра в первый день прошла около 12 миль к колодцу, и здесь отдохнула. Царь приказал наполнить водой всё, что можно было использовать, как сосуды, а затем снова двинулся в путь и за остаток дня и ночь прошли около 48 миль. С рассветом войско вышло к городу, где собралось множество маллов. Поскольку они никак не предполагали, что Александр сможет пересечь пустыню, они не догадывались о его прибытии, пока он не напал на них. Те, кто оказался вне стен города, были перебиты, а те, кто был в городе, удерживались внутри конницей, пока не подошла пехота, – как пишет Арриан, «так как пехоты с ним не было, он вместо частокола использовал конницу». Когда подошёл Пердикка вместе с пехотинцами, Александр приказал ему двигаться к другому городу по соседству и блокировать его, поджидая Александра, т. к. царь не хотел, чтобы бежавшие жители оповестили других о его наступлении.

Первый город и крепость были взяты за два штурма, а тем временем Пердикка подошёл ко второму городу, но, когда обнаружил, что он покинут несколькими часами раньше, он бросился вдогонку и уничтожил почти всех бежавших. Затем после того, как люди отдохнули, он преодолел огромное расстояние за ночь и вышел к Рави, через которую переправлялось много маллов, бежавших в земли оксидраков. Переправившись, Александр легко овладел городом, который представлял собой современную индийскую деревню – скопление саманных хижин, окружённых защитными стенами из того же материала. Жители оставили город и укрылись в крепости, но Александр приказал разрушить стены и подвести осадные лестницы.

Тогда и произошёл первый инцидент, указывающий на падение морального духа. Когда часть стены была разрушена и лестницы приставлены к бреши, оказалось, что воины то ли медлили, то ли отказывались идти на приступ. Свидетельством тому то, что «Александр первым взошел на стену, где его и увидели. При этом зрелище македоняне устыдились и со всех сторон полезли на стену. Крепость была взята» (Арриан). После однодневного отдыха наступление продолжалось: другие города, которые им встречались, были покинуты. Александр вновь переправился через Рави, маллы, узнав о его планах, заняли оборонительную позицию на западном берегу, чтобы помешать переправе.

Когда Александр подъехал к реке и увидел на другом берегу выстроившихся врагов, он как был, не останавливая коня, кинулся в воду с одной только конницей. Но когда индийцы, которых было около 50 тысяч, увидели, что с ним одна лишь конница, они стали столь яростно сопротивляться, что Александр при виде их густого строя не решился идти в рукопашную без пехоты, конница только наскакивала на врага, гарцуя вокруг. Но вскоре стали прибывать агриане, лучники, отряды лёгкой пехоты и, наконец, показались главные войска. При виде этой страшной силы инды в смятении прорвали кавалерийский кордон и в беспорядке бежали в ближайший город, укрывшись за его стенами.

На следующий день армия атаковала город и крепость, где укрылись инды. И здесь произошёл другой эпизод, свидетельствующий о падении морального духа македонян и чуть не стоивший Александру жизни. У Арриана мы читаем: «Александру показалось, что македоняне, несшие лестницы, не торопятся; он схватил у одного из них лестницу, сам приставил её к стене и полез, прикрываясь щитом». За ним немедленно последовал Певкет, щитоносец, который нес священный илионский щит, а следом – Леоннат, в то время, как воин по имени Абрей взбирался по другой лестнице. Тогда остальные бросились за ними, под их тяжестью лестницы обломились, и Александр, взобравшись на стену, оказался лицом к лицу с маллами. Стоявшие внизу воины кричали ему, чтобы он прыгал: они были готовы поймать его на руки, но он спрыгнул внутрь крепости, спасаясь от стрел, и, прислонившись спиной к стене, отбивался от врагов мечом. Абрей пал, сражённый стрелой в голову, а другие стрелы, пробив панцирь Александра вошли в его грудь. Захлебнувшись в крови, он упал на щит, а Певкет и Леоннат, оба раненые, защищали его до последнего. Когда всё, казалось, было кончено, подоспели остальные штурмующие, и за тело Александра шло настоящее сражение, пока воины не открыли ворота, и тогда македоняне устремились в город. Взбешенные из-за гибели царя они устроили в городе побоище, никого не щадя. Это был закат в его завоевании Индии.

Согласно Плутарху, всего в Сражениях Александр получил восемь ранений, это было восьмое по счёту и самое опасное. В Иллирийскую кампанию он был ранен камнем в голову и дубиной ему повредили шею; при Гранике его шлем был разрублен мечом, проникшим до волос; под Газой он был ранен стрелой в плечо; под Маракандой – стрелой в голень, так что расколотая кость выступала из раны; в Гиркании – камнем в затылок, после чего ухудшилось зрение, и в течение нескольких дней он оставался под угрозой слепоты; в области ассакенов – индийским копьём в лодыжку, у Иссы – мечом в бедро.

Александра унесли, не вытаскивая стрелы из груди. Чтобы снять панцирь, отпилили древко, но так как острие стрелы расщепилось и вонзилось зазубринами, пришлось надрезать все вокруг. Делавший операцию врач Кратес попросил придерживать руки и ноги Александра, но тот не позволил. "Нет нужды, – сказал он, – держать того, кто умеет держаться сам". Однако под ножом он три раза терял сознание и после операции долгое время находился при смерти. Солдаты были в панике и спрашивали себя, кто теперь сможет вывести их из этой ужасной страны. Каждая новая болезнь или рана, полученная им после Вавилона, была тяжелее предыдущей. Рана, подобная последней, для любого другого организма была бы смертельной.

Его перенесли к реке, подняли на корабль и поместили ложе на палубе, так, чтобы все войска, находящиеся на судах и на берегу, могли его видеть. Он не шевелился, и все решили, что им показывают его труп; раздались скорбные вопли. Тогда он поднял руку, чтобы показать, что он жив, и на берегах реки рыдания сменились радостными криками, которые, казалось, оживили его. Он захотел вернуться в свою палатку и потребовал коня, несмотря на жестокую боль и опасность, которой он подвергался при каждом движении (см «Властитель»). Солдаты неистовствовали, расталкивали друг друга, чтобы обнять его колени, поцеловать плащ, не понимая, что в этой давке они рисковали убить его; многие ветераны плакали, другие бросали ему цветы. Когда он сходил с лошади, со всех сторон неслись восторженные крики – свидетельство любви к нему, а он вошел в палатку и без посторонней помощи подошел к своему ложу.

Эта победа над смертью была его последним настоящим триумфом.

После того, как Александр оправился от ранения, флот и армия двинулись вниз по Хенабу к месту его слияния с Индом, где была основана Александрия-Опиана – портовый город с корабельными верфями, и спуск к Океану возобновился. В июле 325 г. до н. э. после некоторых небольших стычек великая экспедиция достигла Патал у начала дельты Инда, которая в те времена располагалась именно там. Александр начал строить гавань и порт в Паталах, поскольку он намеревался сделать этот город восточной базой своих морских коммуникаций между Индией и Персией; это свидетельствует о том, что ему было хорошо известно о морском пути из Индии к побережью Персии. Одновременно Неарх готовил флот к плаванию вдоль побережья – царь хотел удостовериться, что Скилак говорил правду и что морской путь из Индии в Персию существует.

Индийский поход, считая плавание от Никеи до Паталы, продолжался почти три года (весна 327 – лето 325 гг.). За это время Александр расширил пределы своего «жизненного пространства» вплоть до Инда, покорив земли Пятиречья (Гидасп, Акесин, Гидраот, Гифасис, Инд – нынешний штат Пенджаб в Индии и провинция Пенджаб в Пакистане) силой оружия, но не сумел утвердиться в Индии даже как «свой чужой». В итоге вскоре после ухода Александра Индия отпала, а на месте прежних раздробленных княжеств возникла индийская империя Маурьев.

Только часть тех земель, на которые рассчитывал Александр, была завоевана. Это были земли в районе Инда от Гималаев до моря. Главной задачей теперь стало включить на вечные времена долину Инда в новую империю. Но нельзя пройти и мимо другого, более глубокого замысла Александра – установить морской торговый путь от Евфрата и, более того, от Египта до Патталы. Если бы это удалось, восточная оконечность империи получила бы соответствующее завершение и была бы прочно закреплена. Это компенсировало бы отказ Александра от тех честолюбивых замыслов, которыми он руководствовался в начале экспедиции.

По мнению историков, у Александра было несколько причин остановить поход и не завоёвывать Индию до конца, как он планировал первоначально. Одной из причин был бунт уставшего войска, к тому же ослабленного тяжелейшими климатическими условиями – жарой и непрекращающимися дождями, змеями и скорпионами и многими другими «прелестями» джунглей. Но не менее важной причиной было то, что Александр столкнулся с неизвестным, загадочным и неадаптируемым пространством. Персидская культура была отличной от греческой, но все-таки доступной пониманию. Здесь же греки столкнулись с чем-то совершенно чуждым, с кастовой системой общества, с предельно консервативной религией и культурой. Любопытно, что Александр, который короновался и как фараон, и как Великий царь Ахеменидов, не принял титул раджи.

Остаться в живых (Пески смерти)

Александр решил возвратиться в Вавилон не северным путём, каким отправлялся на завоевание Индии, а южным – через Гедросию, вдоль побережья Аравийского моря. Достигнув окрестностей современного Карачи в Пакистане, он разделил армию на три части. Один отряд численностью 10 тысяч человек, с таким же количеством сопровождающих отправился на запад, имея конечным пунктом портовый город в Кармании (ныне Бендер-Аббас на юге Ирана). Этот отряд состоял из утомленных, покрытых шрамами ветеранов, обоза с тяжёлыми осадными машинами и новоприобретённых индийских слонов (танков древнего мира).

Другая часть армии под началом адмирала Неарха отправилась морем. Задача, поставленная царем, заключалась в том, чтобы не только доставить воинов на кораблях в Месопотамию, но и одновременно исследовать все побережье с целью определить возможность будущего морского пути в Индию. Уже было известно, что прибрежная полоса представляет собой пустыню и лишена всяких источников воды, поэтому царь со своим отрядом решил идти вперед, чтобы позаботиться о колодцах для флота. Царь повёл солдат через пустыню Гедросия (Белуджистан), которой когда-то проходила легендарная царица Семирамида и в которой, по словам Ктесия, сложил голову Кир Старший. Он не ставил своей целью превзойти деяния Семирамиды или Кира Великого, хотя эти рассказы и занимали его; но собирался лишь выкопать колодцы и организовать продуктовые склады для флота на побережье, также по возможности обезопасить берега, подчинив народы, проживавшие на юге Гедросии. Он, вероятно, осознавал все трудности пути; однако осознавал и необходимость их преодоления, для того чтобы помочь флотилии Неарха.

Однако Александр совершил здесь серьезную ошибку, взяв с собой слишком большой отряд да еще обоз с женщинами и детьми. Это привело к тому, что они не могли прокормить даже самих себя; о помощи флоту не приходилось и думать. Путь по мере продвижения становился все более тяжелым. На этом пути Неарх одержал победу, а Александр чуть не сломал себе шею.

Который день по пескам – отчаянный долгий бой. Не холодом дышит смерть – палит беспощадный жар. Потоком бредовых снов дрожит раскаленный зной, А капля плохой воды – бесценна, как редкий дар. Мы выбрали этот путь, и нет дороги назад, Но сколько еще людей устало ляжет в песок… В иссохших венах течет пустыни огненный ад, И в смертный узел сошлись следы по сотням дорог…

Страшная жара, предстоящие голод и жажда сулили воинам настоящие испытания. Безотрадные солончаки сменялись песчаными дюнами, и все это представлялось бесконечным морем смерти. Русла рек и оазисы отстояли далеко друг от друга, а безжалостное солнце позволяло двигаться только по ночам. Спотыкаясь, воины брели по затвердевшей от солнца земле и через бесконечные пески. Они спешили, чтобы до восхода солнца успеть добрести до ближайшей воды. Но это удавалось далеко не всегда. Нередко найденная вода оказывалась соленой или горькой. Воины заболевали. Ядовитые растения и змеи усугубляли бедствия. Повозки застревали в песке, вьючные лошади выдыхались, и их приходилось закалывать. Тот, кто плелся в конце колонны, был обречен на смерть. Однажды проводники потеряли дорогу, и войско заблудилось среди дюн. В другой раз вода сыграла с ним коварную шутку. Воины встали лагерем в одной из вади, где протекал небольшой ручеек. Неожиданно – вероятно, из-за прошедших где-то в северных горах дождей – он превратился в бурный поток, затопивший всю долину. Женщин, детей, утварь и оружие уносило водой. Если кому и удавалось выплыть, то он не мог спасти ничего.

Сначала Александр пытался сохранять связь с побережьем. Он как-то даже целую неделю шел по берегу. Однажды царь обнаружил в глубине страны запасы зерна и приказал доставить его на склады па побережье. Но голодные воины сорвали печати; и Александру пришлось оставить этот проступок без последствий. Голод и трудности пути вынудили забыть о помощи флоту. Армия уже не могла принести никакой пользы. Александр делил с воинами все трудности похода, по мере сил старался поднять их дух. Согласно преданию, он однажды вылил на песок поданную ему воду, когда стало ясно, что ее может не хватить на всех (см. «Лидер»-грань четвёртая). Шестьдесят дней пробивались воины через этот мучительный ад, и, наконец, страдания их кончились. Войска достигли Пуры – столицы Гедросии, города, расположенного в богатой, плодородной земле. Оставшиеся в живых расположились здесь на длительный отдых.

Если армия была теперь довольна; то царя продолжали мучить серьезные заботы. Флот давно уже должен был выйти из Патталы. Попытка обеспечить ему благополучное плавание вдоль пустыни потерпела неудачу. Никаких сведений о новых аргонавтах не доходило до царя. Похоже, даже в штабе многие считали, что флот погиб. Какова же была судьба Неарха? Путь вдоль берегов оказался очень трудным. Приходилось идти между берегом и островами, обходить скалы и мели, остерегаться прибоя. Опасность представляли также приливы и отливы. Если бы корабли рискнули выйти в открытое море, то удалось бы избежать многих трудностей, однако флотоводцы или не понимали этого, или боялись нарушить приказ царя. Кроме того, требовалось пополнять запасы продовольствия, что вынуждало корабли время от времени приставать к берегу. Сложность плавания объяснялась скорее не географическими условиями, а задачей, поставленной Александром: перевезти войска и разведать берега. Нельзя не признать, что Неарх образцово справился со всем, что ему было поручено.

Неарх плыл вдоль северного побережья Аравийского моря к устьям Тигра и Евфрата. В своей «Индике» он приводит детальное и правдивое описание этого плавания, содержащее множество географических сведений, которое должно было понравиться Александру. Через восемьдесят дней после начала похода его Флотилия вошла в Ормузский пролив и бросила якорь в устье реки Аман (Минаб). Это был один из самых удачных морских походов, поскольку Неарх потерял только четыре корабля. Плавание Неарха столь же замечательно, как плавание Колумба, не по степени реальной опасности, хотя были огромные проблемы с продовольствием и питьевой водой, но по тем страхам, рождённым воображением, с которыми Неарху пришлось бороться, чтобы не дать своим подчинённым впасть в панику. Самой трудной оказалась проблема, как утолить голод и жажду. Лишь один раз сухопутная армия снабдила Неарха продовольствием. В земле оритов Неарх встретился с Леоннатом и получил от него продовольствие. Затем всякая связь с армией Александра прекратилась.

Неарх был родом с Крита. Будучи в течение очень долгого времени гетайром Александра, в 334 г. до н. э. он был назначен сатрапом Ликии. В своих мемуарах Неарх, который был уже навархом во время сплава по Инду, с большой скромностью говорит, что Александр выбрал его только потому, что он умел внушить доверие морякам и солдатам на кораблях. Действительно, ему не раз приходилось успокаивать солдат, испугавшихся высоких приливов, а в Персидском заливе, остановить панику, которая охватила солдат, когда они наткнулись на китов, которые так непохожи на привычных милых дельфинов Средиземного моря.

Пристав к берегу, Неарх узнал от некоего грека, что лагерь Александра располагается не более чем в пяти днях пути от моря. Он отправился туда с Архизом и пятерыми сопровождающими, и эту трогательную встречу с царём подробно описал в своей «Индике». Сначала Александр не узнал Неарха и его спутников из-за длинных отросших волос, потрёпанной одежды и иссохших тел. Он думал, что люди, стоявшие перед ним, единственные, кто остались от морской экспедиции, и попросил Неарха рассказать Неарха, как погибли армия и флот. Но когда Неарх ответил, что армия и флот в порядке, Александр заплакал от счастья и сказал, что если бы они погибли, эта скорбь затмила бы все радости его предыдущих побед. То, что перспективы сухопутных коммуникаций через Гедросию неблагоприятны, царь знал по собственному опыту, но то, что Неарх, его флот и войско, которое он вез, уцелели, он воспринял как подарок судьбы и едва смог овладеть собой.

Это известие обрадовало его больше, чем власть над всей Азией. Он поклялся в этом именами эллинского Зевса и ливийского Амона. Тотчас Александр приказал устроить празднество с торжественной процессией. Неарха осыпали цветами и украсили лентами, С тяжелым сердцем царь согласился отпустить друга, так как тот настаивал, что должен сам довести флот до назначенной цели. Неарх возвратился к кораблям и повел их вдоль персидского побережья. Плавание шло вдоль пустыни, но встречались и плодородные земли. Удалось найти опытного местного лоцмана. В устье Тигра, изобиловавшем мелями, были поставлены даже настоящие бакены. Вскоре флот поднялся по течению в Паситигр и встретился в Сузах с царем и его войском. Он показал всему западному миру, что можно проплыть из Инда до Евфрата, а из Патал – в Сузы.

Таким образом, экспедиция счастливо завершилась. Благодаря флотоводческому таланту Неарха возвращение армии и исследование побережья прошли успешно. Правда, Неарху, как некогда и Скилаку, не удалось наладить постоянное судоходство вдоль побережья. Этому препятствовали тяжелые климатические условия побережья Гедросии. Морской путь в Индию стал возможен, только тогда, когда он был проложен вдали от берега и когда научились использовать муссоны. Суда аборигенов ходили так из Аравии в Индию еще до Александра. При Птолемеях этому обучились и греки, но их путь начинался не в Персидском заливе, а в гаванях Египта. Вернувшись в «освоенные земли», царь приступил к реорганизации управления империей, что требовалось незамедлительно, т. к. пользуясь длительным отсутствием Александра, многие сатрапы принялись растаскивать его Lebensraum по «своим закромам».

На край жизни

Мирная жизнь

Двенадцать лет прошло с того дня, когда пурпурная мантия облекла юные плечи Александра, и за все это время правление Александра не принесло македонянам ничего, кроме продолжительных маршей, неустанных походов и почти бесконечной цепи завоеваний. Казалось весьма сомнительным, что царь когда-нибудь направит свои силы на мирные дела. И все же это чудо свершилось: после многих лет военных походов наступило затишье. Правда, иногда слышалось бряцание оружия, по это относилось скорее уже к делам внутриполитическим. Если не считать Аравийскую экспедицию, никто не объявлял ни новых противников, ни новых военных целей. Деятельность царя определялась в основном мирными намерениями.

Как это часто бывало и раньше, новый курс вызвали как доводы разума, так и иррациональные настроения властителя. Для государства оказалось полезным переключение внимания царя на коррупцию и распад, которые стали проявляться во время его отсутствия; в интересах государства было и то, что своим длительным пребыванием в Персии он пытался стабилизировать центры империи и хотел пробудить у жителей чувство принадлежности к ней. В интересах государства были и поставленные им две главные цели – объединение македонской и иранской аристократии и освоение морских путей. Мысль об уравнивании Запада и Востока возникла у Александра еще после смерти Дария. Теперь он ставил вопрос об их полном слиянии. Что же касается берегов океана, то Александр хотел создать новые опорные пункты для флота и основать новые торговые центры, чтобы они достигли такого же процветания, как и прибрежные города Средиземного моря. Ко всему этому следует добавить и другие задачи, прежде всего выяснение отношений с Элладой и Македонией. Эти проблемы занимали его сейчас больше, чем дальнейшие завоевания, и требовали решительных действий, после чего можно было считать законченным – хотя бы вчерне – упорядочение завоеванной империй и приступить к завоеванию Запада.

Но и в мирное время Александр не знал ни покоя, ни устали. Вместе со своим войском он направился из Суз к устью Тигра, затем летом через Опис двинулся к Экбатанам. Весной 323 г. до н. э., после того как Александр разбил и наказал разбойничьи горные племена коссейцев, он перенес свой лагерь в Вавилон. У персидских царей столицей в зависимости от времени года считались то Сузы, то Экбатаны, то Вавилон. Александр тоже двигался из города в город, но вел за собой и все свое войско, сначала старое – македонско-греческое, а затем и новое – западно-восточное. Все это по-прежнему напоминало походы, только вели они уже не от победы к победе, а от пира к пиру; пиры, правда, перемежались с большими строительными работами. Сам же царь правил или наслаждался, не соблюдая меры ни в том, ни в другом.

Некогда Геракл очищал авгиевы конюшни от грязи и навоза водами Алфея. Вспомнил ли царь о своем предке, когда по возвращения из похода он нашел управление страной запущенным до последней степени. Слишком необычным был для македонян новый образ жизни, в который их вверг Александр. Они оказались в роли властителей в чужой стране, с населением которой их ничто не связывало, они не в состоянии были его понять и не считали нужным проявлять какую бы то ни было сдержанность по отношению к нему. Неудивительно поэтому, что в их правлении отсутствовала справедливость, а власть кружила им головы, портила характер и приводила к различным злоупотреблениям. И всем этим искушениям могло противостоять только одно сдерживающее начало – Александр с его волей, с его требованием послушания, с тем страхом, который он внушал.

Но как это часто бывает в кризисной ситуации, нашлись люди, сохранившие верность Александру и не поддавшиеся искушению. Их было не так уж мало, не только македоняне и не только греки, но и кое-кто из иранцев также поддерживал царя. Поэтому довольно распространенное мнение о том, что Александр сделал ошибку, назначая персов сатрапами, представляется совершенно неверным.

Атропат, Фратаферн и Оксиарт были не только справедливыми властителями, но и опорой правительства империи. Эти люди были убеждены, что только Александр сможет защитить всех от безудержного произвола македонян. Так проводившаяся Александром политика уравнивания Запада и Востока начала приносить первые плоды. Подобным же образом вели себя в Индии Пор и Таксил. Они оставались верны Александру. И когда Александр, возвратясь, наконец, из Гедросийской пустыни в Пуру, наладил связь со своей империей, а затем, продвигаясь через Карманию, получил представление о том, как управлялось государство в его отсутствие, он, не колеблясь ни мгновения, решил жестоко покарать виновных. Не только Бариакс с его людьми, но и Астасп, не поддержавший царя во время его похода в пустыню, Орксин, Абулит и, по-видимому, оба правителя Арахозии были переданы в руки палача. Особенно возмутило и огорчило Александра осквернение гробницы Кира, но виновных обнаружить так и не удалось. Гробница была восстановлена, и ее стали охранять.

Когда кончилась эта очистительная гроза, выяснилось, что царь склонен извлечь уроки из совершенных им промахов. Взяв на себя управление империей, Александр энергично стал претворять в жизнь свою идею примирения и уравнивания народов. Сначала казалось, что этой идее лучше всего соответствует назначение сатрапами персов. Иногда, правда, к ним приставляли и македонянина как представителя верховной власти. Александру не удалось, однако, повсюду провести эту меру. В дальнейшем он вообще отказался от этого принципа и стал назначать сатрапов, не руководствуясь какими-либо априорными догмами, а обращая внимание лишь на их индивидуальные качества.

Иранцы, оправдавшие возложенные на них надежды, остались на своих постах; более того, было приказано воздавать им почести. Там же, где иранские правители оказались непригодными, их преемниками назначались греки или македоняне. Это объяснялось отнюдь не недоверием к людям Востока, что видно хотя бы на примере Таксила, назначенного преемником убитого македонского правителя Северной Индии. Но Александр слишком мало знал иранскую аристократию, чтобы обезопасить себя от дальнейших промахов. Поэтому он снова стал привлекать македонян, по возможности назначая людей, знавших Восток и интересовавшихся им. Ярым сторонником нового курса был Певкест; он всегда был близок к Александру как военачальник гипаспистов. После того как Певкест спас Александру жизнь, его назначили телохранителем царя. Но решающим здесь было другое: Александр ценил Певкеста за его доброе отношение к иранцам и понимание иранского характера. Он видел в нем именно того человека, который нужен Персии, чье поведение послужит достойным примером для других сатрапов. И Певкест полностью оправдал надежды Александра. Он стал носить персидские одежды, изучил язык и соблюдал персидские обычаи. Он сумел прижиться и завоевал сердца персов. Поэтому ему было легко вербовать воинов для Александра, и через год он смог привести в Вавилон множество иранцев для новой объединенной армии империи. Хотя македонянам не нравилось поведение Певкеста, Александр считал его образцом, ставил Певкеста в пример только что назначенным сатрапам.

Начиная с 324 г. до н. э. Александр выдвинул на первый план новую идею – идею слияния. Предпосылкой уравнивания было его представление о потенциальной однородности народов, которое в ряде случаев оказалось весьма спорным. Слияние основывалось не на признании однородности народов, не стремилось к механическому уравниванию, а шло по другому органическому пути – постепенной ассимиляции и растворения одного народа в другом. Различия должны были постепенно перейти в однородность. Речь шла об осуществлении этих планов с их задачами и перспективами не в настоящем, а в будущем.
Александр не сомневался, что при длительном существовании империи этот процесс непременно пойдет сам собой, и правильность его точки зрения находит подтверждение на примере Римской империи. Но он понимал и то, что предубеждения традиционного национализма и эллинского высокомерия могут помешать этому процессу, столь отвечающему интересам империи. С этими предубеждениями необходимо было покончить раз и навсегда. Поэтому уже в 327 г. до н. э. он сделал своей официальной супругой персиянку.

Свадьба Запада и Востока

Александр не преследовал цель насильственно смешать народы и нации, он хотел лишь покончить с предубеждениями, ставившими барьер постепенному и органическому слиянию. Поэтому, основывая новые города, Александр рассчитывал на то, что воины-поселенцы будут брать себе в жены местных девушек. Таким образом, слияние должно было начаться с мелочей, и мы видим в этом углубление и совершенствование политики Александра. Обычно царь весьма неохотно тратил время на ожидание, но в данном вопросе он вел себя как сеятель, упорно и терпеливо ожидающий урожая. Однако когда речь шла о слиянии македонской и иранской аристократии, царь не терпел никакого промедления. Здесь следовало с самого начала покончить с предубеждениями: в соображение принимались только интересы государства. Так дело дошло до «бракосочетания в Сузах», весь внешний блеск и великолепие которого не смогли скрыть всей черствости политической диктатуры.

Своим соратникам и помощникам царь предложил жениться на девушках из аристократических иранских семейств; заключение этих брачных союзов – числом девяносто – по замыслу царя должно было завершиться совместным торжественным пиром. Царь считал эти браки честью и наградой для избранных им сподвижников; он сам давал приданое девушкам. Александр тоже выступал в роли жениха. У него до сих пор не было детей с Роксаной, и Александр как персидский царь считал себя вправе иметь несколько жен. Александр женился на царских дочерях. Одна из них, Статира (Барсина), старшая дочь Дария, двадцати двух лет, была взята им в плен в Иссе, а другая, Паризатис, младшая дочь Артаксеркса III Оха, которой не было и двадцати лет. Так Александр собирался примирить на своем ложе обе соперничающие ветви династии.

Гефестион, которого он считал своим двойником, должен был взять в жены младшую сестру Статиры, Дрипеиду. Женитьба Гефестиона на дочери Дария, т. к. Александр хотел, чтобы дети Гефестиона, были его племянниками, вызвало недовольство соперников Гефестиона. Последний недавно принял командование всей конной гвардией гетайров, известной, как Гефестионов отряд, и считался вторым лицом в империи (хилиарх), наиболее вероятным преемником самого царя. Это не способствовало его популярности среди высокопоставленных македонян.

Для Кратера, заменившего Пармениона в должности главнокомандующего, Александр выбрал племянницу Дария. Птолемею и Евмену из Кардии предназначались сестры Барсины – Артакана и Артонис. Племянница Мемнона Родосца, была выдана за Неарха. Царь не забыл и дочь Спитамена, героя освободительной борьбы в Согдиане, ее женихом стал Селевк, который должен был обучать новый армейский корпус персов; наконец, Пердикке, одному из самых преданных гетайров, досталась в супруги дочь Атропата, наместника Мидии. Остальным старшим военачальникам также были устроены подобные браки.

На празднике в честь этого события прошли парадом 30 000 персидских юношей, отобранных Александром для обучения на македонский манер» перед началом Индийского похода. Эти юноши – эпигоны, т. е. «преемники» (последователи), как назвал их царь – должны были составить основу новой армии. Стремление Александра к превращению множества народов в единую империю обрело новую силу, как впрочем, и противодействие этому стремлению, оказавшееся для Александра роковым. «Их прибытие – пишет Арриан, – говорят, возмутило македонян, поскольку они полагали, будто Александр всеми силами пытается в будущем освободиться от их услуг», и «сам Александр все более превращается в азиата, пренебрегая самими македонянами и их обычаями». Другой причиной недовольства явилось то, что многочисленные свадьбы были сыграны по персидскому обряду.

Десять тысяч младших военачальников и просто воинов приглашались соединиться брачными узами с десятью тысячами персиянок. Со вкусами не слишком считались, а любовь и вовсе не принималась во внимание. Важно было исполнить невиданный ранее политический акт – бракосочетание двух континентов, свадьбы мира эллинского и мира персидского, Запада и Востока, создания новой расы, в которой македонская и греческая кровь смешалась бы с кровью всех народов Азии. Так, благодаря новому поколению, предназначенному судьбой смешением крови сохранить сплоченность царства, закончится старинная неприязнь между народами Эллады и Мидии. Божественная сущность Александра проявилась в этом поступке больше, чем в воздвижении скульптур и алтарей.

Эти браки были заключены в один день, во время праздников в честь Афродиты (в середине весны). Ни одно столетие не было свидетелем подобных свадеб. О невестах-сиротах он заботился как отец, дал всем царское приданное. В садах Суз был раскинут огромный шатер-дворец, покрытый золотой парчой, которую поддерживали пятьдесят колонн. В глубине было приготовлено более ста свадебных опочивален, перегороженных коврами с изображениями эпизодов из жизни богов. В пиршественном зале разместили ложи на ножках из серебра для военачальников, а посередине одно более высокое ложе на ножках из золота для царя. Вокруг были накрыты столы на девять тысяч гостей. Все трубы армии оповестили о начале празднества, и каждый занял свое место. Второй раз фанфары приветствовали появление царя, который начал жертвенные возлияния божествам, и все будущие мужья последовали его примеру, каждый, поднимая подаренный Александром кубок.

И тогда трубы возвестили появление невест; покрытые вуалью, они двигались длинной процессией, чтобы одна за другой присоединиться к предназначенному ей супругу. Статира и Паризатис в роскошных костюмах, подобающих принцессам крови, заняли места на ложе золотыми ножками по обе стороны от Александра, который одарил каждую брачным поцелуем. Пиршество затянулось далеко за полночь; военачальники со своими новыми женами удалились в опочивальни, приготовленные в глубине шатра; другие пары разместились в лагере и в городе. На следующее утро празднество возобновилось и продолжалось еще пять долгих дней.

В ознаменование этого события Александр проявил по отношению к своей армии неслыханную щедрость. Он не только обеспечил приданным каждую персидскую девушку, выходящую замуж за его воина, не только наградил всех отличившихся в боях золотыми венками, из которых самый маленький стоил один талант, но еще принял решение оплатить военачальникам и воинам все долги, которые они могли сделать во время похода. Были поставлены большие столы, на которых лежали золотые и серебряные монеты, и были приглашены поставщики и торговцы, имевшие долговые обязательства, имя же должника не учитывалось. И даже солдатам, дававшим деньги в долг товарищам, командирам, которые ссужали подчиненных из своего жалования или из захваченного добра, – всем были возвращены долги. Двадцать тысяч талантов ушли на эту окончательную выверку счетов.

Удивительно, что армия не проявила особой благодарности за все эти щедрости. Она приняла золото без особой благодарности, празднества, без радости, почести без энтузиазма. Старые македонские части, которые оставались верными, несмотря на все трудности обратного пути, стали особенно неуправляемыми по мере того, как их осыпали благодеяниями. Все, что им давали, казалось им должным, и ничто не могло их удовлетворить. Скверное настроение постоянно царило в их рядах; они ставили в упрек царю то, что он отдалялся от них, отгораживаясь восточной пышностью, и слишком уважительно относился к побежденным народам. Они хотели бы иметь возможность вести себя всегда как победители, и обращаться с покоренными как с рабами.

В это время произошло трогательное, в своём роде, событие. Есть в Индии секта мудрецов, которые живут обнаженными, и чьи тела в результате использования секретных приемов приучены к полному воздержанию от пищи и самой большой выносливости" а дух способен к предельному отрешению. К главе этой секты Александр послал гонца, чтобы сообщить ему, что сын Зевса-Амона хочет побеседовать с ним. Обнаженный мудрец велел ответить, что не желает говорить с Александром; он сказал также, что Александр не более сын Зевса-Амона, чем он сам, или же они оба сыновья этого бога, и тогда им нечего узнать друг о друге. Свой отказ он обосновал также тем, что победитель ничего не может дать тому, кто поднялся над земными желаниями, а также ничего не может лишить его; даже смерть, если его приговорят к ней, будет для него лишь освобождением от неуютного жилища.

Поскольку Александр стремился привязать к себе жрецов каждой религии, другой индийский мудрец из менее суровой секты согласился присоединиться к духовной коллегии царя. Имя его было Сфинэс, но в армии его звали Каланос потому, что каждого он приветствовал этим словом. Ему было семьдесят три года, и он сопровождал армию от Инда до Суз, мало разговаривая, никогда не жалуясь, созерцая окружающее с равнодушной улыбкой. Александр уважал этого человека за его серьёзность, мудрость и благочестие. В Персии он в первый раз почувствовал себя больным и сказал царю, что прекраснее умереть прежде, чем физические страдания заставят его покинуть свой прежний образ жизни. Александру, умолявшему его ничего не предпринимать, Каланос ответил, что считает ненужным дать болезни нарушить свою душевную ясность и, что в смерти для него нет ничего удручающего. Он добавил, что если Александр хочет оказать ему последнюю милость, пусть распорядится сложить большой костер и доставить туда слонов, животных его родины. Увидев его решимость, Александр мог лишь пойти навстречу пожеланию Каланоса.

Костер складывали охранники Птолемея, и в назначенный час вокруг него заняли свои места фаланги воинов, облаченных в латы, продефилировала конница и пехота, прошли слоны, а потом они образовали каре. Были принесены чаши с благовониями, золотые кубки, а также царские одежды, чтобы бросить их в костер. Самого Каланоса, у которого больше не было сил держаться в седле, принесли на носилках. Он украсил голову венком из цветов и пел гимны на родном языке. У подножья костра он попрощался с каждым, попросил оказать ему честь, весело отпраздновав этот день. Одному он подарил своего коня, другому – чаши, которыми пользовался для еды, третьему – одежду, которую снял с себя полностью. В последнюю очередь он обратился со словами прощания к Александру; посмотрев на его лоб, он сказал: "Мы встретимся в будущем году в Вавилоне".

После этого он окропил себя святой водой, отрезал прядь волос и стал медленно подниматься, худой и обнаженный, снова начав петь. Когда он достиг вершины костра, он стал на колени, обратив лицо к солнцу. Поднесли факелы, заиграли трубы, армия испустила воинственный клич, заревели слоны; пламя быстро охватило неподвижную фигуру мудреца, чьими последними словами было пророчество. Сам Александр не хотел присутствовать при кончине дорогого ему человека. Он только с изумлением заметил о смерти Калана: «Он победил более могущественных противников, чем я».

Александр также обратился к греческим делам, поскольку за время его отсутствия из-за жестокой политики Антипатра в отношении демократических полисов страну наводнили толпы антимакедонски настроенных изгнанников. Разрешить эти противоречия было нелегко, поскольку отношения Александра с Коринфским союзом были иными, нежели его отношения с Персией – в качестве Великого царя он обладал всей полнотой власти в Азии, но как гегемон союза не имел права вмешиваться во внутренние дела его членов. Но он понимал, что не может быть мира до тех пор, пока продолжаются фракционные разногласия и пока толпы изгнанников бродят из города в город. Не имея на это права, Александр, тем не менее, издал декрет, по которому все города-государства обязывались принять назад изгнанников и их семьи. Хотя декрет противоречил договору о создании союза, это был разумный государственный акт, к тому же и щедрый, поскольку среди изгнанников было много людей, настроенных против македонцев. Александр вернул своих бывших противников в города.

Некоторые учёные полагают – для того чтобы прикрыть незаконность этого декрета, Александр потребовал объявить себя богом. Профессор Фергюсон пишет, что в эллинский период многие выдающиеся люди ставились выше закона. Каким же тогда должно было быть отношение к этому? Ответ на этот вопрос (говорит Фергюсон) несколько раз повторяет Аристотель. «Если, – сказано в знаменитом отрывке его «Политики», – есть в государстве личность настолько выдающаяся по своим качествам, что ни один политик или гражданин не может с ней сравниться, – его нельзя считать таким же гражданином, как других. Ибо неверно обращаться с ним как с равным, когда он настолько не равен остальным в отношении морали и политики. Такого человека следует признать богом среди людей». «Поскольку в любом случае царям должно подчиняться, – обожествление было способом, согласным с восприятием греков, легализовать абсолютизм» (Фергюсон).

Мятеж

Первые волнения, еще незначительные, имели место в Сузах, когда Селевк представил подготовленное им новое воинское формирование персов; тридцать тысяч новобранцев перестраивались по македонскому образцу, проявив выносливость и умение маневрировать. У ветеранов это вызвало зависть; они были раздосадованы и едва ли не уничтожены, удостоверившись, что побежденные ими народы смогли выставить такую искусную армию, блиставшую молодостью и предназначенную однажды заменить их.

Позже, на берегу Персидского залива, Александр основал новую Александрию, двадцать четвертую, и последний из созданных им городов. А через несколько недель он поднялся вверх по течению Тигра, отдавая распоряжения о перестройке стоящих на его пути крепостей. Он уводил своих ворчащих греков, разгневанных македонян, которые роптали, недовольные слишком длинными переходами, и жаловались, что их заставляли заниматься строительными работами. "Пусть царь берет персов, раз уж он их так любит", – говорили воины. И многие военачальники разделяли чувства простых воинов потому, что видели вокруг Александра азиатских сановников, занимавших все больше должностей в управлении и командовании.

Армия была собрана в Описе, где перекрещивались четыре великих пути Малой Азии: в Сузы, Экбатан, Вавилон и Тир. И там от имени Александра было объявлено, что он распускает десять тысяч из числа ветеранов: тех, кто имел белых коней, чьи спины согнул возраст, чья походка стала тяжелой от ран и тех, кто начал брюзжать уже с берегов Инда. Формальным поводом для бунта послужило известие, что отныне «варвары» в армии будут пользоваться равными правами с эллинами. По словам Арриана, македоняне сочли, «что Александр их уже презирает, считая вообще негодными для военного дела… Во всём войске вообще было много недовольных: македонян раздражала и персидская одежда царя, и зачисление иноплеменных всадников в отряды гетайров.

Собрав армию для оглашения своего решения, Александр столкнулся не просто с непониманием, но с откровенной враждебностью, переросшей в мятеж, в котором участвовали все подразделения, за исключением агемы гипаспистов. Те же самые воины, которые столько раз требовали возвращения в Грецию, со странной непоследовательностью взбунтовались в тот момент, когда им была дарована свобода; они отказывались быть распущенными по частям, они хотели быть отпущенными все вместе или же чтобы не был отослан никто. Александр, говорили они, отделывается от них сейчас, когда они ему больше не нужны, чтобы заменить их персами, ибо теперь все говорило за то, что он больше любил персов, чем своих соратников. Таким образом, побежденные получат больше от своего поражения, чем они, победители, от своих тяжких побед. Еще они кричали, что царь предал их, отказался от них так же, как отказался от своей страны; они отказывались уехать, если Александр не вернется с ними, или они тут же разбегутся и оставят его одного персами. Объясняется это тем, что все хотели вернуться домой, но возвращение должно было быть триумфальным, и вести их должен был царь-победитель. Однако оказалось, что Александру эта идея совершенно чужда, он и не помышлял о возвращении на родину.

Поистине, они сами не знали, чего хотели. Отставка, которая только что выпала на долю десяти тысяч из них, показалась им невыносимой, тогда как они так часто желали ее. Они не могли смириться с тем, что постарели, устали и что приключение кончилось; и их гнев, который вспыхивал по любому поводу, был в действительности направлен против царя, который более десяти лет обеспечивал их судьбу.

Александр оказался перед вопящей сворой, среди которых узнал множество гетайров и своих лучших воинов. Он хотел обратиться к ним, но в первый раз не смог заставить их слушать себя. От гнева он побледнел. Сгрудившиеся вокруг него Гефестион, Евмен, Пердикка, Птолемей и Кратер умоляли его быть осторожным, потому что эта толпа действительно была готова забросать его камнями. Но он, спустившись со ступенек, пошел на бунтарей, в то время как встревоженная охрана сгруппировалась для его защиты. Сопровождаемый криками и угрожающими жестами, он направился прямо к главарям, которых схватил за волосы и яростно столкнул их головами по двое так, что у них чуть не раскололись черепа. Также он швырнул дюжину тел на руки страже. "Смерть им!" – завопил Александр. И он отдал команду немедленно исполнить приговор на крыше дворца. Остальные в ужасе отпрянули, и наступила тишина.

Затем он вернулся на помост и произнёс бурную обвинительную речь, которую многие античные авторы приводят полностью. В ней неявным образом было сформулировано давнее желание Александра отрешиться от Филиппа и всего, что с ним связано (на территории, «свободной от Филиппа», не должно быть ничего напоминающего о «земном отце» Александра, в том числе и воинов, именно при нём вступивших в армию): «Вчерашние данники иллирийцев и персов, вы брезгуете Азией и добычей со стольких народов? Вам, недавно ходившим полуголыми при Филиппе, будничными кажутся плащи, расшитые пурпуром?». Он говорил о пережитых вместе тяготах, походах, победах, об их и своих ранах и что ни один воин под его руководством не познал позора смерти при отступлении. Он говорил, что многие из них живут роскошнее его, и не одну ночь он должен был проводить без сна, чтобы они могли спать спокойно. Наконец, на эмоциональном подъёме, он им прокричал: «Убирайтесь и расскажите, как, вернувшись в Сузию, вы бросили своего царя, оставив его под защитой одних только побежденных иноземцев. Какую славу вы обретете в глазах людей, какую заслугу – в глазах богов! Убирайтесь! Я не хочу больше видеть вас, ни одного из вас!»

Потрясенные, молчаливые и дрожащие, собравшиеся увидели, как он в разорванной одежде возвращался во дворец. Три дня, запершись в своих покоях, он никого не принимал, кроме Гефестиона, которому даже не отвечал. Он не хотел ни умываться, ни бриться, ни менять одежду. Уныние охватило лагерь, все бродили растерянные, не зная, какое решение принять. Они не могли предположить, что их угрозы будут иметь такие последствия. Расстаться со своим царем таким образом казалось им невозможным. Все прошлое, которое он напомнил им, заставило их почувствовать всю прочность уз, которые они хотели разорвать.

Если и был в жизни Александра какой-нибудь инцидент, позволявший провозгласить его полубогом, это, разумеется, мятеж, в котором его сила духа и нечеловеческая энергия позволили ему подчинить себе возмущённых людей, ни в чем им не уступив. После этого Александр удалился к себе и никого не принимал в течение двух дней, а потом объявил, что полностью отказывается от услуг греков и македонян. Спустя три дня в армии были сформированы персидские части – корпус гетайров, гипасписты и даже царская агема. Такого македоняне, внезапно лишившиеся не только царя, но и славы собственного оружия, вынести не смогли. Они собирались толпами у его дворца, бросали оружие в знак покорности, умоляли впустить их и позволить выдать зачинщиков. Когда Александру об этом доложили, он со слезами на глазах вышел к главным воротам, даровал им прощение, объявил примирение македонян с собой и персов с македонянами общим пиром и общей молитвой, но от решения отправить ветеранов на родину не отступил. Возглавить ветеранов предстояло Полиперхонту и Кратеру, который должен был сменить на посту наместника Македонии Антипатра, а последнему приказали явиться к царю в Вавилон и привести с собой пополнение из греческих наёмников.

Солнце заходит в Вавилоне

После того, как старые воины отправились домой, навстречу своей судьбе, Александр отправился провести лето в Экбатанах, обычной резиденции персидских царей в жаркое время года. Он отпраздновал свою тридцать вторую годовщину в царском дворце, крыша которого была из серебряных черепиц, а стены залов обшиты панелями из золота. Там он занимался приготовлениями к большому африканскому походу, о котором думал вот уже много месяцев. Он приказал построить флот в тысячу боевых кораблей; все порты Эгейского, Финикийского и Персидского морей принялись за работу. Было начато строительство дороги вдоль морского побережья: она должна была идти от Александрии Египетской к Кирене и от Кирены к Карфагену. По ней Александр собирался отправить часть своей армии, пока сам он будет плыть вокруг Африки.

Как бы ни были велики дела гениальных людей, следует знать, что они ничтожны в сравнении с тем, о чем они мечтали. В этом схожи завоеватели и поэты, ученые и зодчие; на взгляд обычных людей, их жизнь заключает в себе сотню жизней; но для них самих и для скрытой в них энергии их судьба всегда остается незавершенной. То была для Александра пора грандиозных замыслов во всех областях. Его пожирала яростная жажда свершений; в поспешности же, с какой он кидался осуществлять все свои грезы, проглядывало беспокойство: он уже думал о том, сколько времени ему отмерено. Он снарядил поход для исследования Гирканского моря, иначе называемого Каспийским. Он приказал построить шесть гигантских храмов: два Зевсу-Амону в Дионе и в Додоне, два Афине в Трое и Кирене и два Аполлону в Дельфах и на Делосе.

Ранее уже говорилось об искренней и сердечной дружбе между Александром и товарищами его юности, каждый раз упоминая при этом Гефестиона как самого близкого и любимого друга царя. Что же больше всего привлекало в нем Александра – необычайная ли красота, общие ли воспоминания или детская привязанность? Как бы то ни было, этот любимец царя настолько превратился в его послушную тень, что царь как-то сказал: «Гефестион такой же Александр, как и я сам». Благодаря своему умению понимать и чувствовать Восток, своим организаторским способностям Гефестион в последние годы жизни царя стал самым близким и полезным его помощником. Он чувствовал себя уверенно, шла ли речь о командовании войсковыми подразделениями, о снабжении армии, о строительстве больших мостов и корабельных верфей или об основании новых городов. Должно быть, он использовал различных специалистов, которые прекрасно справлялись с подобными задачами. Он лучше, чем кто бы то ни было, выполнял задания Александра по строительству и основанию новых городов. Но, возможно, более ценной для Александра была поддержка и помощь Гефестиона в Бактрии во время расхождения царя с приближенными. В деле Филоты Гефестион выступил как главный обвинитель, во время спора о проскинезе он был выразителем царской воли. И даже если ему не все удавалось, Александр всегда мог положиться на безусловную преданность Гефестиона, на то, что он будет поборником его проектов и планов.

Итак, Гефестион оказался таким человеком, которого действительно можно было любить и ценить, и Александр баловал и возвышал его сверх всякой меры. Даже весьма интимные письма Олимпиады царь читал вместе со своим другом. Когда царь повелел его сопернику Кратеру возглавить отряды воинов, возвращающихся на родину, Гефестион понял, что достиг осуществления своих честолюбивых замыслов. Александр, которому всегда казалось, что он мало сделал для своего любимца, создал специально для него должность хилиарха и вознес тем самым на недосягаемую высоту, назначив его как бы своим заместителем. Для македонян это было чем-то совершенно невероятным: еще никто из них не занимал подобного положения. Обычно эту новую должность, придуманную Александром, объясняют влиянием персидских традиций и обычаев. Позднее Август и другие римские императоры назначали себе «второго», чтобы освободиться от ряда обязанностей. Александр в этом не нуждался, но и ему все же могло показаться удобным от случая к случаю поручать некоторые неприятные дела своему усердному и ревностному помощнику.

Большую роль сыграло желание Александра, чтобы Гефестион, как особо близкий и доверенный человек, занял главенствующее положение. А может быть, Александр хотел даже позаботиться о преемнике на случай своей смерти. Ведь всех своих родственников-мужчин он устранил, а законных наследников у него не было. Гефестиону теперь надлежало стать не только самым близким другом, но и человеком, ближе других стоящим к трону. Поэтому Александр и женил его в Сузах на младшей дочери Дария. Этот брак мог в нужный момент узаконить положение Гефестиона в Персии. Однако в основе назначения Гефестиона лежали и другие причины, более глубокие, чем простое подражание персидским образцам или чисто личные мотивы. При дворе Ахеменидов существовала должность, подобная той, которую сейчас получил Гефестион. Человек, занимавший ее, был командиром дворцовой стражи, но, что гораздо важнее, еще и визирем, фактически управляющим государством.

При случае Гефестион пытался играть роль настоящего визиря, его покровительство значило теперь еще больше, чем прежде, и люди, пользовавшиеся его расположением, чванились и важничали. Он даже попытался, как это было принято у персов, вмешаться в дела начальника царской канцелярии, но натолкнулся на решительное сопротивление Евмена. Дело дошло до открытого конфликта, разбирать который пришлось самому Александру. Вероятно, немаловажную роль сыграли здесь деловые соображения, и царь решил спор в пользу Евмена. Можно себе представить, как трудно было Гефестиону протянуть руку врагу в знак примирения.

Через несколько недель Гефестион внезапно скончался. Он заболел в Экбатанах, где все время проводил в водовороте непрекращающихся празднеств. Врачи не подозревали ничего опасного, а их пациент и в жару не хотел пропускать привычных увеселений и пиров. Но вдруг в самый разгар спортивных состязаний молодежи, на которых царь всегда присутствовал, его позвали к Гефестиону. Когда Александр подошел к ложу больного, он увидел, что его Патрокл уже мертв. Можно себе представить, сколь тяжела была эта потеря для Александра. Его горе было так же безмерно, безгранично, как некогда любовь.

Стало пламя в жаровне белым, День клыками терзает память. Я тебя отогрею телом, Ты не можешь меня оставить. Этот город, что стал могилой, Что он может теперь прославить? Рук твоих отпустить не в силах, Как ты можешь меня оставить? Я молю тебя улыбнуться, Жуткий сон отогнать губами… Слышишь – царь приказал очнуться! Ты не смеешь меня оставить!
	Видишь, сердце зашлось слезами, В нем тоске, словно в клетке, тесно. Нас разделит стеною пламя На пороге холодной бездны. Лишь на время я отпускаю… По глазам, по сети отметин Я узнаю тебя, обещаю, В полутемных чертогах смерти. И когда ты шагнешь навстречу, Чтоб от боли меня избавить, Я на любящий взгляд отвечу: «Как посмел ты меня оставить?»

Не только в лагере умолкли пение и звуки флейты, приказ о трауре распространился на всю империю. Более того, даже священные огни, горевшие в честь Александра, было приказано погасить вплоть до дня похорон. Нечто подобное бывало только после смерти Великого царя. Теперь становится ясным, сколь серьезным было брошенное как бы вскользь замечание царя о «втором Александре». Этим объясняется и запрос оракулу Зевса-Амона, не следует ли оказать покойному божеские почести, как если бы это был сам Александр. Но жрецы оракула ответили, что покойный достоин почестей, подобающих герою. Лишь теперь мы понимаем, почему должность хилиарха впредь так и осталась незамещенной. Титул этот, специально придуманный для незаменимого друга, был столь высок, что никто из македонян не мог его унаследовать. Командиром первой гиппархии фактически стал Пердикка, но хилиархом он стать не мог.

…Вы вместе обрели славу, Ты с ним её теперь делишь. Судьба благоволит храбрым. Последний был рождён в Пелле…

Это был жестокий удар, от которого Александр так и не оправился. Три дня просидел царь над его телом, без пищи и питья. Перевозка тела покойного в Вавилон для сожжения проходила с необычайной пышностью. В Вавилон было приглашено 3 000 музыкантов, певцов, актеров и атлетов для участия в самых грандиозных погребальных празднествах. Памятник по замыслу Александра должен был превзойти не только все памятники прошлых веков, но и все мавзолеи будущего. Предполагалось водрузить один над другим пять ярусов, как в вавилонском храме-башне. Двести сорок позолоченных ростр украшали по проекту нижний этаж, орлы и змеи – второй, на третьем изображались сцены охоты, на четвертом литые из золота фигуры должны были представить битву с кентаврами, на пятом – фигуры быков и львов также из золота, а над всем этим – оружие и доспехи Востока и Запада. Предстояло сделать непомерно большие затраты, называли огромную сумму – 12 000 талантов. И так как у царя не хватало денег на осуществление этого чудовищного проекта, то внести свою лепту должны были соседние города, царская свита, и, в первую очередь, противники покойного. Также Александр отправил приказ в Александрию: выстроить Гефестиону храм в самом городе и на острове Фарос рядом с башней-маяком, и сделать его огромнейшим по величине и изумительнейшим по роскоши. Назвать только именем Гефестиона и вырезать это имя на печатях, которыми купцы скрепляют свои договоры.

Хотя была середина зимы, Александр выступил, чтобы утешить своё горе, в удачный поход против косев, населявших горный район между Сузами и Экбатанами, и весной 323 г. до н. э. снова вернулся в Вавилон. Когда он приближался к городу, к нему вышли навстречу халдейские жрецы и просили его не вступать в Вавилон: «Не к благу будет ему прибытие», – вещали они. Александр не придал веры их словам; они сказали: «Тогда пусть он войдёт, по крайней мере, не с восточной, но с западной стороны», но с той стороны не было подходов к городу, и Александр вошел в город, как намеревался.

В Вавилоне к Александру прибыли посольства от ближних и дальних народов: от греков, эфиопов, скифов, кельтов, иберов, ливийцев, бруттиев, луканов, карфагенян и этрусков. В числе послов были и римляне, ведь Александр, завоевавший в столько короткое время все Персидское царство, совершивший поход в Индию, возбуждал любопытство всех народов, принимавших в то время участие в мировой политике. Одни посольства прибыли, чтобы изъявить царю свою покорность и вручить дары, другие – чтобы просить его постановить окончательное решение по поводу их споров с соседними народами. Только теперь, по словам Арриана, царю и его приближённым начало казаться, что он действительно «властелин над землей и морем».

Александр вынашивал планы похода в Аравию, очень и очень привлекательную экономически. Греки называли Аравию Благословенной, или счастливой: оттуда в Элладу поступали пряности и благовония – лаванда, мирра, фимиам, ладан, корица, весьма высоко ценившееся в древности. А далее он собирался пройти вдоль побережья Средиземного моря к Карфагену и далее к Океану. В мае Вавилон был наполнен тысячами новых войск, ожидавших выступления в поход. Было возвещено, что поход должен начаться непосредственно за торжественными похоронами Гефестиона. Для проведения похорон часть стен Вавилона была снесена; там, на пяти лежащих одна на другой террасах, возвышалось великолепное здание костра, доходившее до 200 футов высоты и стоившее 12000 талантов. Всё блестело золотом, серебром и пурпуром; на вершине костра стояла статуя сирены, певшая погребальные песни в честь усопшего. Костёр был зажжен в присутствии Александра. За сожжением трупа следовали жертвы в честь героя Гефестиона, причём первое возлияние сделал Александр.

Следующие дни опять следовали празднества, и был назначен день для отплытия флота, но этим планам не суждено было осуществиться – оппозиция наконец-то сумела нанести удар. Смерть Александра приписывают многим причинам: пьянству, изношенности загнанного организма, малярии и др. Между тем уже античные историки – Юстин, Диодор, Курций говорили об отравлении царя и называли организатором этого деяния Антипатра. Версия убийства вполне обоснованна: Антипатр был едва ли не последним оставшимся в живых соратником Филиппа; оставаясь в Македонии, он в течение десяти лет вел совершенно самостоятельную промакедонскую политику и по сообщениям Олимпиады, мнил себя вправе занять первое место в Македонии и Элладе. Получив приказ прибыть в Вавилон, он, вероятно, увидел в этом приказе покушение на свою власть – и решил действовать.

Празднество, на котором Александру и подсыпали яд в вино – 2 июня – устроил некий Медий – друг Иоллая, царского виночерпия – и сына Антипатра. Иоллай поднёс царю «кубок Геракла», куда предварительно насыпал яд, присланный отцом. Осушив кубок, Александр громко вскрикнул и застонал, его отнесли в постель. К 7 июня его состояние стало настолько критическим, что он не смог отдавать распоряжения полководцам. 10 июня он лишился дара речи. Поскольку слухи о его смерти распространились по лагерю, 12 июня воины были приглашены в его опочивальню и проходили мимо его ложа, он кивал им и глазами показывал, что видит и благодарит их за всё. На закате 13 июня его глаза закрылись навсегда.И мы можем смело сказать вслед за древними авторами: «Он исполнил весь мир своею славой, и после смерти продолжает жить в легендах и преданиях, как неувядающий юноша, подобный предку своему Ахиллу».

Согласно преданию, через несколько дней, когда приближённые Александра, пришли, чтобы заняться его телом, то увидели его нетронутым, без малейшего следа разложения, даже без малейшей тени мертвенной бледности. Эта свежесть, которая является результатом жизненного дыхания, ещё не покинула его черты. Так египтяне и халдеи, которые должны были заниматься бальзамированием тела согласно их обычаям, сначала не могли осмелиться прикоснуться своими руками к этому мертвецу, который, казалось, ещё дышал. Затем, после того, как они попросили небо и людей позволить им, смертным, прикоснуться к богу, они вычистили тело; золотой саркофаг был наполнен духами, на голову Александра были возложены отличительные знаки его сана. На Пердикку была возложена обязанность сопроводить в Македонию погребальную колесницу, но Птолемею удалось переиграть планы Пердикки и похоронить завоевателя в Александрии.

Ему ещё не исполнилось тридцати трёх лет, он правил двенадцать лет и восемь месяцев. Он не оставил завещания и не назначил преемника, да если бы он это и сделал, ни один из его сотоварищей не смог бы занять его место; ведь по словам Полибия, «по всеобщему согласию было признано, что гений царя превосходит меру талантов смертного человека».

Гений Александра

Гений – понятие трудно определяемое. Это не только талант («Талант находится во власти человека; гений – такая власть, в которой находится сам человек» – Джеймс Рассел), выдающийся интеллект, соответствующее воспитание или обучение. Это – творческий дар, интуитивный и спонтанный в своих выражениях, который наделяет своего носителя божественной способностью свести концы с концами там, где разум обычно терпит поражение. Это нечто, не поддающееся анализу и объяснению, он определяется по своим проявлениям, и с самого начала правления Александра мы сталкиваемся с такими проявлениями гениальной натуры. Одной из составляющих его гениальности была стремительность, с которой он действовал: ни одна ситуация не заставляла его ждать; все препятствия устранялись сразу; хотя риск был огромен, успех был предопределён. Время всегда было его верным союзником; он использовал каждый момент, никогда и ничего не откладывая на потом, и достигал результата, пока другие лишь готовились действовать.

«Он является примером того, что может осуществить гениальная личность в момент, когда история, кажется, задыхается и ждёт человека, давшего бы ей новый импульс. Наше избыточное доверие к пактам и институциям заставляет нас забыть, что только человек способен сориентировать народ, желающий управлять своей историей» (Ж. Бенуа-Мешен).

Политик

Поскольку война, если это не просто грабительская война, – есть дело политическое и, как таковое, является инструментом политики, – управление государством и военное искусство имеют много общего. Александр, как царь Македонии и гегемон Эллинского союза, соединял в себе полную политическую и военную власть. В соответствии с этим он мог вырабатывать собственную политику и развивать собственную стратегию, и если бы не гениальность государственного деятеля, которую он выказал при ведении войны, то ни при каких условиях его военное искусство не могло обеспечить ему того, чего он реально достиг.

Александр родился в революционный век, когда старые полисы, или города-государства, приходили в упадок. Он был воспитан одним из самых известных политических врачевателей и обучен в одной из самых реалистичных военных школ – школе своего отца Филиппа, который был, без сомнения, самым талантливым полководцем того времени. И когда в возрасте двадцати лет меч заговорщика возвёл его на трон, он выбрал собственный путь и стал развивать великую стратегию – государственную и военную, – которой суждено было превзойти мудрость его учителя, затмить поразительные успехи его отца и заставить цивилизованный мир вращаться вокруг новой политической оси.

От Аристотеля и своего отца Александр воспринял два бесценных урока. Первый заключался в том, что Аристотель был не прав, утверждая, будто человечество делится на господ и рабов, и все, кроме греков, принадлежат к последним. Второй урок заключался в том, что Филипп был в высшей степени прав, говоря, что в войне военная мощь не единственное оружие, которым должен пользоваться полководец, даже не самое главное. Хотя порой Александр мог быть чрезвычайно жесток со своими врагами, он никогда не презирал их. Он признавал, что как человеческие существа, несмотря на разницу в культурах, они наделены доблестью и теми же пороками, что присущи и грекам и македонцам.

То, как он справился с отчаянной ситуацией в начале своего правления, и его отношения с Коринфским союзом показывают, что, несмотря на неопытность и юный возраст, он был искусным государственным деятелем. Хотя разрушение Фив этому, возможно, и противоречит, но, поскольку у Фив была дурная слава, происшедшее скорее ужаснуло, чем возмутило греков и многими рассматривалось просто как возмездие за уничтожение Фивами независимых государств Платей, Феспий, Коронеи и Орхомена после сражения при Левктрах. Его мягкое обращение с Афинами, городом столь же виновным, как и Фивы, свидетельствуют о его дипломатической проницательности и – учитывая его темперамент – о замечательном умении владеть собой. Видимо, многие македонцы ждали от него более жесткого курса, однако сам Александр понимал, что Афины воплощают в себе все лучшее, что есть в Греции, и культура их слишком ценна, чтобы её уничтожить. Всю жизнь, несмотря на то, что Афины без конца против него интриговали, Александр добивался расположения афинян, поскольку только это могло увенчать его великий труд.

Что бы ни было его целью, когда он переправился через Дарданеллы, – а включение в состав экспедиции историков, географов, ботаников, зоологов, металлургов и других учёных предполагает, что он не ограничивался какой-то одной задачей, – основным его намерением было освободить древние греческие города Малой Азии, которые со времени завоеваний Кира входили в состав Персидской империи. Освобождение оказывалось эфемерным, если освобождённые города не могли гарантировать спокойствие восточного побережья. Поскольку они не способны были гарантировать такую безопасность, а, наоборот, следовало гарантировать безопасность им самим, то единственным способом добиться этого было движение к восточным границам. Таким образом, с самого начала кампании идеологические цели уступили место стратегической задаче обеспечения безопасности, в результате чего Александр стал продвигаться на восток, ибо для достижения полной безопасности следовало подчинить всю Персидскую империю. Это была долгосрочная программа, исполнение которой привело Александра к реке Гидасп.

Хотя, он пришел в малоазиатские греческие города как освободитель, он был македонец, и их жители, с которыми персы обращались довольно сносно, сомневались, принесет ли им благо перемена властителя. Но когда Александр стал относиться к ним, как к свободным союзникам, сохранив и восстановив их старые формы демократии, освободил Илион, Эритры, ионийские и этолийские города от выплаты дани, украсил храм Афины в Илионе, приказал восстановить Смирну (Измир), освятил храм Афины в Приене, приказал восстановить храм Артемиды в Эфесе, который был сожжён в ночь его рождения – греки стали смотреть на него не только как на освободителя, но и как на отца, обретшего давно потерянных детей.

Эта политика примирения показывает, что Александр понимал то, о чем забывают многие государственные деятели: а именно, что добрая воля гражданского населения является нравственной основой военной мощи. Наполеон на острове Святой Елены написал: «Что меня особенно восхищает в Александре, это не столько его кампании, которые теперь трудно восстановить, но его политическое чутье. Он владел искусством побеждать людские страсти. Он был прав, убив Пармениона, поскольку тот счел неправильным отказываться от греческих обычаев. Величайшим политическим актом было совершить поход к Амону; таким образом, он завоевал Египет». Из этого вытекает, что на войне всегда существует два фронта – внешний, или физический фронт, епархия полководца, и внутренний, или психологический фронт – епархия государственного деятеля. На первом сражения ведутся с помощью оружия, а на втором – идеями, которыми политик оперирует в отношении народа-противника. Стратегическую значимость примиренческих шагов Александра трудно переоценить, поскольку без укрепления внутреннего фронта, Александр не сумел бы с теми ограниченными ресурсами, которыми он располагал, сокрушить военную мощь Персии, особенно учитывая громадную протяжённость империи.

Политика примирения не ограничивалась одними лишь греческими городами Малой Азии. В Лидии после того, как Мифрина, командир персидского гарнизона в Сардах, сдал ему город без боя, Александр принял его с почестями и вернул жителям Сард и другим лидийцам их старые законы, которые отнял у них Кир. Именно в Сардах государственная мудрость Александра проявилась в полной мере, т. к. он не стал разрушать персидскую систему правления, а ограничил могущество сатрапа: лишил его контроля за финансами, налогами и военного командования (см главу «Империя Александра»). Это была долгосрочная реформа, которая исключала возможность восстаний – чем страдала Персидская империя.

После победы при Иссе политика Александра вошла во вторую фазу, т. к. он смог сбросить путы Союза. Сразу после битвы Дарий обратился к Александру, прося отпустить его семью и тогда, впервые, в своём ответе Александр назвал себя «владыкой Азии», хотя до завоевания всей Азии ему было ещё далеко. Коронация в Мемфисе и последующее обожествление на шаг приблизило его к этой цели. Хотя в глазах его соратников, коронация была простым актом подчинения египтян, такой мистически настроенный человек, как Александр, должен был рассматривать это событие, как важный знак. Что бы его ни заставило это сделать, он все же предпринял труднейший переход через Ливийскую пустыню для разговора с богом, который принял его, как сына. Через несколько месяцев, он одержал вторую свою победу над Дарием и занял Вавилон.

В Вавилоне он радикально изменил свою политику. Психологическая война, которая приносила такой богатый урожай в провинциях западнее Тигра, где проживало неиранское население, оказалась не действенной восточнее Тигра, где была родина иранцев, и где Александр столкнулся с серьёзным внутренним сопротивлением. Его решение было удивительным. Поскольку он не мог больше привлечь на свою сторону народ, он решил привлечь правителей. Не с помощью взяток – персидским способом – и не потому, что у него не было золота; мы не знаем ни единого случая, когда он пользовался подкупом, – будучи царём Македонии и избранником Амона, он считал это недостойным. Александр решил воспользоваться своими заслугами и трусостью Дария и вместо того, чтобы править единолично только с помощью победителей – македонцев, разделить власть и ответственность с побеждённым врагом. Каким образом он мог провести в жизнь свою политику? Его гений подсказал способ.

Мазей, бывший сатрап Сирии, который столь доблестно командовал правым флангом в сражении при Гавгамелах, нашёл приют в Вавилоне, и, когда Александр объявился там, Мазей приветствовал его как победителя. В глазах Аристотеля Мазей был варваром, и обращаться с ним следовало как с рабом. Но ещё со времени беседы с философом Псаммоном в Египте Александр изменил свои взгляды, и, поскольку в его глазах мужество было величайшей доблестью, которым отмечались «знатные и лучшие», он предложил сатрапию в Вавилоне Мазею – который в свое время был его самым опасным врагом. Это было гениальным решением, уникальным во всей истории войн. Многие полководцы переметнулись на сторону врага, многие были подкуплены или по принуждению служили победителю; но никогда прежде победитель не назначал на должность сражавшегося против него до конца противника, почти что на поле боя, чтобы получить единственно приемлемую гарантию победы: союз между победителем и побеждённым и в котором знатные и лучшие будут управлять совместно. По мере продвижения Александра каждый сатрап, который следовал примеру Мазея и сдавался без боя, сохранял свою сатрапию, и со временем македонцы перестали замещать их.

Со смертью Дария характер войны изменился: до тех пор Александр был иноземным захватчиком, теперь по праву завоевания он стал великим царём и, хотя он не принял этого титула, ему было ясно, что теперь иранцы – его подданные, а не враги. Его империя не должна была стать ни греческой, ни македонской, ни азиатской, она должна была стать империей Александра. В этих представлениях не было и следа идеи Аристотеля, и он пошел гораздо дальше Исократа, который не мог себе представить сотрудничества Азии с греками. Они не соответствовали основной концепции эллинского мира, это был новый взгляд на мировое устройство. Следуя политике сотрудничества и, чтобы выказать уважение своим новым подданным, Александр принял персидский придворный этикет и стал носить персидское платье. Это новшество возмутило многих старых воинов Филиппа, которые видели миссию Александра в присоединении Азии к македонским владениям. Когда они увидели, что он обходится с персами, как с союзниками, то пришли в такое негодование – вызвавшее гибель Филоты, Пармениона, Клита и Каллисфена, – что это сорвало бы все планы менее решительного полководца. Слепые в своём невежестве они не могли понять, что ни Греция, ни Македония не в состоянии поддерживать управление и существование такой огромной территории. Они принадлежали старому миру, и неправильно было бы винить их за неспособность воспринять то новое, что было доступно и понятно одному Александру.

Финансист

Александр понимал, что торговые отношения внутри империи были величайшим средством объединения, поскольку приводили к постоянным контактам людей, а вместе с обменом необходимыми товарами происходил обмен идеями. Города стали центрами торговли, поскольку в восточной половине Персидской империи их было мало. Он построил свои Александрии на оживлённых торговых путях, и, кроме Александрии Египетской, которая была задумана как эмпорий, и Александретты, все располагались к востоку от Тигра. Тарн назвал Александра «величайшим градостроителем его времени», и многие из городов существуют и до сих пор. Именно для развития торговли Александр наладил коммуникации между Индией и Персией и приказал построить крупные гавани и доки в Вавилоне и Патале. Он сделал Тигр более проходимым, обустроил гавани в Клазоменах и в Эретрах, он также проектировал строительство «новой Финикии» на берегу Персидского залива.

Чтобы облегчить товарообмен, Александр произвёл революцию в системе финансов: он приказал пустить в оборот захваченные сокровища, интуитивно понимая, что отчеканенные в монеты и пущенные в обращение эти сокровища породят столько богатства, что будущее сможет позаботиться о себе само. Он распорядился собирать налоги не в товарах, а в денежном выражении. Он ввёл единую денежную единицу соединив «десятичную» монету Персии с основанной на двенадцатеричном счислении монетой Филиппа. Таким образом, единая денежная единица в значительной степени стимулировала торговлю, и Вилькен отмечает, что в короткое время тетрадрахма Александра обрела «самую высокую стоимость». Ещё при его жизни, один из его казначеев, Артимен, ввел первую известную в истории систему страхования.

«Из всех услуг, которые Александр оказал античному миру, – пишет профессор Райт, – установление валютной системы было величайшей; и развитие торговли, которое произошло после и вследствие этого, принесло эллинской цивилизации невиданное материальное процветание». Ещё Атен во II веке писал: «Когда Александр привез из Азии сокровища, солнце благосостояния, по выражению Пиндара, в полную силу воссияло на небосклоне». Если Юстин прав, утверждая, что ко времени смерти Александра государственная казна оскудела до 50 тыс. талантов, тогда с учётом того, что за семь лет сбора налогов поступило 200 тыс. талантов, Александр должен был пустить в обращение денег на сумму 250 тысяч талантов.

После смерти Александра влияние его денежной экономической реформы особенно проявилось в Греции и Египте, а уже при преемниках Александра стали возникать банки. М. Кэрри пишет: «Эллинским банкам можно, вероятно, приписать значительный шаг вперёд в технике, связанной с использованием расчётных книг, вместо расчётов наличными деньгами». Хотя банкиры и не использовали счета и чеки, «они пользовались банковскими переводами при выплате долгов на расстоянии». Далее Кэрри пишет: «Период эллинизма отмечен переходом от местной экономики к мировой экономике».

Тысячи греческих торговцев и ремесленников пришли в новый мир, ловя фортуну в новых греческих городах, которые росли, как грибы после дождя. Таким образом, прежде разрознённые круги стали взаимодействовать все более тесно, образуя единый экономический цикл; и, когда западное Средиземноморье было вовлечено в орбиту великих революционных перемен на Востоке, наконец, сложилась мировая торговая система, охватившая весь обитаемый мир и распространившаяся от Испании до Индии и от Центральной Азии до Китая. Её развитие завершилось лишь в период римской империи, но основой ее было завоевание Азии Александром.

Миротворец

Хотя обитаемый мир, известный Александру, был лишь частью мира, известного в наше время, его театр военных действий был огромен. Он протянулся от южного берега Дуная до Инда, и от Сырдарьи до Нила. Кроме Балканского полуострова, эта территория включала такие современные страны, как Сирия, Палестина, Турция, половина Египта, Ирак, Иран, Афганистан, Пенджаб, Балухистан и Южный Туркестан. Вместе это составляло около 2 млн. квадратных миль, население которых оценивалось примерно в 50 млн. жителей.

Положение Александра было чрезвычайно сложным. В Македонии он являлся единоличным правителем и законным царём; в Египте – царём и богом; в Азии – великим царём, но не богом; в Греции – богом, но не царём и в Индии – сюзереном. Греческие города Малой Азии были его свободными самостоятельными союзниками; в Финикии цари считались его союзными подданными, а в Фессалии его главенство в Фессалийском Союзе было лишь пожизненной должностью. Можно назвать и много других несоответствий, но и сказанного достаточно. По сути, его задача не сильно отличалась от той, которую впоследствии ставила перед собой христианская церковь. Её основные идеи, выраженные в нагорной проповеди, заключались в создании общества, в котором по духу все люди братья, где нет «ни эллина, ни иудея, ни обрезанного, ни необрезанного, ни варвара, ни скифа, ни раба, ни свободного, но Христос есть всё и во всем».

Задумывался ли Александр над этими несоответствиями и последствиями, к которым они могут привести, – неизвестно. Но известно, что сразу после посещения святилища Амона во время беседы с философом Псаммоном Александру, как и святому Павлу на пути его в Дамаск, «вдруг воссиял свет с небес». Это была мысль о том, что Бог – не только владыка людей, но и общий отец для всего человечества. Следовательно, все люди – братья, и, соответственно, «Хомонойа» (греч. «согласие»), слово, которое Тарн переводит как «быть в согласии друг с другом» или «жить без вражды», есть та скрепляющая чека, которая может держать всю империю. Ему, следовательно, предстояло стать отцом и правителем этих разных народов, и, обретя такой статус, он мог обойти и несуразности своего положения.

Именно эти чаяния выражал он в своей молитве в Описе, и, согласно Тарну, она мало имела общего с его, так называемой, политикой смешения, которая представляла собой «нечто материальное», но относилась к идее, «к чему-то нематериальному». Александр говорил о том, во-первых, что все люди братья; во-вторых, что ему поручена «божественная миссия гармонизировать и примирить весь мир, привести его на дорогу, по которой все люди, будучи братьями, придут к согласию, единению душ и сердец… Это было и оставалось мечтой, но мечтой более великой, чем все его завоевания».

Тарн при этом опирается на Плутарха, который в своём сочинении «О доблести и судьбе Александра» пишет: «Он не последовал совету Аристотеля обращаться с греками, как предводитель, заботясь о них, как о друзьях и близких, а с варварами, как господин, относясь к ним, как к животным или растениям, что преисполнило бы его царство войнами, бегством и тайно назревающими восстаниями. Видя в себе поставленного богами всеобщего укротителя и примирителя, он применял силу оружия к тем, на кого не удавалось воздействовать словом, и сводил воедино различные племена, смешивая, как бы в некоем сосуде дружбы, жизненные уклады, брачные отношения и заставляя всех считать родиной вселенную».

Хотя не все учёные принимают эту точку зрения, Тарн показывает, что Зенону, писавшему свое «Государство» около 301 г. до н. э., просто не у кого было почерпнуть идею о том, что «всё человечество едино и все люди братья», идею, которая через стоицизм кардинально изменила менталитет западного мира. Со времени своего зарождения в Описе, она жила и развивалась в римской империи, в которой, как говорит проф. М Ростовцев, «люди начали представлять, что существует нечто большее, чем местные и национальные интересы, а именно интересы всего человечества».

Кроме обращения к богам Александра в Описе и того, что писал Эратосфен о его миссии (миссии миротворца), у нас нет никаких указаний на то, что совершил или не совершил бы Александр, проживи он полный век. И всё же трудно поверить в то, что, вместо объединения своей империи, завоевание которой стоило ему стольких трудов, он отправился бы на покорение Средиземноморья. Его гений не мог не воспротивиться такому плану. Как бы не относиться к высказыванию Плутарха, он, кажется, верно определил: «Ведь не разбойничий набег совершил он в Азию, не имел намерения растерзать и ограбить её, как посланную благоприятной случайностью неожиданную добычу… но, желая показать, что все на земле подчинено единому разуму и единой гражданственности, что все люди составляют единый народ. И если бы божество, пославшее в наш мир душу Александра, не отозвало бы ее вскоре, то единый закон управлял бы всеми людьми, и они взирали бы на единую справедливость, как общий свет. …Он стремился не к собственному обогащению и роскоши, а к установлению среди всех людей согласия, мира и дружественного общения».

Полководец

Один древний писатель сказал об Александре: он никогда не давал ни одной битвы, в которой не оказался бы победителем; он никогда не нападал на город, которого не завоевал бы; он не вступал ни в одну страну, которую не покорил бы.

Как во всех своих предприятиях, так и на войне он вел её со всей энергией, с применением всех средств, какие только знало тогдашнее военное искусство. И в войне соединял он смелость натиска с тщательным предварительным расчётом. Это происходило от того, что Александр был одновременно и выдающимся стратегом, и храбрым воином. Если деятельность полководца состоит, главным образом в том, чтобы быстро находить все нужное для победы, чтобы стремиться к достижению поставленной цели прямо, без околичностей, Александр бесспорно, один из самых выдающихся полководцев всех времён и народов. Власть его над войском была совершенно исключительной. Когда требовали обстоятельства, он был неумолим к нему и требователен до конца; когда надо было, он умел и уступить. Александр обнаруживал зрелую мудрость, когда это было необходимо, он был безрассудно смел, когда это вело к цели. Нет ничего недоступного для героев, говорил он, нет ничего такого, что могло бы защитить труса. И Плутарх правильно замечает, что сопутствовавшее Александру счастье, он старался преодолеть смелостью, силу – мужеством: он ставил славу, главным образом воинскую славу, выше жизни.

Хотя на войне не бывает двух одинаковых сражений или кампаний и таланты полководцев тоже разные, одно объединяет великих полководцев: это их гений; и, поскольку гений неопределим, сравнение – единственный способ, которым можно измерить его высоту и глубину. Столь сложная задача не входит в рамки этой работы, но кое-что следует сказать об основных чертах его полководческого таланта, поскольку именно гений Александра вдохновлял его армию и удивлял весь современный ему мир. Незадолго до того, как Афины узнали о гибели Дария, Эсхин, афинский наблюдатель, выразил это удивление в своей речи: «чего только странного и неожиданного не происходило в наши дни? Мы пережили самих себя; мы родились для того, чтобы о нас рассказывали небылицы потомки. Разве не персидский царь – который перекинул мост через Геллеспонт, который требовал земли и воды от греков, который дерзнул провозгласить себя во всеуслышание владыкой всего мира, простирающегося от восхода до заката солнца, – разве не он теперь бьётся из последних сил не за господство над миром, а за спасение собственной жизни?»

Один из великих полководцев, Наполеон, не сомневался, что гений – основа полководческого таланта. Однажды в разговоре с Монтолом на острове Святой Елены он сказал: «Полководец должен быть личностью, он голова, он – все для своей армии. Галлов завоевали не римские легионы, а Цезарь. Не перед карфагенянами дрогнул Рим, он дрогнул перед Ганнибалом. Не македонская фаланга проникла в Индию, а Александр. Не французская армия вышла к Весеру и Инну, но Тюрени. Пруссию не могли семь лет покорить три самые могущественные европейские державы, её покорил Фридрих Великий».

Сходным образом высказывается Роберт Джексон: «Из всех завоевателей и выдающихся военных деятелей, которые в разные времена изумляли мир, Александр Великий и шведский король Карл XII. Сами их воины в собственных глазах отличались от обычных, поскольку они разделяли высокий дух и невероятный героизм своих полководцев». Далее он заявляет, что во все времена армии поднимали либо страхом, либо жестокостью, либо как он говорит, «силой любви», имея в виду чувства солдат. Он пишет: «Практика показывает, что ни чистый страх, ни любовь к командиру недостаточны для того, чтобы вдохновить армию и держать её в постоянной готовности в различных военных конфликтах. Страх и любовь – лишь прикрытие, за ними надо усматривать вдохновение гения, которое не может быть измерено; ибо, будет ли командир снисходителен или суров, он не может быть великим в глазах армии, если им не восхищаются, почему – неизвестно. Войско, таким образом, может вдохновиться лишь гением командира; его личность служит зеркалом, отражающим состояние войска. Чтобы командир стал таким зеркалом, способным повести за собой армию, он должен быть непобедим; а он не может быть таковым, не обладая гениальностью. Истинный гений не знает собственных возможностей, соответственно, его не могут оценить другие. Он притягивает к себе, он дает чувство уверенности и защищённости, реальное или воображаемое, которое уменьшает страх.

Гений, являющийся основой силы и оригинальности, проступающей в личности командира, моментально увлекает за собой армию… Он порождает у солдат чувство превосходства; каждый видит себя в блеске славы своего командира, соотносит себя мысленно с ним и, вообразив себя таким, становится таким в действительности. Поэтому победе в войне способствует не столько сухая военная премудрость, сколько одушевляющий гений полководца, который и есть залог военного успеха… Можно заметить, что способные военачальники появляются у всех народов, для которых война обычное дело; однако истинный военный гений – явление редкое: никакая мощная индустрия не может создать такого гения, и никто не может определить, откуда они берутся. Военный гений, как и гений поэтический, всегда оригинален… Дух не знающий подчинения, который не пасует ни перед какой опасностью, сколь бы грозной она не казалась – это душа солдата. Солдат переживает победу, а не осмысляет её. В этом и заключается то, что можно считать гениальностью, – высокой гениальностью, которая притягивает, завораживает и пленяет».

Александр достиг того, о чём люди его времени, и не только его, даже не могли помыслить, полагая это недостижимым. Ни один легендарный герой не смог сделать того, что сделал он, поэтому и роман о нем – «Роман об Александре» – распространился по всему Старому свету, от Исландии до Китая. Александр отличался от всех великих полководцев тем, что он одинаково успешно действовал во всех типах войн и на разных типах местности: здесь были плодородные долины, засушливые пустыни, горные хребты Памира и великие реки; сложный и трудный театр военных действий. Большую часть современной территории Ирана (Ария «Авесты», земля Ариев, или «просветлённых»; тогда – центральные и восточные части Персидской империи) занимают горные плато, протянувшиеся от западного течения Инда до Тигра: засушливые плоскогорья высотой от 3 до 5 тыс. футов над уровнем моря.

Другие могут сравниться с ним как организаторы победоносных больших сражений и осад, но немногим пришлось выдержать столько войн, которые, как подтверждает вновь и вновь военная история, требуют самых сложных и продуманных тактических операций: подавление национальных восстаний и мятежей, партизанских и повстанческих выступлений, покорение воинственных кочевых племён, замирение завоёванных территорий – словом, всё, что называется «малыми войнами» И во всех этих бесчисленных операциях Александр добивался успеха благодаря тому, что его военное искусство было настолько безукоризненным, что он по праву занимает место в истории, как первый среди великих полководцев.

Стратег

В начале XVIII в. слово «стратегия» – искусство полководца (греч. «стратегос») означало методику манёвра, марша и контрмарша. Сегодня большинство словарей определяют это понятие, как искусство планирования и направления военных перемещений. После Наполеоновских войн, которые, в отличие от войн последних столетий, всё ещё напоминали войны Александра, Клаузевиц определил стратегию следующим образом: «Стратегия – это использование битвы как орудия для достижения конечной цели войны; она, следовательно, должна определить цель всей военной кампании; другими словами, стратегия формирует план войны…». Он добавляет, что в высшей своей точке «стратегия идёт рука об руку с политической наукой, или, скорее, обе становятся одной».

Александр не хуже Клаузевица осознавал, что стратегия определяет конечную цель войны. Его целью было не только победить вражескую армию, но и заставить персов принять его победу. Речь шла не о прекращении военных действий или мирном договоре, о котором после поражения при Иссе просил Дарий; целью Александра было завоевание, притом при минимуме потерь и минимуме ущерба для Персидской империи: его политика ограничивала и его стратегию. Поскольку целью Александра было завоевание, а не месть и разрушение, то, согласно Юстину, «продвигаясь вперед по вражеской территории, он удерживал воинов от разграблений, говоря, что им следует сохранять свою же собственность и не уничтожать того, чем им предстоит владеть». Уилкен пишет, что «его щедрые выплаты своей армии были компенсацией за запрещение разграблять завоеванные территории, что он считал необходимым с политической точки зрения. Если стратегической его целью было одерживать великие победы, то его политической целью было примирение с бывшими противниками.

Поскольку целью Александра было провести по возможности бескровного завоевание, он столь по-разному относился к персидской армии и к персидскому народу; нанести поражение армии было его стратегической целью; победа над народом – его политической целью. Достижение первой было основой для достижения второй, потому что, пока персидская армия оставалась на поле битвы, у Александра не было уверенности, что люди добровольно его примут. Александру не надо было говорить о том, что «война – лишь часть политического процесса, и, следовательно, ни в коем случае не самоцель».

Существует три основные задачи при ведении войны:

а) победить и уничтожить военную мощь врага;

б) захватить материальную базу и другие источники существования вражеской армии;

в) привлечь на свою сторону общественное мнение.

То, что Александр прекрасно себе представлял первую задачу, не вызывает сомнений стоит только вспомнить о его сражениях при Гранике, Иссе, Гавгамелах и Гидаспе. Вторую тоже можно оставить без комментариев, поскольку, когда Александр захватил персидскую казну в Сузах и Персеполе, он лишил Дария главных его ресурсов для набора армии, это также не позволило Дарию поднять восстание в тылу посредством подкупа. Золото и серебро, а не «Главные города, артиллерийские склады и мощные укреплённые пункты» были во времена Александра «материальной основой». Что касается третьей то, как уже неоднократно указывалось, Александр применил ультрасовременный метод обращения на свою сторону народа врага.

Клаузевиц излагает пять принципов стратегии:

а) задействовать все силы, которые только доступны с величайшей энергией;

б) сконцентрировать силы там, где возможен прорыв; пусть даже рискуя на других фронтах. Этот успех, будучи достигнут, компенсирует неудачи на второстепенных направлениях;

в) не терять время… С помощью стремительности можно обойти многие контрмеры врага;

г) неожиданность – наиболее действенный путь к победе;

д) закреплять достигнутые успехи. Преследование побеждённого врага – единственный способ пожать плоды победы.

То, что все вышеизложенные принципы стратегии выполнялись Александром, сомнению не подлежит, более того, именно походы Александра, также как и кампании других выдающихся полководцев позволили возникнуть такой дисциплине, как теория стратегии и тактики войн. Если сравнивать войну со строительством здания, важность фундамента, т. е. базы, становится очевидна, и ни один полководец не понимал это лучше, чем Александр. Первое, что он сделал – это создал прочную базу у себя на родине, проведя кампанию на Дунае и разрушив Фивы. Обе эти стратегические операции были необходимы: одна устранила угрозу, исходящую от антимакедонских партий внутри Греции, другая парализовала эти партии и тем самым отстранила фракийские и иллирийские племена от участия во внутренних беспорядках в Греции, если бы они возникли.

Затем Александр обеспечил себе базу для операций против Персии на восточном побережье Эгейского моря, ради этого была одержана победа при Гранике. Но она не гарантировала безопасность морского сообщения между его оперативной и главной базами, потому что на море всё ещё господствовали его враги. Поэтому его стратегия состояла в том, чтобы нанести удар по морским базам врага, самые важные из которых находились в Финикии и на Кипре. Эта стратегия столь ясно выражена в его речи, обращённой к полководцам непосредственно перед осадой Тира: «Я ничуть не сомневаюсь в том, что по мере нашего продвижения к Вавилону и преследования Дария персы вновь отвоюют побережье и перенесут войну в Грецию». Обещания нейтралитета, предложенного жителями Тира, ему было недостаточно; он хотел занять Тир и Египет, ибо тогда, сказал он, «не останется опасений относительно Эллады и нашей земли». Он понимал также, что после покорения финикийских городов финикийский флот перейдёт на его сторону, и он обретёт «полное господство на море». Лишь после выполнения этих этапов своего стратегического плана, Александр решил, что у него развязаны руки для наземных операций против Дария.

И вновь, придя в Арбелы (Гавгамелы), он прекратил преследование Дария, чтобы нанести удар по материальной базе врага; сначала он захватил Вавилон, затем – сокровищницу в Сузах и Персеполе. Очевидно, что стратегия Александра привела к укреплению его мощи, не разрушая основу мощи врага, но присвоив её. Персидский флот оказался в его руках, как и персидская казна. Он стал финансовым владыкой Азии, а Дарий – банкротом. После смерти Дария первым действием Александра стало не преследование узурпатора Беса, а защита своего тыла – самой передовой его базы – путём победы над племенами, проживавшими в горах. После этого отправившись за Бесом, он узнаёт о восстании Спитамена, прекращает наступление, чтобы восстановить власть в своём тылу и в дальнейшем он действовал также – надёжный тыл превыше всего и Александр это прекрасно понимал.

Важно помнить, что способы, использованные Александром для обеспечения безопасности наиболее важных опорных пунктов, были скорее политическими, нежели военными. Управление этими областями было хорошо организовано, был восстановлен мир, поощрялась торговля, а гарнизоны оставленные в них оставленные служили для поддержания порядка, т. е. выступали в роли полиции, нежели оккупационной армии. По мере расширения завоеваний империя Александра постепенно приобретала форму; он выигрывал свой мир, так же как и войну, и связывал отдельные части воедино посредством своих коммуникаций.

Сегодня стратегия столь сильно завязана на коммуникациях – дорогах, подъездных путях, реках, каналах, морях и воздухе, – что трудно представить себе, как решались стратегические задачи без карт, когда возможные маршруты продвижения ограничены несколькими караванными путями и неизвестно количество троп и дорог, ведущих из одного пункта в другой. Используя основной путь с запада на восток, – из Эфеса по Эгейскому морю, через Сарды, Вавилон, Экбатаны и Бактры в Таксилы, – Александр поделил свои коммуникации на секции: самая западная – Малая Азия, восточная часть с управлением в Эктабанах, бактрийская часть и восточноиндийская. Лишь однажды за всю Азиатскую кампанию Александр утратил связь со своей главной базой, и то лишь на сутки, перед сражением при Иссе; имеется лишь одно сообщение о том, что его подвела система снабжения, когда он совершал переход через пустыню Гедросии.

Отсутствие карт компенсировалось существованием отлично организованной разведки. Александр всегда стремился собрать максимум сведений о стране, которую он намеривался покорять, и никогда не действовал на авось. Как и Наполеон и Веллингтон, он всегда просчитывал возможные варианты, и из его поступков видно, что он действовал в соответствии с высказыванием Наполеона о том, что «генерал, который видит глазами других людей, никогда не сможет как следует командовать армией». Он также мог сказать вместе с Веллингтоном: «Истинной причиной моих побед является то, что я всегда был на месте. Я все видел и делал сам». Хотя он был одним из самых смелых полководцев в истории, риск действий, которые он предпринимал, редко оборачивались против него, поскольку они всегда точно просчитывались и взвешивались.

Тактик

Удивительна личность Великого тактика: великолепно образованный, великодушный и жестокий одновременно, терпеливый и решительный, безудержный в желаниях и способный удержать в узде гигантскую империю. Человек, который аккуратно и упорно воплощал идеи, собранные отцом на всей территории Империи, и всю свою недолгую жизнь разыгрывал рискованный гамбит с Ойкуменой, мечтая осуществить божественную идею: слить все народы Ойкумены в один, возведя их в единый общечеловеческий стандарт. И умер неожиданно, на тридцать третьем году жизни, занимаясь усовершенствованием ирригационной системы Ефрата и заселением побережья Персидского залива.

Самым главным итогом грандиозного эксперимента Александра стал факт возможности такой систематизации Ойкумены. Что ж, как гласит спартанский декрет: «Если Александр хочет быть богом, пусть будет им».

Самым большим приобретением Александра в тактическом смысле была македонская армия – это был инструмент, как нельзя более соответствующий его умению. Клаузевиц на первой странице своего труда «О войне» пишет: «Война есть дуэль, только более масштабная» и сравнивает с поединков двух борцов. Таким образом, простейшие тактические принципы можно выявить на примере борьбы двух безоружных людей. Эти принципы состоят в том, чтобы думать, обороняться, наступать и наносить удар. На военном языке четыре основных тактических элемента таковы: цель, или объект, безопасность, мобильность и наступательная мощь.

Если борцы примерно равны по мастерству, им придётся почувствовать значимость ещё трёх принципов. Они будут экономить силы, чтобы не выдохнуться преждевременно; они сконцентрируют удар в той точке, которую они выберут, и будут стараться застать противника врасплох. На военном языке это означает: экономия сил, концентрация сил и момент неожиданности. Если говорить об организации македонской армии, то она состояла из трёх элементов, не просто фаланга с конным отрядом для защиты флангов, как это было принято, но фаланга, состоящая из двух подразделений, каждое из которых было более мобильно, чем целая фаланга и правая часть фаланги была мощнее. В этой армии роль главной ударной силы взяла на себя конница, потому что она более мобильна и, главное, что всегда в истории в кавалерийской атаке виделось нечто устрашающее: пехота всегда боялась быть раздавленной всадниками – отсюда преимущество конной полиции.

В большинстве учебников по военному делу можно найти основные принципы ведения войны, это скорее полезные рекомендации, чем правила, иногда ими можно безнаказанно пренебречь, но только тщательно взвесив последствия. Существует семь основных тактических элементов, о них уже говорилось в главе «Стратег»: цель, или объект, безопасность, мобильность, наступательная мощь, экономия сил, концентрация сил и внезапность. Они применимы как в стратегии, так и в тактике – эти два элемента (стратегия и тактика) ни в коем случае нельзя отделять друг от друга, поскольку их компоненты, смешиваясь друг с другом, составляют искусство ведения войны, которое состоит в том, что: «В больших сражениях он всегда старался наносить удар, а не получать его, и это есть и всегда будет единственной проблемой, которую надо решать на войне» (Бальзак). Интересно оценить деятельность Александра с учётом выше перечисленных семи принципов.

Цель. «Завоевать противника – ещё не все, надо получить от этого выгоду» (Наполеон). Следует отметить во всех тактических операциях Александра то, что они всегда подчинены стратегической задаче его кампании. Например, когда он взошел на македонский трон, и когда в Греции было неспокойно, – поскольку он планировал войну с Персией, его стратегической целью было установить своё господство как можно скорее и по возможности мирным путём, и это он сделал молниеносно, ибо продемонстрировать тактическую мощь можно было без кровопролития. После победы при Иссе, он прекратил преследование Дария и наложил осаду на Тир, чтобы решить стратегическую задачу, которая в то время состояла в уничтожении вражеского флота. После Гавгамел он вновь отказался от преследования противника, чтобы захватить Вавилон, Сузы и Персеполь, поскольку их сокровища были основным источником для поддержания военной мощи его противника. Во всех его кампаниях прослеживается одно и то же: его стратегические цели подчинялись задачам политическим, а тактические – стратегическим, в результате имело место систематическое и методичное завоевание.

Безопасность. В каждом из четырёх великих сражений его целью было наступление с безопасной базы и уничтожение противника; базой служил боевой порядок, чему он никогда, кроме Гидаспа, не изменял. Фаланга как бы представляла грудь, левой рукой был левый фланг, который Александр использовал для защиты от удара противника, а правая рука – правый фланг, наносила удар и прорывала вражеский фронт. Прорыв был излюбленным тактическим приёмом Александра. В битве при Гранике он ворвался в конные ряды противника во главе конницы гетайров; при Иссе он прорвал ряды персидской пехоты, а при Гавгамелах он прорвался сквозь бреши в неприятельском фронте. Лишь в сражении при Гидаспе, самой изощрённой его битве, он использовал фалангу для прорыва и нанесения удара, и то лишь потому, что его конница не могла противостоять индийским слонам.

В пылу сражения он никогда не упускал из виду своей тактической цели. При Гранике, совершив прорыв, он развернулся и атаковал греческих наёмников-пехотинцев; то же он сделал при Иссе; при Гавгамелах он пришёл на помощь своему правому флангу, а потом бросился спасать свой левый фланг, который сильно теснил Мазей. При осаде Тира, Газы и Аорна, приняв решение, он с редкостным упорством придерживался избранной тактики, но он не был тупоголовым полководцем. Когда он решил захватить остров Певку во время кампании на Дунае и обнаружил, что это слишком дорого ему обойдётся, он провел более выгодную для себя операцию; у Персидских Ворот он сделал то же самое, и в ряде случаев также. Всегда готовый совершить невозможное, он также всегда стремился избежать того, что ему невыгодно.

Принцип безопасности: «Всё искусство войны состоит в хорошо обдуманной и крайне осмотрительной обороне, за которой следует стремительная и смелая атака» (Наполеон). К сожалению, мы мало знаем о мерах безопасности применяемых Александром на марше или в сражении. Известно только, как он укреплял свой лагерь, приказывая рыть рвы и строить ограждение, а также пикетировать дороги, по которым он двигался маршем. Он также часто практиковал ночные марши, чтобы скрыть от противника свои передвижения или внезапно на него напасть. Однако в отличие от Юлия Цезаря, Александр не был окопным полководцем; тактические условия его кампании не требовали этого. Во время сражений безопасность его армии гарантировала её организация, а также наступление по косой. Его центр был непробиваем, а мобильные фланги, могли сами себя защитить. Хотя до тех пор резерв не использовался, в сражении при Иссе Александр оставлял в резерве конницу греческих наёмников, а при Гавгамелах, т. к. македонский строй был значительно короче персидского, Александр поставил вторую резервную фалангу позади первой, чтобы обезопасить себя от атаки с флангов и тыла. После того, как оба его фланга были оттеснены назад, фаланги смогли образовать квадрат, обеспечивший надёжную оборону.

Из различных защитных мер, использованных Александром, наиболее интересным было использование катапульты в качестве полевой артиллерии. Хотя она издавна применялась при осаде, до Иллирийской кампании её никогда не выставляли на поле сражения. Впервые в истории катапульта была использована для прикрытия переправы через реку в сражении против скифов на Яксарте. Также эффективно она была использована для прикрытия при наступлении на Аорн и в других сражениях. Куда бы ни шел Александр, полевая артиллерия следовала за ним, и после его смерти в руках его преемников (диадохов) она сделалась признанным оружием всякой хорошо организованной армии. Александр был первым, кто использовал катапульту в качестве полевой артиллерии.

Принципы мобильности: «В искусстве войны, как и в механике, скорость – общий коэффициент между весом и силой» (Наполеон). За исключением Наполеона, ни один полководец, кроме Александра, так ясно не понимал важность скорости на войне. С самого начала его жизни и до её конца стремительность доминировала во всех его передвижениях, давая ему дополнительное время и возможность успеть больше, чем его противник. В первой его кампании враг был настолько поражен скоростью его продвижения, что так и не сумел собраться с силами; во время марша к Киликийским Воротам, хотя о нем было известно Арсаму, который их удерживал, Арсам был столь ошеломлён скоростью, с которой двигался его враг, что бежал.

Польза столь стремительных передвижений в кампаниях против организованной армии или против горных племён заключалась в полной внезапности, благодаря которой Александр даже с малым отрядом справлялся там, где в других условиях потребовалась бы целая армия. Он был первым полководцем в истории, который понял, что плоды великой победы должны быть собраны в заключительном преследовании противника. В сражении при Гавгамелах, он, убедившись в безопасности своего левого фланга, повернул конников-гетайров и, несмотря на то, что лошади устали, преследовал Дария и гнал его до Арбел. После поражения Ариобарзана у Персепольских Ворот, несмотря на изматывающий ночной переход и усталость после битвы, он преследовал врага до Персеполя и вошел в него на следующее утро. Как отмечает Тарн, он преподал Западу урок, который не забывали его преемники, а именно, что расстояние более не является препятствием. Он также научил Запад выгоде марша двумя колоннами: одна состояла из отобранных легковооружённых войск, а другая двигалась медленнее.

То, что стремительность его передвижений порой ставила его в затруднительное положение, – понятно. Такое, видимо случилось во время Иллирийской кампании, когда Главкий вышел ему в тыл, и конечно, при Иссе, когда нарушились его коммуникации. Но за двенадцать лет его походов эти исключения были столь редки, что они лишь подтверждают правило: тот, кто может передвигаться в два раза быстрее противника, удваивает своё оперативное время и, следовательно, дважды отбирает его у противника. По части экономии времени Александру не было равных.

Наступательная мощь: «Короче, как и Фридрих, я полагаю, нужно атаковать первым» (Наполеон). Все великие полководцы мыслили в терминах наступательных, не только потому, что сражение есть их тактическая цель, но и потому, что, как выразился Мольтке, «наступающий знает, чего он хочет, а обороняющийся находится в состоянии неопределённости». Другими словами, инициатива всегда принадлежит наступающему, и это не только позволяет командиру продумать план своих действий, выбрать место атаки и застать противника врасплох, но это повышает боевой дух армии. Как сказал Фридрих: «завоевать значит продвинуться вперёд». Все наступления Александра оказывались победоносными. Что замечательно, во всех сражениях он переигрывал противника, всякий раз применяя разную тактику. Он одинаково решительно атаковал известного ему противника – греческих наёмников или персидскую конницу – и тех, с кем он первый раз встречался на поле битвы, будь то скифы, или горные инды, или Пор с его боевыми слонами.

Во многих его великих сражениях его тактический гений проявлялся с той быстротой, с которой он приспосабливался к новым для себя обстоятельствам; он никогда не пытался повторить прежних своих успехов и поэтому добивался нового. При Гранике, воспользовавшись тактически неудачным построением персидской кавалерии, он непосредственно после ложной атаки против левого фланга персов бросился в бой, и сражение фактически завершилось ещё до того, как основные силы переправились через реку. При Иссе он сдерживал атаку, пока не очистил свой правый фланг, затем во главе отряда конницы прорвал строй персидской пехоты. При Гавгамелах он предпринял наступление на правом фланге, выманив противника и тем самым, предоставив возможность для решающего наступления конницы. Когда это произошло, он тут же перехватил инициативу и устремился в брешь, образованную в рядах персидского фронта. Время было рассчитано превосходно. Наполеон однажды сказал: «Судьба сражения – вопрос одного момента, одного решения – наступает решающий момент, наступает нравственный перелом, и самый малый резервный отряд решает сражение». В другом месте он говорит: «В сражении есть момент, когда самый последний маневр оказывается решающим и приносит победу; это та капля, которая переполняет чашу». Таким последним резервом Александра на правом крыле была конница гетайров, и её наступление стало решающим, как наступление фаланги в сражении при Гидаспе.

Принципы экономии и концентрации сил: «искусство войны состоит в том, чтобы обеспечить себе превосходство в месте предполагаемой атаки» (Наполеон). Эти два принципа тесно связаны между собой. Экономия сил – разумное использование резерва – является жизненно важной необходимостью. Одним из ярких примеров экономии сил являются действия Александра на правом фланге в сражении при Гавгамелах. Разумно используя свою легковооруженную конницу, посылая эскадрон за эскадроном в действие, он постепенно изматывал врага, чтобы ослабить его левый фланг и таким образом создать фатальную брешь, которая приведёт к победе. Другой такой пример даёт сражение при Гидаспе. Поскольку слоны не позволяли осуществить наступление с помощью конницы, Александр вынужден был положиться на фалангу, чтобы прорвать вражеский фронт. Но чтобы успешно осуществить прорыв, было необходимо выманить индийскую конницу, чтобы она не атаковала его фалангу с флангов и тыла. Это он и сделал, предусмотрительно сохранив силы своей собственной конницы.

Чтобы наверняка прорвать фронт, необходимо было обеспечить превосходство в определённой выбранной точке: превосходство скорее в качестве, а не в количестве. Александр добивался этого за счёт своей превосходной конницы гетайров, вкупе с необычным порядком построения, в результате чего его правое крыло оказывалось напротив того участка фронта, который он намеривался прорвать, в то время как его центр и левый фланг, оказавшись в непосредственной близости от неприятельского центра и его правого крыла, угрожали им или удерживали их. Вместе с инициативой, необычное построение обеспечивало концентрацию ударной силы в избранной точке и в то же время экономило силы – фактически оставляя в резерве остальную армию. Сначала прорывное наступление, затем общая атака. Наступление предшествовало общей атаке; эта тактика была вновь использована в танковом сражении в Гамбре (1917 г) и во многих танковых наступлениях во время Второй мировой войны.

Принцип внезапности: «искусство войны – не более чем искусство увеличить шансы, имеющиеся в нашем распоряжении» (Наполеон). Клаузевиц писал, что «внезапность лежит в основе всех военных операций без исключения» и является лучшим из имеющихся в распоряжении полководца средств для достижения физического или морального превосходства. «Без этого, – пишет он, – добиться преимущества в решающий момент едва ли возможно». Однако что является решающим? В любой войне ответ на этот вопрос одинаков: это воля командира, выраженная в его плане в соединении с волей солдат, которые должны осуществить удар. Все другие решения должны быть подчинены этой конечной цели, поскольку все они – лишь подступы к ней. Следовательно, возникает вопрос: «Как наилучшим образом использовать перевес сил против врага?».

Есть два ответа на этот вопрос: сделать то, чего не может предотвратить враг, и сделать то, чего враг не ожидает. В сражениях при Гранике, Иссе и Гавгамелах персы стали жертвами первой из этих моделей поведения, поскольку были не готовы к конной атаке Александра; у Персидских Ворот и в сражении при Гидаспе Ариобарзан и Пор, соответственно, проиграли, поскольку их глаза были закрыты. Хотя сражение у Персидских Ворот было импровизацией, а при Гидаспе – тщательно спланированной операцией, в обоих использовался одинаковый приём: отвлечь внимание врага, а, следовательно, и его волю, а затем ударить там, где он меньше всего этого ожидал. Во всех сражениях – двигался ли Александр тайно и незаметно или открыто и на глазах неприятеля – он парализовал волю врага, расстроив его планы.

Как и следовало ожидать, малые войны Александра изобиловали сюрпризами. Александр выманил трибаллов на бой хитростью; застал врасплох гетов стремительной переправой через Дунай; смутил Главкия армейскими учениями; захватил Пелион в хоте беспрецедентной ночной атаки; внезапно напал на спящие деревни уксиев; захватил Персеполь, зайдя с неожиданной стороны; заманил скифов в ловушку; взял скалу Согдианы, взобравшись по склону, считавшемуся непреступным; выманил на сражение ассакетов притворным отступлением; неожиданно напал на маллов, пройдя через пустыню. Где только возможно, он нападал на горцев в зимнее время, когда снег удерживал их в селениях. Экономия сил вследствие фактора внезапности была огромной; без неё его армия очень быстро истощила бы свои ресурсы.

Властитель

«Философом на троне», предшественником Марка Аврелия, Александр ни в коей мере не был – и не стремился им быть. Куда важнее для него было осознание протяжённости мира и его системности; Александр стал воспринимать Ойкумену целиком – как Lebensraum, жизненное пространство, как потенциальную Империю.

На поле битвы Александр одновременно был и думающим и сражающимся главой своей армии. В сражении он всегда увлекал людей своей личной отвагой и мужеством: на марше не было такого испытания, которое он не делил бы со всеми; во время осад он работал вместе с воинами, устанавливая осадные машины, и именно его присутствие воспламеняло их воображение и пробуждало в них мистическую веру в то, что нет ничего на свете, чего бы он не мог совершить; для них, как и для дельфийской жрицы, он был Непобедимым.

Македонской армией было нелегко управлять, в особенности из-за того, что благодаря той славе, которую она завоевала при Филиппе, полководцы разбились на две группы: старшие, которые делили с Филиппом его успех, и младшие – ровесники и товарищи Александра, – которые горели желанием побеждать. Эти группы можно было назвать партиями Пармениона и Александра: упрямые соратники Филиппа и более либерально настроенные сторонники Александра, люди вроде Гефестиона, Неарха и Птолемея, которые были его ровесниками и товарищами по играм. В соответствии с македонским устройством именно армия была верховным судом, а не царь. Александр хотя и правил единолично не был деспотом, который мог делать всё, что ему заблагорассудится. Несмотря на эти ограничения, Александр беспристрастно относился ко всем своим воинам и не выказывал излишней подозрительности. Он одинаково относился ко всем своим приближённым и щедро одаривал их наградами и подарками. Но он всегда оставался господином, и, когда в Индии возникла ссора между Кратером и Гефестионом, он, приведя их обоих к себе и примирив, поклялся Амоном и всеми другими богами, что никого из людей не любит так, как их двоих, но если он узнает когда-нибудь, что они опять ссорятся, то непременно убьёт либо обоих, либо зачинщика.

Это была не пустая угроза, ибо Александр не потерпел бы ни малейшего покушения на свой авторитет. «Одного из своих приближённых, некоего Менандра, назначенного начальником караульного отряда в какой-то крепости, Александр приказал казнить только за то, что тот отказался там остаться. Сын Антипатра Кассандр, недавно прибывший в лагерь, увидел простёршихся ниц персов и рассмеялся. Разгневанный Александр «схватил обеими руками Кассандра за волосы и принялся с силой бить его головой об стену. Как сообщают, страх пред Александром так глубоко проник в душу Кассандра, что спустя много лет, когда Кассандр, к тому времени уже царь македонцев и властитель Греции, однажды прогуливался по Дельфам и, разглядывая статуи, неожиданно увидел изображение Александра, он почувствовал головокружение, задрожал всем телом и едва мог прийти в себя» (Плутарх).

На поле битвы или в лагере – Александр всегда главенствовал над своими соратниками. Благодаря выдающимся чертам его личности и военному гению Александр заслужил их доверие и преклонение, а многие из них также были личностями выдающимися; Кассандр был не последним среди них, и в дальнейшем отомстил Александру, убив его мать, сына и вдову. Для своих воинов он был не только царём, но и товарищем по оружию, соратником на поле битвы. Их преданность не имела границ. Когда по лагерю распространился слух, что Александр при смерти, воины впали в отчаяние: окружённые воинственными дикими племенами, как смогут они без него возвратиться домой? Затем стали говорить, что он жив, но их отчаяние было настолько велико, что люди отказывались этому верить. Как только позволило его состояние, Александр велел перенести себя на корабль и провезти вдоль всего лагеря. «Солдаты ещё не верили, думая, что везут тело Александра. Наконец судно пристало к берегу, и он протянул руки к толпе. Поднялся крик, многие плакали от радости. На берегу ему принесли кровать, но он потребовал коня. Когда его увидели опять верхом, по всему берегу пошел такой шум, что откликнулись эхом берега. Подъехав к палатке, он сошел с коня, чтобы увидели, как он держится на ногах. Солдаты подходили к нему со всех сторон, касались его рук, обнимали колени, трогали саму одежду, некоторые только смотрели, благословляя. Его осыпали лентами и цветами, которые есть в это время в Индии» (Плутарх).

Это поклонение было вызвано не только его героизмом, но также его постоянной заботой о них заботой и умением завоевать их сердца. Перед сражением он объезжал ряды и громко выкликал имена не только полководцев, то и тех воинов, которые в предыдущих сражениях выказали недюжинную храбрость; в такие моменты назвать воина по имени – значило обратиться к каждому, кто стоял рядом. После битвы его забота о раненных вызывала признательность всех его людей. Во время длительного отдыха или после значительного успеха он проводил игры и праздники всякого рода, чтобы воздать хвалу мужеству своей армии.

Более всего привлекала к нему людей его неожиданная доброта по отношению к ним; например, после взятия Галикарнаса он отослал молодоженов домой, чтобы те провели зиму со своими семьями; можно вспомнить и о том, как заботливо он подготовил возвращение фессалийцев из Экбатан; и когда после братания в Описе он не только наградил отбывающих ветеранов по-царски, но и «написал Антипатру, чтобы на всех состязаниях и театральных зрелищах они сидели на почётных местах, украшенные венками, а осиротевшим детям погибших приказал выплачивать жалование их отцов» (Плутарх).

Он никогда не требовал от своих людей того, за что не брался сам. Он думал в первую очередь о нуждах воинов, а потом уже о своих. При переходе через пустыню, когда все изнывали от жажды, ему принесли воды в шлеме. «Он взял её, поблагодарил и вылил на глазах у всех. Это придало всему войску столько сил, словно вода, вылитая Александром, оказалась питьём для всех… Все потребовали, чтобы он вел их дальше, ибо они не могут чувствовать усталости, не могут испытывать жажду и даже смертными себя считать не могут, пока имеют такого царя» (Арриан). Именно такие случаи привязывали к нему людей самыми крепкими узами. Они заряжались его несгибаемой волей и под его руководством пренебрегали опасностью, преодолевали трудности, и это позволило ему вести их в земли, тогда считавшиеся краем света.

Лидер

Четыре грани лидерства: способность решать проблемы, способность привлекать союзников, умение преподать себя и умение управлять знаками судьбы. Лидер меняет и творит мир вокруг себя так, как ему удобно. Процесс претворения связан с действием. Сродни игре актёра, который создаёт новую реальность, действие помогает лидеру изменить окружение, ситуации, восприятие, правила, идеи и процессы. Намерение и действие необходимы везде, так же как и отчёт в собственной силе, что позволит всегда быть на голову выше других. Одним из наиболее важных качеств лидера является большой ум, не высокий уровень IQ, но тот опыт и то состояние, которое способно воспринимать и обрабатывать информацию. Вы знаете, что знание – сила. Эта сила складывается, в свою очередь, из правильного мышления, точной информации и верных знаний.

Грань первая – Способность решать проблемы: иногда Александр Великий решал проблему, заменив её другой. Когда он решал новую «созданную» проблему, та, «неразрешимая», решалась или переставала быть проблемой вовсе. Этот процесс называется замещением проблемы, и это один из самых главных уроков лидерства. Возникающие проблемы Александр умел перевести в нужное ему русло других проблем и затем решал их. Зачастую решение было таким: менялась ситуация, все последующие действия проистекали из созданной реальности. Иногда было достаточно просто слова, которое отличалось от всего, во что люди верили раньше.

Величайшие исторические лидеры не стремились вступать с проблемами в бой. Вместо этого они создавали другую проблему, решали её, и вместе с ней уходила в небытие старая головная боль. Вот несколько примеров действий Александра:

– После двух выигранных битв, Александр намеревался идти вглубь владений Дария, но остро встал вопрос с продовольствием, которое подвозились по воде. Это означало, что Александру приходилось контролировать все водные пути от Греции до Малой Азии, а также реки на территории Персии. У Дария 200 военных кораблей, а у Александра только продовольственные баржи. Времени и денег, чтобы строить флот нет – что делать? Хотя задача звучит совершенно невероятно, решение Александра было гениальным. Его до сих пор изучают во всех морских учебных заведениях планеты. Александр был первым полководцем, выигравшим морскую битву с суши. Многие потом пытались воспользоваться этой стратегией, некоторые даже успешно, но он был первым.

Как разбить неприятельский флот, находясь на берегу? Тщательный анализ выявил слабые стороны врага: флотилия нуждается в пресной воде. Александр развернул армию возле всех источников пресной воды по побережью, отрезав флот Дария от воды. Очередной проблемой стал Тир, т. к. этот уголок земного шара был богат водоносными слоями, и горожане продавали свежую воду персам. Тир, находясь на острове, был неприступен, и жители вели себя крайне чванливо, ощущая свою полнейшую защищённость. Сначала Александр попытался договориться со старейшинами, но его предложения были довольно невежливо отклонены и это не оставляло ему выбора.

Он решает разбить город. Землёй. Да, Землёй. Он посмотрел на остров, но разглядел в нём землю. Он перекроил проблему так, что неприступное оказалось вполне доступным. Морская проблема – земное решение! Люди с подобным мышлением встречаются крайне редко, подражать им невозможно. Он приказал своим инженерам построить земляную дамбу длиной 1 км и шириной 100 – 200 м – он сделал из моря землю и взял Тир.

– Битва в Индии, у реки Гидасп.

Пор, король, против которого сражался Александр, собрал армию, в три раза превосходящую по численности армию знаменитого македонца. К тому же, у Пора было 200 боевых слонов – непобедимая сила по тем временам. И в этом случае талантливый стратег переориентировал проблему. Вместо того чтобы кидаться в бой, Александр элегантным жестом балетмейстера обратил силу армии противника против неё же.

Во всех исторических источниках про Александра Великого вы прочитаете, что кавалерия была ключом его военной мощи. Но проблема была в том, что у лошадей врождённая неприязнь к слонам. Почувствовав запах слона, лошадь сбрасывает седока и спасается бегством. Причём как африканские, так и индийские слоны действуют одинаково раздражающе на все породы лошадей. Лошади, которых вы видите в цирке рядом со слонами, были с жеребячьего возраста приучены к слонам, так же, как и лошади персидской конницы. Из-за проблемы лошадиной непереносимости слонов, Александр не смог сделать ставку на свою кавалерию.

Александр прошел со своей уставшей и деморализованной армией от самого северного брода реки к югу, чтобы сразиться с Пором. Пор разумно предположил, что его армия сытая и отдохнувшая, а войско Македонского усталое и голодное, и плетётся теперь к нему по грязи. Рассудив, что смертоносная македонская конница вполне может погубить его чудную армию, он выставил впереди пехоты слонов. Эта мера вполне защищала пехоту от свирепой, но не выносящей слонов, кавалерии Александра Великого.

Что сделал Александр? Он хитростью заманил в ловушку конницу Пора – увлёк её за собой с помощью ложного бегства своей кавалерии. Эта уловка перевела сражение в исключительно «пешее» русло. А дальше произошло невероятное: прогнав вдоль строя слонов конных лучников Согдианы, целью которых были глаза слонов и махауты (погонщики слонов), а потом метателей копий, целью которых опять были злосчастные слоны, Александр добился того, что все слоны из грозной армии превратились в слепое, неуправляемое, обезумевшее от боли стадо. Индийские солдаты оказались зажаты между остриями греческой фаланги и обезумевшими слонами – гигантская ступка. Результаты были просто ошеломляющими. Битва была выиграна малой кровью, настолько малой, что вошла в историю.

– Ещё одна проблема, с которой замечательно справился Александр – проблема недостатка мобильности. Дойдя до восточной части территории современного Афганистана, армия собрала такое богатство, что сформировался громадный обоз, существенно замедляющий скорость передвижения. Александр выступил перед всеми солдатами с речью о необходимости передвигаться быстрее и в доказательство своих слов, сжёг всё принадлежащее ему имущество, оставив только предметы быта, золотой слиток и медицинские принадлежности. Он, которому было что терять, избавился от всего в одночасье, подав пример остальным. И его солдаты последовали за ним, обретя мобильность на пепелище. Идея была хороша – возродить былое в огне. Хотя это добро досталось солдатам с большим трудом, но они бросили всё в огонь, когда их попросил об этом великий полководец, который знал, как просить: визуально (примером), символически (огнём) и персонально (сделав первым).

– Как захватить неприступную цитадель?

Если гора кажется неприступной, то это только потому, что нам так кажется. То, как мы воспринимаем это и оказывается реальностью для нас. По всем описаниям гора Аорн была именно такой неприступной, какой казалась. Легенда гласит, что даже сын Зевса Геракл не смог покорить эту гору. Конечно, это значило только одно, что Александр должен сделать это. Казалось, все верили в неприступность цитадели. И она была таковой, пока Александр не смог убедить своих солдат в обратном. То, что непостижимо для ума, всегда повергает в трепет. Ключ к решению проблемы заключался в практически невыполнимой задаче – атаке с фланга. Это по отвесной-то скале! Александр подвергал сомнению всё, что видел. Всегда. Неприступная гора? Но он же Александр Великий! Александр обладал высоким мнением о собственных возможностях. Он сумел изменить собственное отношение к предмету. Он взял её! Он сделал невозможное, потому что решил, что это возможно!

Итак, какие приемы использовал Александр Великий при переориентации проблем: срежиссировал битву (см «Сражение при Гидаспе»); повернул силу противника против него самого (слоны, см выше); взял на вооружение простые технологии (сариссы); использовал добавочные организационные средства (Коринфская Лига, подчинение Греции); превратил врагов в союзников (Афины, подчинение Греции); сжег всё лишнее (для обретения мобильности, см выше); основал множество городов (обеспечил порядок и трудоустройство своих ветеранов); посмотрел на море и увидел землю (у стен Тира, см выше); устранил бунт (когда сказал, что идти домой это его идея) и мн. др. В конечном итоге результат всегда был превосходным, хотя проблема казалось невыполнимой. Успех был результатом замечательной способности Александра находить решение проблемы в решении другой проблемы. Великие лидеры способны решать то, что другим кажется неразрешимой задачей.

Грань вторая – Способность привлекать союзников: кое-кто может возразить, что Александр был завоевателем и более никем. Однако во многих случаях он предпочитал мир войне, делая реальных союзников из потенциальных врагов.

– После победы при Гидаспе, Александр догнал раненого Пора, потерявшего свою армию, двух своих сыновей и свои земли и задал вопрос поверженному царю. Есть несколько версий ответа Пора – «Убей меня, либо окажи царские почести» или на вопрос, как с ним обращаться, ответил: «По-царски», но достоверно известно, что его ответ потряс Александра до глубины души. Великий Македонец оставил Пору его царство и даже расширил границы. В знак великой признательности потомки Пора ещё долгое время оставались лояльны к наследникам престола Александра Македонского. «Милосердие – это не поток, это тихий дождь, капающий на землю». Бывший враг зачастую становится хорошим другом.

– Александр разбил армию персов в битве при Иссе и захватил персидский обоз, в котором была царская семья, состоявшая из матери Дария, его жены, детей и гарема и соответствующей многочисленной прислуги. Он мог поступить по разному: отдать армии в качестве трофеев, продать в рабство, вернуть Дарию благородным жестом, мог убить на месте или потребовать огромный выкуп. Но что же сделал он? Он оставил их у себя, подружился с ними, оставил им царский статус. Доподлинно известно, что он стал другом матери Дария, Сисигамбис и она стала называть его сыном. Александр официально женился на старшей дочери Дария. Все эти шаги ещё больше упрочили положение Александра на персидском троне. Почему он так поступил – мы можем только гадать – но факт остаётся фактом, причём, пожалуй, одним из самых замечательных в жизни Александра.

– К концу персидской кампании Александр столкнулся с проблемой: как управлять огромным, многонациональным государством (подобная проблема стояла также только перед бывшим Советским Союзом)? Греческие воины оказались невосприимчивы к возвышенным идеям царя, тогда как он сам стал перенимать традиции, одежду и манеры других культур. Он попытался соединить разные культуры. Объявив себя правителем Персидской империи, Александр всерьёз задумался о слиянии греческой и персидской культур, но столкнулся с серьёзным сопротивлением своей армии.

Массовая свадьба в Сузах была попыткой интеграции двух культур. Его женитьба на бактрийской царевне и двух персидских царевнах преследовала те же цели, но была встречена в штыки его сподвижниками, которых возмутило, что наследник греческого престола будет наполовину варваром. Великий полководец продолжил дело интеграции двух культур, несмотря на сопротивление всех греческих солдат. Эффект был таким, как будто Мартин Лютер Кинг и другие гражданские правозащитники за один день приняли Закон о гражданских правах. Александр осознал и воспользовался тем фактом, что символизм (платье, манеры, браки) помогает прийти к единому знаменателю. Символизм создаёт подходящую атмосферу для создания альянсов и сообществ. Свадьба – пожалуй, самый сильный ход, т. к. брак – это символ альянса, а символы становятся для альянса главнее самого слияния, тогда это уже символическое объединение, а не просто слияние.

Вы спросите, как, разбив армию, создать альянс? Греческая и персидская культуры не могли объединиться до тех пор, пока армия персов всё ещё была сильна. Иногда нудно разрушить, чтобы построить, что и совершил Александр Великий с достойным его блеском.

Александр был гением в военном деле. Военный гений должен блистать на военном поприще. Однако Александр вошёл в историю, прежде всего, как талантливый правитель. Он создал государство, правительство, народ. Такие случаи в истории единичны.

Итак, грань вторая – Александр расширил границы захваченного государства (заручившись поддержкой Пора, см выше); подружился с матерью и женой своего врага и стал мужем дочери Дария (см выше); женился на бактрийской царевне Роксане; допускал мысль, что греческий престол достанется «варвару» (сыну Роксаны); принял с уважением обряды завоёванных народов; сделал своими друзьями многих побеждённых и мн. др. Такое большое количество созданных Александром Великим альянсов хорошо иллюстрирует основной урок лидерства – создавая альянсы, мы меняем мир, в котором живём.

Грань третья – Умение быть собой: кем же был Александр? Он был сыном «любимой» жены Филиппа, у которого было восемь жен и большое количество законнорожденных и незаконнорожденных детей. Александр рос с уверенностью, что царём будет именно он, пока не пришло увлечение и женитьба Филиппа на Клеопатре (Эвридике) чистокровной македонке, тогда как мать Александра была эпирской принцессой. Александр и Олимпиада были удалены из дворца. Вопрос о престолонаследии встал очень остро, и после смерти Филиппа, Александр и Олимпиада приложили максимум усилий к тому, чтобы занять престол. В Македонии внутриклановые распри были нормой. Вернувшись из изгнания, Александр обнаружил, что почти все претенденты на трон были убиты, а с оставшимися он и его мать разобрались сами.

Из вышесказанного видно, что Александр поступил как истинный царь: выждал время. Он был терпелив, когда остальные совершали ненужные действия. Когда же представилась реальная возможность, он действовал без промедления и наверняка.

– Александр завоевал Персию, стал царём после смерти Дария, фараоном Египта и теперь покорял восточные племена. В Самарканде во время религиозного праздника и после больших возлияний, произошел спор Александра и его верного телохранителя Клита (соратника и друга Филиппа). Клит был пьян и стал сравнивать Александра с его отцом Филиппом, приписывая последнему все заслуги, что чрезвычайно возмутило царя. Поддавшись вспышке гнева, он ударил Клита тем, что оказалось под рукой, это было копьё, которое попало прямо в сердце. Разные источники говорят по-разному: одни, что Александр тут же на месте попытался покончить с собой, бросившись на копьё, другие, что он чуть не уморил себя голодом, запершись в палатке и отказываясь от пищи. Как бы то ни было, он убил своего друга, поддавшись минутному всплеску. Никакого оправдания и никакого осуждения быть не может. Что может укротить дух зверя? Похоже, что чем старше становился Александр, тем больше ему требовалось подтверждение своего величия. Вероятно, будет дозволенно сказать по отношению к этому событию, что Александр был Великим, но не Совершенным.

Мы все знаем, что лучшим уроком является то, что пережито лично. Люди думают одно, но на деле всё оказывается по-другому, потому что жизнь меняется очень быстро, так быстро, что знания людей (даже о самих себе) устаревают с потрясающей скоростью. Например, неизгладимый отпечаток оставляет смерть близкого человека. Надо чётко помнить, что ощущение себя и знание себя – разные вещи. Две наиболее серьёзные задачи лидера заключаются в том, чтобы узнать себя и узнать то, каким тебе хочется быть. Несомненно, это случайное убийство переопределило отношение Александра к самому себе и своим соратникам. Зачастую ошибки являются самыми важными учителями.

– Скажи, кто твой кумир, и я скажу кто ты. Когда Александр высадился в Азии, он сделал пару вещей проделанных его кумирами из Илиады Гомера. Например, он первым спрыгнул на берег и воткнул в землю копьё в ознаменование того, что эта земля «завоёвана копьем». Александр вынес из храма Афины в Илионе кое-какое оружие времён Троянской войны. Это оружие всегда выносили, когда полководец осматривал войска перед боем. Пожалуй, лучший способ показать, кто ты есть и на кого стараешься быть похожим.

Во всех классических трудах об Александре Македонском говорится, что он склонял голову перед талантом Гомера. Плутарх даже утверждает, что Александр спал с томиком Гомера под подушкой. Мы не знаем этого наверняка, но то, что поступки Александра Великого обсуждаются по сей день, говорит само за себя. Представьте, что вам нужно превзойти наилучших. Кто послужит вам примером? Александр осознавал, что ему необходимо стремиться всю жизнь к тому, чтобы превзойти совершенство. Каждому нужен свой герой. Даже таким героическим фигурам, как Александр. Героем Александра был Гомер и описываемые им герои. Сам Александр был героем для Цезаря, Августа, Наполеона, Фредерика Великого, Людовика XIV (короля-солнце) и бесконечного множества других.

– Александр с удивительной лёгкостью жонглировал собственной жизнью. Армия тряслась за жизнь Александра. Александр всегда был примером, он всегда был впереди своих солдат – он так правил. Его пример достоин похвалы: какой бы сложной ни была ситуация, он всегда был в самой гуще событий.

– То, как человек умирает, многое может рассказать о том, каким он был. Александр был генералом, который по-настоящему заботился о своём войске. Говорят, что он знал около 10 000 имён своих солдат. Его последней волей было прощание с армией. Александр Великий умер в Вавилоне в возрасте 32 лет вскоре после смерти своего близкого друга Гефестиона. Перед самой смерть он повелел позвать свою армию – солдаты шли мимо него, а он или рукой или взглядом выражал им свою признательность. Мы все смертны и лучше всего по этому поводу сказал Будда: «Родившись, мы начинаем умирать». Что мы оставим после себя? Города, знания, репутацию, армию, объединённую империю или просто холмик?

Умение быть собой – одна из сильнейших граней личности. Главное понять, какой ты есть, т. е. найти себя. Это очень важно, но не менее важно знать и стать тем, кем ты хочешь быть. Разница такова: смотрите внутрь себя и пытаетесь стать тем, кто вы есть на самом деле, а потом смотрите вокруг и решаете, кем вы хотите стать. Внутрь, вокруг. Прошлое, будущее. Были, будете. Надо быть предельно честным с собой, но все мы так сильно меняемся, что можете выбросить из головы, кем вы были и становиться тем, кем вы можете быть. Очень может быть, что в каждом из нас живёт Александр Великий, однако мы подавляем его в себе.

Все мы учимся на своём опыте. Стоит запомнить выражение: «умный – это тот, кто просто сделал ошибок больше, чем ты». Александр совершал ужасные ошибки, некоторые из нас тоже, но то, что мы извлекаем из урока, преподнесённого совершённой ошибкой, если конечно мы не опускаем руки, то, в конечном итоге, и делает нас лучше.

И ещё одно: мы все хотим быть частью чего то большего, нежели только самих себя. Это чувство принадлежности определяет различия двух каменщиков, один из которых говорит: «Я кладу кирпичи, чтобы прожить», а другой – «Я строю собор». Работа одинаковая, подход разный – творите на рабочем месте.

Грань четвёртая – Умелое обращение с символами: Лидер может управлять знаками судьбы и тем самым влиять на восприятие своих соратников. Система символов – ничто без ответной реакции. Символы важны ещё и потому, что при их помощи лидер может создавать, преобразовывать и описывать действительность, как ему будет выгодно. Контролируемые знаки судьбы – мощный источник власти. Стирая грани между окружением и организацией, между проблемой и решением, Александр переориентировал проблемы и применял символизм там, где ему было удобно.

– Для высадки в Азию была выбрана бухта неподалеку от Трои – та самая, где когда-то приставали ахейцы, спешившие покарать похитителя Елены. Едва корабль приблизился к берегу, Александр бросил копьё, которое воткнулось в землю. Перефразируя Чосера: «Копьё вонзилось в твердь и, задрожав, застыло…». Несколько столетий спустя Цезарь в схожей ситуации ограничился словесной констатацией факта: «Жребий брошен». Бросок копья был актом, воспроизводящим божественное деяние: в мифах именно так, бросая копьё, боги выражали своё отношение к людским поступкам.

– Сегодня фраза «разрубить Гордиев узел» означает «справиться с трудным делом», «быстро решить сложную задачу». Александр разрубил Гордиев узел, но немногие знают, что задача заключалась в том, чтобы развязать его. Эта невыполнимая задача была решена символическим способом. Когда задействованы символы, восприятие имеет большую власть, нежели реальность.

После завоевания побережья (территории современной Турции) Александр провел целый год (некоторые говорят, что потратил впустую), путешествуя по центральной части Малой Азии. Здесь и произошел этот примечательный случай с Гордиевым узлом. В веках сохранился миф об этом очень запутанном узле из коры дикой вишни, связывавшем ярмо и дышло бычьей упряжки и в народе называемом «голова турка». На западе чем-то подобным можно считать историю с мечом в камне: «Тот, кто достанет меч из камня, будет править Англией», В античном мире было так: «Тот, кто развяжет этот узел, будет править Азией» (что для многих означало весь мир).

Не все историки единодушны в том, что касается этого случая. Так развязан или разрублен был узел? По одной версии, Александр вытащил из середины узла шпильку и развязал узел. Однако современные репродукции узла показывают, что его невозможно было развязать, т. к. мокрая кора завязывалась, а потом просушивалась, и развязать её было уже невозможно. Другая версия говорит, что Александр с возгласом: «А не всё ли равно, как я с этим справлюсь!», вынул меч и разрубил узел одним ударом. Эта версия более правдоподобна и естественно на всех углах стали кричать, что Александр развязал узел.

По воле случая, или нет, той же ночью была гроза. Приближённые Александра верили в то, что он выполнил волю богов. Заметьте, что правда была никому не нужна, правдой было то, что чувствовали люди. Александр создал новую реальность, такую, которая оправдала его вторжение в Азию. Отсюда урок этого события: восприятие есть или же становится реальностью.

Легенду о Гордиевом узле рассказывает Арриан в «Походе Александра». Вкратце история такова. Во Фригии жил бедняк Гордий. Однажды, когда он пахал поле, на ярмо сел орел и не улетал, пока пахарь не распряг вола. Перепуганный Гордий поспешил рассказать о происшествии прорицателям. Девушка – прорицательница велела ему вернуться и принести жертву Зевсу-Царю. Он совершил то, что ему было приказано, сочетался с ней браком, и у них родился сын Мидас. Когда тот подрос, во Фригии разразилась междоусобица, и было предсказано, что её прекратит царь, приехавший на повозке. Пока предсказание обсуждали на народном собрании, на повозке приехал Гордий с Мидасом. Мидаса сделали царём, и он прекратил междоусобицу. Повозку поставили в акрополе, как благодарственное подношение Зевсу – Царю. Гордий же завязал узел на ярме из лыка дикой вишни. И, по преданию, развязать его мог только будущий царь всей Азии.

– После битвы при Гранике Александр отправил в Афинский акрополь 300 экземпляров персидского оружия в качестве символического подношения богам от Александра и греков. Этот символический жест прославил Афины. В сопроводительной записке, высеченной на камне, специально не упоминалась Спарта, как демонстративно не присоединившаяся к Коринфской Лиге.

– Вторая великая битва Александра произошла при Иссе, причём армия Дария зашла в тыл македонцам и была гораздо многочисленнее. Всё это вызывало беспокойство в армии Александра. В ночь перед битвой Александр спал очень долго и высший смысл этого не ускользнул от взволнованных генералов. Проявив такое безразличие к превосходящим силам противника, Великий Македонец недвусмысленно дал понять, как он презирает персов, и это помогло рассеять все страхи и сомнения его людей.

Практически никто, кроме Александра, не понимал, что численность армии не имеет значения на данном поле боя. Долгим своим сном он выразил презрение к сопернику и наградил свою армию уверенностью, смелостью и победой. Этот урок означает, что о своих проблемах нужно думать, а не беспокоиться о них. Беспокойство тесно связано с бессонницей, а на тяжёлую голову плохо решать свои проблемы.

– Где бы ни проехал Александр, всюду он совершал жертвы, устраивал игры, шествия в честь богов в местных храмах. Эффект был поразительный: местные считали Македонского своим. Это повторялось в течение всей жизни Александра – он всегда был точен, и проводил жертвоприношения, игры и шествия правильно, соблюдая все обычаи местного населения. Александр осознавал значимость символизма в жизни местного населения. Ни разу он не позволил себе сделать жертвоприношение «неправильно» и никогда не отрекался от своей веры. Он замечательно играл пантеиста – и мог усмирить в религиозном вопросе всякого.

– В 325 году до н. э. Александр решил вернуться из Индии в Вавилон неизвестной дорогой – в надежде восполнить пробелы, существующие на картах империи. Он повел армию через Гедрозийскую пустыню, одну из самых негостеприимных пустынь на белом свете. Местные жители указали Македонскому неверный путь, в надежде, что армия пропадёт в пустыне. Александр думал выкопать колодцы вдоль всего побережья, чтобы у флота под предводительством Неарха, который шел вдоль побережья, была вода, но это не осуществилось по многим причинам. Александр остался без воды, и люди начали умирать.

Армия была настолько предана Александру, что солдаты собрали оставшуюся воду (буквально выцедив её по каплям из бурдюков) и отдали царю. Поднесли они её Александру в большом серебряном шлеме на общем собрании. Войско знало, что они умрут, но они собрали достаточно воды для того, чтобы их царь остался жив. Подумайте, какую жертву принесли тысячи дисциплинированных солдат!

Александр понял, что потеряет свою армию, если не сделает чего-то немедленно. Но как спасти умирающую от жажды армию, не имея воды! Александр вылил всю воду в песок на глазах у всей армии и сказал: «Я разделю вашу судьбу». Перед тем, как Александр вылил воду, судьбой армии была смерть, а судьбой Александра – жизнь, благодаря их жертве. Вылив воду, Александр тоже, по идее, должен был умереть. Но и наоборот, армия могла выбраться из пустыни, разделив с царём его судьбу – остаться в живых. Так они и сделали. Сейчас остаётся только догадываться, через какие страдания они прошли. Современные врачи единогласно заверяют, что из этой пустыни никто не мог бы выйти живым.

Александр изменил участь армии – одним простым символическим жестом и одной простой фразой – с обречённого «умрём» на оптимистическое «должны жить». Разве вы так не можете? Сильный дух сильнее сильного тела. Более двух тысячелетий назад Александр Великий вывел армию из пустыни, обратившись именно к этой особенности человеческой психики.

Восприятие – это битва знаний со знаниями. Символы – хороший инструмент управления восприятием. Символы могут выиграть сражение. Символы – наиболее действенное оружие любого руководителя. С их помощью вы меняете мир. Александр был кладезем идей, связанных с применением символов и он умел извлекать из символизма наибольшую выгоду, чего желаю и вам.

Мировой царь

Мировая империя

Монархия Александра была первой и единственной мировой монархией, известной нам в истории, если под таковой монархией понимать особое государство, наряду с которым других, аналогичных ему, не имеется. Ни персидская монархия, ни даже Римская империя не могут претендовать на значение мировых: первая потому, что расширению ее положили предел греки, вторая – потому, что такому же расширению ее положен был предел германцами. Завоеваний же Александра не могли остановить ни Карфаген, ни италийские народы, ни Индия. Поэтому идея мировой монархии всегда была связана с именем македонского царя-завоевателя, и осуществлению этой идеи посвящена была вся его деятельность, и внешняя и внутренняя.

Мировой царь должен был представлять собой нечто большее, чем македонский царь и гегемон греческих государств. Македоняне и греки, как передовые в культурном отношении народы, могли занимать в мировом царстве первое место, но они не могли единолично властвовать. Понятию единого мирового царства соответствовало бы лишь объединение в одно целое всех подданных Александра, без различия национальностей. Не только греки, македоняне и варвары, но все народы должны были приобщиться к единой эллинской культуре, которой надлежит стать культурой мировой. В новом мировом царстве побеждённые персы должны были занимать равное положение с победителями – македонянами и греками.

Важно отметить, что Александр успел пройти лишь часть Персидского царства, когда в Египте, в ливийском оазисе, египетские жрецы объявили его сыном Амона, т. е. богом. Мы не знаем, произошло ли это признание неожиданно для Александра или он знал о прерогативах, связанных с египетским престолом, но важно то, что Египет с первых же шагов Александра присвоил его себе и сообщил свой характер его монархии. И достойно внимание, что Александр был объявлен сыном Амона, то есть фараоном, в святилище того божества, которое было близко к эллинскому, и семитическому миру, которое почиталось и греками, и азиатами. Если для египтян «сын Амона» значило то же, что фараон, то для греков и азиатов это было освящением монархического принципа, божественной санкцией, в силу чего Александр и стал в глазах азиатов законным наследником восточных владык.

Дело Александра как объединителя двух миров, западного и восточного, было делом грандиозным по его последствиям. Все мероприятия Александра по осуществлению поставленных им задач отличаются планомерностью, всесторонностью и широтой. Египетское божественное, царское достоинство давало Александру непререкаемый авторитет для проведения его планов, персидские сокровища – материальные средства, эллинская и восточная культуры – духовные. Он основывал греческие города в таких местах, где до того их совершенно не было; этим Александр способствовал не только распространению эллинской культуры, но и укреплению духа свободы и принципа самоуправления, греческой культуре столь свойственных.

Своей столицей Александр сделал Вавилон, где родилась идея мировладычества и где она была освящена религией и культурой. На Александра были перенесены черты вавилонского национального героя Гильгамеша, как родоначальника новой эры, и он в легендах связанных с его именем, получил атрибуты вавилонских божеств. Интересно, как неосознанно, а может быть, и осознано (халдейским магам было доступно тайное знание) связали эти два имени (см «Герой предопределением свыше»).

Восток не мог принципиально отвернуться от нового порядка вещей, тем более что он был достаточно к нему подготовлен в течение предшествующих двух столетий. Поэтому эллинизм, насаждаемый Александром, был принят без протеста и недовольства. И везде он пустил глубокие корни, за исключением Индии. Но если исключить Индию, эллинистическое царство, возникшее в результате деятельности Александра, было грандиозно и по своим размерам, и по своему значению. Это была действительно первая в истории мировая монархия.

Следует также помнить, что завоевания Александра были в то же время географическими открытиями и вызывали их. Интерес как его личный, так и его современников в этом направлении был очень велик, и он в особенности в этом направлении показал себя достойным учеником Аристотеля. В походе Александра сопровождали учёные, картографы, географы. В истории землеведения началась со времен Александра новая эпоха: греки лично познакомились с областями, о которых до сих пор ходили легенды или имелись случайные сведения. Параллельно с этим положено было начало собиранию статистических данных, в виде официальных документов относительно расстояний между различными городами, поселениями, длина маршрутов и т.п., как в интересах военных, так и торговых и научных. Сам Александр не упускал случая обогатить себя познаниями и всегда стремился туда, где мог рассчитывать получить их.

Вся жизнь Александра протекала, в сущности, в войне, трудной и напряжённой. Но уже во время различных перипетий ее он занимался организацией завоёванных земель и городов, заботился о насаждении в отдалённых странах Востока эллинской культуры. При этом с удивительной дальновидностью умел он использовать все ресурсы завоеванных стран.

Потомство оценило эту его деятельность: Александр Македонский был первым, кого историческое предание назвало Великим. Происхождение этого прозвища неизвестно, но оно осталось за Александром. И одно это громко свидетельствует о том впечатлении, какое он произвел на грядущие поколения, какое он производит на нас. В самом деле, даже те из учёных, которые далеко не склонны преклоняться перед Александром как личностью, все же признают, что прозвище «Великий» вполне им заслужено – заслужено потому, что результаты его деятельности открыли новую эпоху в истории человечества, отметили начало того ее периода, за которым, с легкой руки Дройзена, упрочилось название «эллинизм».

Александр пытался объединить греческую цивилизацию с восточным миром. Даже если предположить, что эллинизм от этого проиграл, то человечество точно выиграло. «Что же это за завоеватель, – говорил Монтескье, – который плакал над всеми народами, которые он завоевывал. Что же это за узурпатор, над смертью которого проливала слезы семья, которую он сверг с трона, а Сисигамбис, мать Дария, умерла вскоре после смерти Александра, которого признала своим сыном, отказавшись от пищи и света. Кажется, что все свои завоевания он проводил только для того, чтобы стать монархом в отдельности для каждой нации». Именно это уже поражало древних. Под его правлением, – говорит Плутарх, – народы забывали о своих старых обидах и своей собственной беспомощности. Такой была совершенно новая политика, которая подтвердила в Александре особую высоту взглядов, поскольку, чтобы применять ее, он должен был бороться против предрассудков своей расы, своего времени и своей армии.

Экспедиция Александра имела особенно значимые последствия для торговли, а также для естественных наук (см. «Герой предопределением свыше», Аристотель и Александр), и обозначила собой целую эпоху в истории и географии. Александр отправлял Аристотелю целые обозы с различными животными неизвестных или малоизвестных до того времени в Европе, видов, найденные им в тех странах, по которым он проходил. Именно, благодаря этим отправлениям, великий философ смог написать «Историю животных», которая и по сей день остаётся шедевром научного наблюдения. Благодаря походу Александра Европа узнала большое количество новых растений, например, персиковое дерево, лимонное дерево, рис, выращивание которых за короткое время было освоено на Западе. По приказу Александра Гиерон совершил путешествие в Аравию, Гераклид исследовал часть Каспийского моря, Онесикрит – часть Индии. Уже упоминалось о путешествии Неарха, о которых мы имеем достаточно много сведений. Многие авторы без колебаний переименовали поход Александра в «экспедицию открытий».

«Александр, – сказал Наполеон, – едва выйдя из детского возраста, завоевал своим мечом добрую часть земного шара; но было ли это с его стороны простым вторжением, своего рода нетерпеливым порывом? Нет; все было просчитано до самого конца, выполнено с отвагой, проведено с мудростью. Александр показал себя, одновременно, и великим воином, и великим политиком, и великим законодателем». Он был достаточно сильным и достаточно великим, чтобы уважать стыдливость и добродетель: нельзя найти другого героя античности, который мог бы с ним сравниться в этих качествах. Человек, который в возрасте тридцати двух лет уже покорил мир, не мог быть человеком одних наслаждений.

Все его поведение говорит о том, что истинным его желанием было объединение всех людей в один народ; установление между ними всеми согласия с помощью самой большой терпимости к их местным обычаям, с помощью огромного уважения к их религиям и национальным воспоминаниям. Затем в этой империи, где царствовал мир и безопасность, он творил бы благодеяния, развивал торговлю и промышленность. Отсюда все крупные работы, которые следовали за его завоеваниями: основание городов, создание и обустройство портов, строительство каналов и рек – одним словом, все эти меры требовали невероятного могущественного гения.

Одним словом, какой бы эфемерной ни была его империя, она оставила в истории очень интересные и славные страницы, что не могла бы сделать вырождающаяся Греция, если бы она была свободной, оставшись один на один со своими ничтожными политическими группировками и внутренними раздорами.

Эллинская культура и Эллинизм

Александру не было ещё 33 трёх лет, когда он умер. Сила, практически, завершила свое творение: теперь мудрости надо было завершить своё. Все ли идеи Александра, получили своё завершение? То, немногое, что он позволил увидеть из своих намерений, и его политика показали, что он мог сделать ещё. Побеждённые были уважаемы завоевателем и посвящались в его планы. Торговля, связь между народами развилась до невероятного уровня, и Александр открыл перед ней новые или замиренные дороги, порты, стройки, места прибежищ или привалов, которые он приготовил. Производство было значительно укреплено, благодаря невероятным сокровищам, которые до того времени лежали мертвым грузом в царских сокровищницах Ахеменидов, а теперь отданы ему чудодейственной рукой завоевателя.

Греческая цивилизация была распространена и закреплена в тысячах различных мест, во множестве колоний по всей империи, одна из которых, Александрия, стала источником неистощаемого потока богатства и идей. Греческая ваза была разбита, и идеи, которые она содержала, растеклись по всему миру. Народы, идеи, религии были смешаны и переплетены в грандиозное единство, из которого вышла новая цивилизация. Вот что приготовил Александр, и вот почему уже в течение двух тысяч лет весь мир останавливается и склоняется в почтении перед этим молодым Победителем.

До конца дней своих оставался Александр восторженным почитателем и проводником эллинской культуры. При всех торжества и праздниках он устраивал по греческому образцу состязания, театрализованные преставления и многое другое. Дух свободы, присущий эллинской культуре, проникал собой все существо Александра.

Со времени Александра, точнее после него, греческая культура становится общемировой, вселенской; ей начинают подчиняться и негреческие народы. Эллинистическая культура, которую противополагают культуре эллинской, ей предшествовавшей, создалась в результате взаимных воздействий Востока и Запада. В её основе заложены элементы эллинской культуры, но к ним присоединяются элементы культуры восточных стран, вошедших в состав монархии Александра.

Вообще, в малой Азии почва для эллинизма была вполне подготовлена до завоеваний её Александром, и его победоносное шествие по ней должно было лишь способствовать дальнейшему развитию и упрочению того процесса, который начался задолго до Александра и который ждал только решительного толчка, данного македонским царём. Важно отметить, однако, что меры, предпринятые им после завоевания Малой Азии, должны были в значительной степени способствовать укреплению эллинизма в ней.

После смерти Александра начался распад мировой державы и создание новых государств. Ближайшие полководцы Александра Македонского (диадохи) более 40 лет делили наследство своего покойного повелителя. Идея единой империи была весьма популярна: правители отдельных областей рассматривались как сатрапы одного образования. Однако династия Филиппа-Александра прервалась, и ни один из диадохов не имел достаточных сил и морального права, чтобы претендовать на роль верховного повелителя всей империи. Теперь каждый диадох думал о закреплении власти за собой и своими потомками в той или иной части державы.

К началу III в. до н. э. место единой державы занял ряд независимых государств, в которых власть была сосредоточена в руках греко-македонских завоевателей. Эти государства, по определению немецкого историка XIX в. Иоганна Дройзена, получили название «эллинистических». В состав эллинистического мира входили: территория классической Греции (включая Великую Грецию и Причерноморье) и, так называемый, классический Восток (Египет, Передняя и Средняя Азия, без Индии и Китая). Общая продолжительность эллинистической эпохи составляет около 300 лет: началом считают походы Александра Македонского на Восток в 334 г. до н. э., а концом – завоевание последнего эллинистического государства (Египетское царство) римлянами в 30 г. до н. э.

Образование эллинистической Ойкумены вызвало стремительное развитие торговли и товарно-денежных отношений. Возобновились старые, были открыты новые торговые пути (из Александрии в Индию через Нил, Красное море, Баб-эль-Мандебский пролив и Аравийское море). Эллинистические цари принимали энергичные меры к поощрению торговых операций (охрана торговых путей, налоговые льготы для купцов, строительство дорог). Развитие торговли сопровождалось массовой чеканкой монет из запасов драгоценного металла, хранившегося в виде слитков в подвалах персидских царей. Было основано свыше 170 больших и малых городов греческого типа, которые стали крупными ремесленными, торговыми и культурными центрами.

Можно писать очень много о том, что принёс миру небывалый в истории поход Александра Великого, положивший начало целой эпохе. Он пришел в этот мир с определённой задачей – выполнил он её или нет, не нам судить. Но он «перевернул земную ось и мир изменился необратимо». Мне кажется, что слова: «Прошлое принадлежит предкам – будущее зависит от тебя», как нельзя более подходят к свершениям Александра. Каждым своим шагом и своей мечтой он строил будущее, в котором жили пришедшие после него и живём мы: «Не все сгоревшее сгорело, не всё ушедшее мертво».

Феномен Александра Великого

«Александр Великий – поистине захватывающий феномен.
К нему, как и ко всему величественному – пирамидам,
Большому каньону, горе Эверест, – трудно привыкнуть.
Великое возвышает нас над рамками повседневности,
которыми мы сами себя ограничиваем»

Э. Гамильтон

Александр – мировой завоеватель, в сознании полноты всех сил, всегда видевший перед собой высшие цели. Он исполнил весь мир своею славой, и после смерти продолжает жить в легендах и преданиях, как неувядающий юноша, подобный своему предку Ахиллу.

Кем был этот человек? У него было несколько впечатляющих титулов: Царь Македонии, Царь четырёх сторон света, Царь Азии, Царь царей, Фараон Египта. Он основал большое количество городов, некоторые из которых процветают до сих пор. Он изменил торговлю, отчеканив единую монету и определив один язык для совершения всех коммерческих сделок. Торговля стала процветать там, где раньше был в почёте бартер. Греческие культура, религия, искусство проникли туда, где о них слыхом не слыхивали. Изменилась военная архитектура в связи с необходимостью сражаться с осадными башнями – изобретением Александра.

По справедливому замечанию одного учёного, Александр является какой-то аномалией для той эпохи, когда он жил. В его время очень любили «речи» – Александр предпочитал «дела»; в его время постоянно и во всем сомневались – он верил в свою миссию. В нем соединялась почти детская доверчивость с силой мужа, зрелое размышление с необычайной быстротой действий, высокая образованность и любовь к науке и искусству с восторженным воодушевлением к военному делу и большой одарённостью в выполнении государственных задач. Всё это придает Александру в галерее выдающихся исторических деятелей совершенно исключительное значение.

Нибур говорит: «Александр – в высшей степени замечательное явление. Он был совершенно необыкновенный человек, он имел взор провидца, отличавший также и Наполеона», взгляд отличающий, прежде всего, человека-практика. Стратегические таланты Александра бесспорны: недаром такой компетентный судья, как Ганнибал, отзывался о нем, как о величайшем полководце. Дройзен преклоняется именно перед государственной и культурной деятельностью Александра и пишет, что Александр был гениальнейшим государственным деятелем своего времени; в политике он был также велик, как велик Аристотель в области философии. «Скудость дошедших до нас преданий не позволяет проникнуть в очаг государственной деятельности Александра, в напряженную умственную и нравственную работу того, кто ставил себе и решал такие громадные задачи. То, что мы знаем, позволяет только отрывочно определить внешнюю сторону совершенного им, доведенного им до исполнения и до результата. Только своим протяжением в пространстве эти события дают нам мерило силы, создавшей подобные результаты, воли, которая ими руководила, и мысли, из которой они исходили, дают нам представление о величии Александра. Самым смелым его актом было то, что до нашего времени моралисты ставят ему в самый тяжёлый упрек: он сломал тот инструмент, с которым начал свою работу, или, если угодно, бросил знамя, под которым выступил, – знамя удовлетворения гордой ненависти греков к варварам – в пропасть, которую должны были закрыть его победы» (Дройзен).

Его вступление на арену мировой истории знаменует собой новую эру; результаты его деятельности оказали мощное влияние на длинный ряд веков и ощущаются до сих пор. С этим согласны все. Мерилом человеческой деятельности всегда служат его цели и – нужно всегда от настоящего обращаться к будущему – в этом главный смысл жизни, оправданных или осужденных поступков человека. Тарн очень точно сказал, что «он был прекрасным образчиком все преобразующей силы. Он поднял цивилизацию на совершенно новый уровень, сойти с которого, ей было уже не дано, он начал новую эпоху; и ничто не могло теперь стать таким, как прежде».

Он – Александр Великий, а не Александр Прекрасный и не Александр Святой. Он подчас творил с людьми ужасные вещи, делал ужасные ошибки, но он изменил мир необратимо. Несмотря на то, что жил он так мало, можно выделить три бесценных урока, которые он нам дал. Конечно, он дал нам гораздо больше уроков, но об этих мне хочется сказать особо.

Проницательность. Можно утверждать с полной обоснованностью, что Александр, как все крупные лидеры, обладал способностью предвидеть события. Мы не знаем, да и не можем знать, какой была мечта Александра, но из его деяний видно, что он намного обогнал своё время, пытаясь соединить разные культуры, по-другому общаясь с женщинами. Он видел будущее и видел возможности достичь то, о чём и не мечтали его приближённые. Мы не знаем, что было мечтой Александра, но знаем, что такая мечта была. Он видел путь, ведущий к воплощению замысла. Он менял мир.

Талант психолога. Александр был гением в этом вопросе. Он знал имена более 10000 солдат. Он ел и спал вместе с солдатами, он командовал с переднего фланга, он был ранен много раз, как и его солдаты. Он был врачом, и после битвы осматривал раны своих солдат. Он встречался с бойцами и вселял уверенность в их сердца. Платил пособие своим солдатам, женившимся на местных женщинах. Делил с ними всё захваченное богатство, которое потом сжёг и снова обрёл свободу и мобильность. Вылил последнюю воду в пустыне и пожелал разделить со своей армией одну участь. Эти поступки говорят о величии. У Александра был талант общения с подчинёнными запросто. Он всегда помнил, что не он один завоевал Персидскую империю, а это сделала его армия под его руководством.

Он подружился с матерью своего врага, и эта дружба длилась до самой его смерти, а отношение его к своей матери было замечательным. Его компаньонами были его товарищи, вместе с ним обучавшиеся у Аристотеля. Они покоряли мир вместе, и его самым близким и любимым другом был Гефестион – человек, который заслуживает того, чтобы его биография была издана отдельной книгой.

Великодушие. Он жил в суровые времена, но был по-своему великодушен. Кое-кто проведёт анализ его поступков и сделает вывод крайне противоречивый: монстр или святой? Есть причины называть его и так и этак. Монстр проявился в Фивах, Тире, в случае с Клитом и некоторых других. Святой проявлялся в отношении к солдатам, Вавилону, Афинам, компаньонам, богам, женщинам, к жёнам и любовнице, в дружбе с Сисигамбис, матерью Дария и сотне других дел. Я верю в то, что великодушие сквозило в каждом поступке Александра. Иногда разрушение бывает вызвано необходимостью: сиюминутной или жизненно важной. Некоторых людей или ситуации следует с дороги убирать (символически конечно), это трудный, но необходимый урок. Эта способность есть часть натуры настоящего властителя, а Александр и был им.

История Александра Македонского – это путь неустанного поиска, путь Посвящения. Он идёт вперёд, никогда не останавливаясь. Он стал в умах всего мира универсальным героем, Великим Посвященным, защитником. Недаром есть пророчество о том, что, когда падут Врата Александра, придёт конец света. Необычное значение Александра нашло себе выражение в тех сказаниях и легендах, которые связаны с его именем. Оно восходит ко времени, последовавшему вскоре уже за его смертью, и тянется через всю древность и все средневековье. Так как замечательные подвиги Александра протекли, главным образом, на Востоке, то восточные народы, по преимуществу, и разрабатывали эти сказания и легенды. Древнейшим и наиболее известным памятником этой литературы «романов об Александре» является его история, составленная около 200 года по Р.Х. на греческом языке и приписанная Каллисфену. Эта история была обработана позже на латинском, сирийском, коптском, армянском и других языках. По этому роману псевдо-Каллисфена, Александр – сын не Филиппа, а египетского царя Нектанеба, который бежал из Египта и, в качестве астролога, является в Македонию. Александр при своем первом походе берет не только Фивы, но и Афины; отправляется в Италию, где покоряет Рим и т.д. Подвиги Александра в Азии переплетаются с самыми удивительными приключениями. Он доходит до Геракловых столбов, встречает на своем пути чудищ; борется с кентаврами, опускается на дно морское.

Эти легенды, возникшие, быть может, в Египте, получают дальнейшее развитие, прежде всего на Востоке. Самый замечательный поэтический рассказ о подвигах Александра принадлежит персидскому поэту X века Фирдоуси, излагающему в своей поэме «Шахнаме», «историю Великого Искандера», и в соответствии с национальностью поэта герой приходит не из Египта, а из Персии. Кроме Фирдоуси, жизнь и подвиги Александра были воспеты другим персидским поэтом Низами (XII), в его «Искандер-наме», а также Навои «Стена Искандера». В западноевропейской литературе средневековья имеются поэтические обработки сказаний об Александре на немецком, французском, английском языках.

Русский лубок 17-18 вв.

Многочисленные сборники легендарных сказаний об Александре в славянорусской письменности, так называемые Александрии. Одним словом, можно сказать, что Александр стал одним из любимых героев всемирной литературы, и лишь в Индии отсутствует какое-либо упоминание о македонском завоевателе.

Искусство, как при жизни Александра, так и после его смерти, вдохновлялось и его личностью, и его подвигами. Двух знаменитых художников особенно отличал своим вниманием царь: скульптора Лисиппа и живописца Апеллеса. Первый получил почётную привилегию изображать Александра в бронзе; о картине второго, изображавшей царя с молнией в руках, он говорил: есть два Александра, один, непобедимый, – сын Филиппа, другой, неподражаемый, – сын Апеллеса. Один древний писатель замечает, что невозможно и перечислить, сколько раз писал портреты Александра Апеллес. Кроме упомянутой картины, украшавшей храм Артемиды в Эфесе, особенной известностью пользовались две картины Апеллеса, находившиеся в Риме: на одной Александр был изображён на триумфальной колеснице, около которой стоял скованный гений войны, на другой царь был представлен в группе с Диоскурами и Никой, богиней победы. Другой современный Александру живописец, Аэтион, прославился картиной «Свадьба Александра с Роксаной», третий, Филоксен, картиной «Битва при Иссе». Отдалённые копии этих двух картин сохранились: первая на фреске «Альдобрандинская свадьба» (хранится в Ватиканской библиотеке в Риме), вторая – на помпейской мозаике (хранится в Неаполитанском музее).

Статуи Лисиппа, по словам Плутарха, всего лучше воспроизводили характерные черты Александра, его склонённую слегка влево голову, томное выражение глаз, мечтательно-восторженное, но вместе с тем соединяющее в себе «что-то страшное, мужественное, львиное». Среди статуй Лисиппа особенной известностью пользовалась та, которая изображала Александра опирающимся на копье; может быть, отдалённое воспроизведение её сохранилось на одном золотом медальоне (хранится в Берлинском музее). Изображал Лисипп Александра «в группах»; одна из них состояла из 25 фигур. Александр представлен был в ней среди всадников, погибших при первой атаке в битве при Гранике. Другая группа изображала Александра в борьбе со львом и его сподвижника Кратера, спешащего к царю на помощь.

До нашего времени сохранилось много и статуй и бюстов Александра, восходящих к искусству Лисиппа, но вряд ли вполне точно передающих черты лица Александра. Всё это не точные портреты его, но портреты более или менее идеализированные. Таким же идеализированным портретом можно считать и ту герму Александра, которая хранится в Лувре и на которой вырезана надпись, называющая изображённое лицо.

И в новое время искусство нередко вдохновлялось Александром и воспроизводило в своих сознаниях различные эпизоды его жизни. Отдалённый от нас давностью времён, образ молодого царя-завоевателя продолжает сохранять свою пленительность, а его геройские подвиги – вызывать изумление. О результатах деятельности Александра прекрасно говорит известный историк XIX века Гервинус в своей «Истории немецкой поэзии»: «Он открыл новый мир на Востоке и на Западе, и оба они в своем поэтическом искусстве завидовали друг другу, и относительно его рождения, и его деятельности, оба они связали с ним своё величие, а христианские и языческие поэты открыли перед ним двери рая. Ещё до появления Христа Александр своим образом действий разорвал и уничтожил привилегии своих греков и македонян среди всех людей, слил эллинство и варварство и проложил дорогу к христианскому учению о равенстве всех людей; без насаждения греческой образованности на Востоке никогда не могло бы найти для себя почвы Христианство».

Стела Александра (памятная стела фараона)

Я – Александр Величайший, сын Амона, царь Македонии, гегемон эллинов, фараон земли Египта, государь Вавилонии, Персии и Мидии, господин земель Азии и Индии, простирающихся до страны Пяти Рек.

О моем рождении было возвещено. Я появился в конце последнего знака, дабы восстановить почитание Амона Всевышнего, которое будет длиться, пока не исполнятся времена.

Поэты воспели мою красоту. Моя сила и моя храбрость были вне сравнения; удачи, подобной той, что сопровождала мои начинания, не ведал никто. Народы трех материков склонились предо мной. Я взвесил жизнь и смерть в своих ладонях: они имели иной вес, чем имеют обычно. Никто не начертал быстрее границ более обширной державы, не выиграл больше сражений, не основал больше городов; никто не дал своего закона более многочисленным народностям.

Я был побежден только самим собой. В мире богов я встретился с Ахиллом, Гераклом и Дионисом. На моих алтарях возжигали ладан; тем, кто поклоняется мне, несть числа. Пройдут века, а мой пример все еще не будет давать людям покоя; но он никогда не сможет быть превзойден.

Когда царство Амона окончится и тьма сойдет на храмы Египта, мое происхождение и моя природа останутся вечной загадкой для разума.

Герой предопределением свыше – Рудольф Штейнер

Постатлантический период

Когда мы говорим об истории и исторических личностях, мы, будучи людьми материалистической эпохи, убеждены в том, что в ходе истории действуют только импульсы и намерения данных лиц. Однако это не так. В сущности, мы можем понимать людей только трёх последних тысячелетий. Но если идти дальше назад, то эта возможность понимать людей по аналогии с современными людьми, прекращается. Исходя из современных представлений, уже нельзя понимать ни Гермеса, ни Заратустру, ни Моисея. Когда мы выходим за пределы тысячелетия, предшествующего христианскому летоисчислению, мы должны считаться с теми более высокими силами, которые стоят за конкретной исторической личностью. И без знания этого явления мы не сможем понять ни хода исторического развития, ни результатов к которым привели действия того или иного исторического лица.

Мы различаем пять эпох в постатлантичский период. Первая эпоха, наступившая после атлантической катастрофы – древнеиндийская, простиравшаяся далеко в глубь тысячелетий и о ней в современной науке нет почти никаких данных. Второй была – древнеперсидская, о которой тоже мало что известно. О третьей – египетско-халдейской (вавилонской) сохранились некоторые документы, и мы можем представить её гораздо лучше. Соответственно, четвёртая – греко-латинская и наша – пятая, нам известны лучше всего.

Если к греко-латинской мы можем подходить с позиции нашего восприятия, то, говоря о более ранних эпохах, необходимо изменить подход к истории, применить другие масштабы – мы должны искать позади отдельных личностей духовные силы, которые представляют собой сверхличное и которые действуют через личности людей, как через свои орудия. Мы можем видеть человека, который стоит на физическом плане, а позади него действует существо из высших иерархий, которое как бы сзади держит этого человека и ставит его на место, на котором он должен стоять в развитии человечества. Такие события, позади которых стоят силы высших иерархий, человечество внешне могло выразить только посредством мифов. О таком древнейшем шумерском мифе, связанном с Александром, и будет рассказано ниже.

Можно говорить о некоторой закономерности того, каким образом в постатлантические эпохи, вплоть до настоящего времени, влияние других миров и индивидуальная карма человека находятся в связи друг с другом. Итак «я» человека во время древнейшего индийского периода развивается в эфирном теле; во время персидского – в астральном теле; египетско-халдейского – в душе ощущающей; греческо-латинского – в душе рассудочной; и в нашей культуре – в душе сознательной. Теперь обратим внимание на то, что в первый период, индийский, человек по отношению к своему развитию был ещё ниже того, в чем живёт «я». В сущности, древнеиндийская, до-ведическая культура была, в основе своей, инспирированной культурой, т. е. культурой, которая как бы вливалась в человеческую душу без той работы «я», которую мы знаем сегодня, как работу наших мыслей и наших представлений.

Только в греко-латинской культуре человек вступает вполне активно в свою собственную душевную жизнь. В греческой культуре работает фактически «я» в «я», т. е. человек как таковой в человеке. В этот период душа имела задачу, – и особенно встает это перед нами при рассмотрении души вавилонян, – низвести сверхличное в личное, духовное – на физический план. О, этот народ, Вавилона! Именно вавилоняне начали путь из духовного мира на нашу землю – это была их миссия, их задача, но прежде, следует упомянуть о древней (5-6 тысяч лет до Р.Х) мощной культуре, которую смело можно назвать пра-вавилонской. Я говорю о шумерах, которые жили в областях, где позднее действовали вавилоняне и ассирийцы – верхнее течение Тигра и Евфрата – современная Турция. Этот народ со всем тем, что он мыслил и духовно творил, а также и с тем, что он совершал внешне, принадлежал к сравнительно ранней ступени культуры постатлантического развития. Эпос о Гильгамеше мы рассмотрим ниже, но именно Гильгамеш стал основателем вавилонской культуры. Следует добавить, что в этом народе жили духовные предания высокого значения, что существовала великая мудрость, но весь образ мышления и весь строй жизни в душе и духе был у этого народа совсем иным, чем у людей более поздних эпох, и это надо помнить. Мы должны почувствовать уважение перед глубоким знанием Неба вавилонянами и перед их великой миссией, состоявшей в том, чтобы из того, что было известно человечеству благодаря духовному миру, из небесных соотношений взять все то, что необходимо было включить в человеческую культуру ради практической внешней жизни.

Если мы хотим изобразить движение культуры от атлантической катастрофы до греческой эпохи и оттуда дальше через нашу, то мы можем сказать: индийская, персидская, египетско-халдейская культуры опускаются вниз, на землю; в греческой культуре находится тот пункт, когда вырабатывается чисто человеческое на физическом плане; затем опять начинается подъём. Но этот подъём таков, что он представляет собой, так сказать, лишь одну ветвь действительного развития и что, конечно, с другой стороны налицо продолжающееся погружение в материализм. Поэтому мы имеем в наше время, наряду с энергичным духовным стремлением вверх, резко выраженный материализм, который глубоко погружается в материю. Эти вещи идут рядом. Материалистическое движение должно существовать как противодействие, которое необходимо победить для развития более высокой силы.

В наш период – пятый – мы должны исполнить обратную задачу – то, что мы выработали нашим «я», то, что мы способны посредством нашей активности принять в себя из впечатлений внешнего мира, мы должны суметь сначала приобрести совершенно человеческим образом (но не остановиться, как люди греко-латинской культуры которые разрабатывали только лишь человеческое), но затем возносить вверх и вводить в то, что должно прийти. В нашу пятую эпоху все то, что мы приобретаем во внешних впечатлениях и чего мы достигаем через переработку этих впечатлений, отчеканить так, чтобы оно могло получить направление вверх.

Теперь мы можем понять, что в определённом культурном отношении возникают периоды подъема и периоды спада, и происходит это так, что когда старая культура переходит во внешнее, медленно и постепенно подготавливается то, что должно ввести в действие более позднюю культуру. Отсюда схематически мы можем представить ход человеческой культурной жизни так: сначала из неопределённых глубин совершается подъем человеческой культуры до некоторой высшей точки, затем видим, как эта культура отливает и при этом медленнее, чем приливала. Но пока этот поток старой культуры растекается, подготавливается новая культура, которая на закате старой культуры была ещё не заметна, чтобы затем со своей стороны начать собственное развитие, свой подъем и способствовать таким же или сходным образом продвижению человечества вперёд.

Греция

Относительно Греции, – т. к. наша эпоха зародилась именно в греческой культуре, то это особенно нас волнует, – мы должны сказать теперь следующее. Ей предшествовал третий период; он отхлынул, и пока он отливал, подготавливалась Греция. Итак, во время отлива вавилонской культуры, которая текла с Востока на Запад, на этом маленьком южном полуострове Европы, называемом нами Грецией, было заложено зерно того, что должно было погрузиться в человечество, как поток новой жизни. И хотя мы говорим, что эта греческая жизнь выразила чисто человеческое, то, что человек может найти целиком в самом себе, выразила в самом выдающемся смысле, нельзя думать, что такие вещи не требуют подготовки.

И там, где Греция является внешнему наблюдению так, как будто у неё всё возникает только из чисто человеческого, там Греция имеет уже позади ту эпоху, когда она находилась под влиянием учения высоких духовных существ. Только эти духовные существа и дали ей возможность подняться до её чисто человеческой высоты. То, что в недосягаемых по красоте образах Гомера и Эсхила, величественно встаёт перед нами, мы должны рассматривать так, что эти люди перерабатывали в своих душах нечто такое, но что сперва было внесено в эти души в священных храмовых центрах высокими существами. То, что выступает перед нами в греческой философии, ясно показывает нам, что лучшее, что эта философия могла дать, была лишь перенесенная в интеллект, в понимание рассудком древняя мудрость мистерий. И с этой точки зрения мы поймём глубокое изречение Платона, который дал грекам столь глубокую философию и, тем не менее, был вынужден сказать, что вся философия его времени ничто перед древней мудростью, которая была получена предками ещё из царства духовных миров. И, несмотря на то, что Аристотель стоит, так сказать, у последних врат древнего потока, в Аристотеле ещё дышит нечто из того, что было достоянием древней мудрости.

Если мы представим себе, как из неведомых глубин, – пока вавилонская культура еще только отливает, – поднимается греческая культура, тогда мы сможем понять полное действие того, что древние храмы дали греческому характеру в эпоху войн с персами. Ибо мы видим в этих войнах с персами, как герои Греции, пламенно воодушевлённые всем тем, что они получили от своих отцов, бросаются против потока, который, как течение упадочного Востока несётся на них. И то, что означает этот тогдашний отпор греков, когда мудрость греческих храмов, когда учителя древних греческих мистерий в душах героев войн с персами боролись против отливающей культуры Востока, – то, что это означает, охватить это, мои дорогие друзья, человеческая душа может только тогда, когда эта душа поставит себе вопрос: что должно было статься с Южной Европой и вместе с тем и со всей позднейшей Европой, если бы маленький народ Греции не отразил тогда натиск больших физических масс с Востока?

Тем, что совершили тогда греки, было заложено зерно всего позднейшего, что развилось в европейской культуре вплоть до наших дней. И даже то, что на Востоке развилось из того, что обратно с Запада на Восток принёс Александр Великий, даже это могло развиться только после того, как обречённое на упадок – даже в отношении своей физической силы – было отброшено тем, что в душах греков жило, как пламенный энтузиазм. Мы будем ощущать это как достижение духовных властей, которые принесли Греции то, что ей должно было быть принесено. Мы почувствуем все это в душах греческих героев, противостоявших в разных битвах персам. Так нужно учиться чувствовать историю, потому что то, что нам даётся обыкновенно, как история, есть только пустая идейная абстракция, и то в лучшем случае. То, что действует в более позднем из более раннего, можно наблюдать только тогда, когда возвращаешься к тому, что, быть может, в течение тысячелетий давалось человеческим душам и что, затем, в определённое время приняло реальные формы.

И осмыслив всё это, мы приходим к самому существенному для тех культур, которые находятся в состоянии подъема к своей высшей точке. В этих культурах все, что, будучи живым, действует в человеке, – красота, добродетель, целесообразное, все, что человек хочет совершить и реализовать в жизни, – все видится возникающим непосредственно из мудрости, из духовного. Когда человек проникнут, инспирирован мудростью храмов, тогда все остальное получается само собой; таким в восходящие эпохи бывает чувство. А моменты, когда вопросы, когда ощущения разделяются, когда, например, вопрос о добре или о прекрасном становится самостоятельным по отношении к вопросу о божественной Праоснове (т. е., когда мы не видим в добре и прекрасном божественное), тогда начинаются времена упадка. Поэтому, если подчёркивается, что наряду с исконно духовным, надлежит особенно заботиться о том или ином, что то или иное и есть главное, мы можем быть уверены, что живём во времена упадка. Когда нет доверия к духовному, к тому, что оно может породить из себя всё необходимое для человеческой жизни, тогда единые культурные потоки, которые при подъёме образуют единство, разделяются на отдельные течения.

Как же должны были мыслить люди, которые это чувствовали и оглядывались на великие фигуры человеческой истории? И мы видим, что в сознании всех древних эпох живёт одно: ведущие личности, герои всех эпох, считались сынами богов; это значит, что позади личностей, которые выступают в истории, люди видели божественное, они видели это опустившимся на землю и даже рождённым от божественных существ. Тогда представляли себе, что сыны богов сочетались с дочерьми человеческими, чтобы довести духовное до физического плана.

Итак, если ранее ощущали: необходимо видеть духовное раньше физического, т. е. физического человека – как тень духовного; если в греческую эпоху мудрецов видели живущими, как «я» в «я», то в послегреческую эпоху необходимо было видеть личностей, которые живут на физическом плане и уже, затем, вживаются в духовное посредством того, что живёт в физическом (это мы). Это понимание развилось из некоторого инстинктивного знания. Как догреческая эпоха имела сынов богов, а греки – мудрецов, так послегреческие народы имеют святых, которые поднимаются к духовной жизни через то, чего они добиваются на физическом плане. И в этом мы видим, как в народном инстинкте, за майей находится нечто такое, что исторически движет человечество вперёд.

Эпос о Гильгамеше

Энциклопедия: Гильгамеш – полулегендарный правитель города Урука в Шумере (28 век до н. э.). В шумерских эпических песнях 3-го тысячелетия до н. э. и большой поэме конца 3-го начала 2-го тысячелетия до н. э. описывается дружба Гильгамеша с диким человеком Энкиду (Эабани), странствования Гильгамеша в поисках тайны бессмертия. Легенда о Гильгамеше распространилась по всей Азии, а также у хеттов, хурритов и др.

Город Урук – зиккурат

Я хочу предложить вашему вниманию один из древнейших мифов дошедших до нас (естественно с большим сокращением), миф, рассказывающий о становлении вавилонской культуры, т. е. повествующий о важнейшем событии египетско-халдейской эпохи. Это миф о легендарной личности, которую мы в реальном смысле можем назвать богочеловеком – Гильгамеше, правителе города Урука (Ур или, как названо в мифе Эрек – шумерская цивилизация). Он обретает друга Эабани, который по отношению к Гильгамешу выглядит низшим, т. к. одет в звериную шкуру, однако в его дикости жила боговдохновленность, древнее ясновидческое сознание. Гильгамеш и Эабани правят вместе, и в городе наступает мир и процветание. Затем соседний город (Киш) похищает из города Гильгамеша богиню города Иштар. Оба правителя предпринимают поход против города-похитителя, побеждают и возвращают богиню а город. Далее разыгрывается интересная мистерия: Гильгамеш не понимая природы богини, обвиняет её в «неверности» (я стараюсь сказать короче, поэтому упрощаю текст) и Иштар жалуется на него Верховному божеству Ану. Ану посылает на землю быка, с которым должен сразиться Гильгамеш (вспомните Минотавра) и т.д.

Гильгамеш со львом

В результате всех событий Эабани умирает, и Гильгамеш впервые задумывается о смерти. Он узнаёт о бессмертном Ксисуфре, который живёт далеко на Западе и тогда Гильгамеш начинает свой трудный путь на Запад. Импульс странствий по Земле, дабы обрести через это что-нибудь, что помогло бы решить проблему бессмертия, имел для Гильгамеша глубокий смысл.

Этот путь на Запад есть ни что иное, как Путь Посвящения, как странствие за тайнами древней Атлантиды, за знанием тех событий, которые лежат до великой атлантической катастрофы. Он должен миновать врата, которые охраняются громадными скорпионами, войти в царство смерти и там он встречает Ксисуфра, который объясняет ему, что в постатлантическую эпоху все люди должны осознать понятие смерти. Гильгамеш проходит определённые испытания, чтобы иметь знания о своей вечной основе и проникнуться сознанием бессмертия. Он проходит это Посвящение, но в упрощённом виде и не до конца, в очередной критический момент к нему является дух Эабани и между ними устанавливается связь. Осознавая связь этих двух существ: воплощённого Гильгамеша и развоплощённого Эабани, мы узнаём, каким способом могло возникать сознание связи с духовным миром для культуры египетско-халдейской эпохи. Мы видим, с одной стороны, в Гильгамеше настоящего основателя халдейско-вавилонской культуры и действующую позади него божественную духовную сущность, разновидность Духа Огня (архангел). И затем рядом с ним другую индивидуальность, молодую душу, Эабани, индивидуальность, которая позднее спустилась в земные воплощения и поэтому ещё не потеряла память о своём космическом прошлом. От обмена тем, что знают эти двое, зависит вавилонско-халдейская культура, и мы видим, что вся вавилоно-халдейская культура есть производная от того, что идёт от Гильгамеша и Эабани. В халдейско-вавилонскую культуру включаются ясновидение богочеловека Гильгамеша и ясновидение молодой души Эабани.

Этот процесс, в котором двое, необходимые друг другу, действуют рядом, отражается в более позднем, четвёртом периоде, в греко-латинском, причем на физическом плане. Таким образом, более духовный процесс отражается на физическом плане, когда человечество спустилось очень глубоко вниз, когда оно уже не чувствовало более сопринадлежности человеческой личности и духовно-божественного мира. В тот день, когда человек лишь для того, чтобы передать своё имя потомству (Герострат), бросает факел в храм святилища Эфеса, в тот же день родился человек, который целиком личность. Как тень Гильгамеша стоит Александр Великий в четвёртом, греко-латинском периоде, как проекция духовного на физический план. И Эабани, спроецированный на физический план, – это Аристотель, учитель Александра Великого!

Александр и Аристотель стоят рядом, подобно Гильгамешу и Эабани в своих предыдущих воплощениях. И мы видим, как Александр Великий переносит то, что было дано Гильгамешем халдейско-вавилонской культуре, в первую треть четвёртого постатлантического периода, но только переведённое в законы физического плана. Как последствие деяний Александра, на том месте, где находилась арена египетско-халдейской культуры, основывается Александрия, чтобы быть помещённой, как раз там, где так мощно был представлен третий, египетско-вавилонско-халдейский период. И всё должно было встретиться в этом александрийском центре культуры. Там действительно, постепенно сошлись все культурные течения постатлантической эпохи. Они, как в центре, встретились именно в Александрии, на том месте, которое было установлено на арене третьего культурного периода, но имеет характер четвёртого периода. Там действовали великие учёные, там сливались три наиболее существенных культурных течения: древнее языческо-греческое, христианское и Моисеево-еврейское. Они были в Александрии вместе, они действовали там одно в другом.

И немыслимо было, чтобы культура Александрии, построенная целиком на личности, могла быть введена в действие иначе, чем существом, охваченным личным началом, каким был Александр Великий. Ибо именно через Александрию, через этот культурный центр всё то, что было раньше сверхличным, что раньше повсюду вздымалось от человеческой личности в высшие духовные миры, приняло личный характер. Отныне мы уже мало видим силы, которые из высших иерархий направляют человека и ставят его на нужное место. Все различные мудрецы и философы, действовавшие в Александрии, являют древнюю мудрость, всецело перенесённую в человечески-личное; из них всюду гласит личное – в Александрии действуют личности.

Богиня Иштар

Но вернёмся к Гильгамешу, который является старой душой, т. е. прошедшей большое количество воплощений на земле. Такая старая душа по своей природе связана с тем, что принадлежало к наиболее передовым духовным элементам и духовным факторам того времени; с тем, что для того времени светило далеко в будущее. Итак, Гильгамеш, имеет рядом с собой человека, Эабани, который благодаря своей молодой душе обладал ещё древним ясновидением. Ему даётся Эабани в помощь, чтобы он мог ориентироваться в сверхчувственном пространстве.

Врата Иштар в Вавилоне

Я уже говорил, что богиня города Иштар была похищена, но чтобы ориентироваться в истории надо понимать, что за этим похищением скрывается нечто подобное тому, что скрывалось за похищением Елены. Надо понимать, что в древние времена и даже ещё в Древней Греции общий дух, Я – народа, Я – племени жил и действовал в отдельных личностях народа. Жрецы древних мистерий управляли общими духовными делами города, и храм был обителью Я-города, групповой души. Там было её центральное местопребывание, и жрецы храма были ее слугами. Они были теми, которые через инспирацию принимали поручения этой групповой души, – что называлось оракулом, – и выносили их в мир, чтобы произошло то или иное. Разыгрывались войны за обладание тайнами таких храмов. Перед вами реальное событие – богиня города Иштар, душа народа Урука, похищается соседним городом. Жрецы храма взяты в плен, т. к. соседи, таким образом, стремились завладеть священными тайнами, а через это – и силой данного города.

Я уже говорил, что Гильгамеш упрекает Иштар, но кого же на самом деле он упрекает в неподобающих связях? Обращаю ваше внимание, что Гильгамеш, благодаря общению с Эабани, развил в себе ясновидческую силу. Если вы вспомните, что представляла собой Иштар, о чём я говорил выше, вы поймёте, что упрёки Гильгамеша относились к предыдущему опыту его собственной души, т. е. он, по сути, разговаривает с тем, что разыгрывается в глубине его собственной души. Следовательно, то, что происходило в душе Гильгамеша, и через что он получил внутреннюю проникновенность, ту внутреннюю полноту души, в которой нуждался, чтобы стать основателем вавилонской культуры, всё это передаётся нам в мифе.

Рельеф Врат Иштар

Следует помнить, что реинкарнация не такое простое событие в развитии человечества, как некоторые предполагают. Конечно, это факт, что человек вновь воплощается, что то, что называется ядром его существа, появляется во все новых инкарнациях; также верно, что существует причинная связь между жизнями, также есть закон кармы, который, так сказать, выражает эту причинную связь. Однако за пределами этого существует ещё нечто другое, – и лишь это другое ведёт нас к пониманию хода исторического развития человечества. Более или менее в каждой инкарнации – и в особенности, у ведущих лиц в истории – в человеческую жизнь постоянно вторгаются весьма значительные другие силы и пользуются человеком, как орудием. Отсюда можно заключить, что непосредственный, исключительно в самом человеке заложенный кармический ход жизни, модифицируется на протяжении инкарнации.

Рельеф Врат Иштар

Итак, мы говорим о последовательном схождении духа в материю и затем о подъёме его из материи, что начинает происходить сейчас. И теперь вам уже не покажется непонятным то, что говорилось выше, что то, что было воплощено ранее, являлось в физическом мире подобно отображению, в индивидуальность втекали существа высших иерархий. Поэтому, говоря о человеке греческого мира, что он был воплощён в более ранние эпохи, мы должны видеть не только это замкнутое существо, но и стоящую позади него индивидуальность какой-либо высшей иерархии. Так в Греко-латинский период предстаёт перед нами Александр, так предстает перед нами Аристотель. Если мы проследим их индивидуальности в обратном направлении, то от Александра мы должны вернуться к Гильгамешу и сказать: в Гильгамеше заключена та индивидуальность, которая затем появляется спроецированной на физический план как Александр.

Позади индивидуальности Александра мы должны видеть Духа Огня, который пользуется ею, как своим орудием. Интересно, что Александр имел высокую температуру тела, никогда не потел, и его тело издавало очень приятный аромат, а также его тело не подверглось тлению (см. выше). И в Аристотеле мы видим силы древнего ясновидения, действовавшие в друге Гильгамеша Эабани.

Эфесские мистерии

Будет интересно поговорить ещё об одном воплощении этих двух великих душ. Судьба привела к тому, что эти две личности перевоплотились в последователей мистерий Эфеса и там восприняли как земную мудрость то, что прежде было им доступно только в переживании и, по большей части, бессознательном. Таков был человеческий опыт этих двух личностей, поделённый между двумя отдельными инкарнациями. Благодаря этому они несли внутри себя крепкое сознание человеческой связи с высшим, с духовным миром и вместе с тем крепкую интенсивную способность чувствовать и переживать своё отношение к земному. И жизнь этих двух личностей – которая частично приходилась на последние годы, когда Гераклит Эфесский ещё жил в Эфесе, а отчасти на последующее время, – стала особенно богатой внутренне и была мощно озарена изнутри светом великих космических тайн. Было в них, кроме того, крепкое сознание того, как человек в своей душевной жизни может быть соединён не только с тем, что горизонтально распростёрто вокруг него на Земле, но и с тем, что тянет ввысь, когда он сам достигает высот своим существом.

В мистериях Эфеса ученик переживал всем существом своим то, что впоследствии нашло выражение в начальных словах Евангелия от Иоанна: «Вначале было Слово. И Слово было Богом. И Слово было Бог». Отожествляя себя со статуей Артемиды Эфесской, которая воплощала в себе полноту жизни, жизненное полнокровие, ученик прокладывал себе дорогу в космический эфир. Всем своим внутренним восприятием он поднимался из простого земного существования к переживанию космического эфира. Отожествление с Артемидой приносило человеку живое чувство своей связи с царствами природы. Растительный мир, преподавалось ему – твой; Земля только восприняла его от тебя. Животный мир ты превзошел, ты оставил его позади. Ты должен оглядываться на животных с возможным величайшим состраданием; они должны были отстать в пути, дабы ты мог сделаться человеком.

После осознания всего этого, ученик был ведом к новому знанию. Прежде всего, ему сообщалась истинная природа человеческого языка. А затем, исходя из человеческого языка, то есть из человеческого образа космического Логоса, ученику показывалось, как Космическое Слово прядёт и правит во Вселенной. Внимание ученика привлекалось к тому, что происходит, когда человеческое существо говорит, когда оно оставляет печать своего слова в исходящем дыхании. Ученик приводился к переживанию того, что человек своим внутренним деянием воплощает в жизнь, – что происходит в стихии воздуха. В то время как это дыхание, оформленное в слова, устремляется наружу, ритмические вибрации на уровне гортани опускаются вниз и вызывают волнообразное вздымание и бурление всей жидкой составляющей организма, что и определяется, как чувство. Далее автор подробно излагает процессы, протекающие в организме человека и в окружающем пространстве, но всё это сводится к главному – в Эфесских мистериях ученик постигал суть Творения Словом.

Такова была внутренняя организация душ этих двух личностей, которые действовали совместно в начале египетско-халдейской эпохе, а затем вместе жили во времена Гераклита. И теперь эта совместная деятельность может быть прослежена дальше. Организация души, которая развилась у обоих, прошла через смерть, через духовный мир и начала готовить себя к земной жизни, которая должна была опять-таки поставить задачи, которые теперь, конечно, выглядели совершенно иначе. Эти две личности появились в конце того периода, который имел необычайное значение в истории человечества. Эти личности, которые в египетско-халдейскую эпоху, прошли через то, что я могу назвать широкомасштабной космической жизнью, а затем углубили этот космический опыт внутренне, в смысле определённого уплотнения своих душ, теперь, в последующей инкарнации, жили, как Аристотель и Александр Великий. Когда понимают скрытые глубины душ Аристотеля и Александра Великого, тогда начинают проясняться действия тех сил, что вели их.

Следует помнить, что на протяжении всей греческой культуры присутствовал свет божественно-духовного, который уже не проникал ни в Рим, ни в средневековье. А там, в Греции, свет был и сиял он из Эфеса. Гераклит получал наставление в Эфесе, как и многие другие великие философы, такие как Платон и Пифагор. Эфес был поистине тем местом, где сохранялась в известной мере древняя восточная мудрость. И те две души, которые обитали позднее в Аристотеле и Александре Великом, побывали в Эфесе и смогли там воспринять из наследия древнего знания восточных мистерий то, что ещё оставалось в мистериях Эфеса. То, что было в Эфесе существом мистерий, особенно проникновенным образом связало себя с душой Александра.

Е. П. Блаватская пишет: «Кроме постоянного повторения старой, всегда пребывающей истины реинкарнации и кармы, – оккультисты должны были бы учить цикличности и идущей в ногу с эволюцией реинкарнации, тому роду перевоплощения, таинственного и еще непонятного для многих, не знающих ничего из истории Земли. Всеобщее перевоплощение для каждого индивидуума с промежутками Кама-локи и Девахана – и циклическая сознательная инкарнация с великой и божественной целью для немногих. Те великие характеры, которые как великаны, возвышаются в истории человечества, подобно Сидхарте Будде и Иисусу в духовной области, подобно Александру Македонскому и Наполеону Великому в области физических завоеваний, суть ничто иное, как отражённые образы великих пра-образов, которые существовали не за десятки тысяч лет, а в продолжение миллионов лет подряд с начала Манвантары. Ибо, как сказано выше, за исключением действительных аватаров, эти отображения своих пра-образов, из которых каждый соответствует своему, породившему его пламени, суть те же самые непреломленные лучи (монады), называемые планетарными Духами, которые в эонах вечности светят в качестве их пра-образов. По их подобию родятся некоторые люди, и, когда намечается какая-либо особая общечеловеческая цель, они гипостатически одушевляются своими божественными пра-образами, которые снова и снова выявляются сокровенными силами, направляющими и руководящими судьбами нашего мира.

В анналах как священной, так и светской истории не существует ни одного выдающегося характера, чей пра-образ мы не смогли бы найти в полулегендарных, в полуправдивых преданиях минувших религий и мифологий. Как звезда, которая в беспредельности неба в неизмеримом отдалении сияет над нашими головами, отражаясь в тихих водах озера, так и образы человечества допотопных времён отражаются в тех периодах времени, которые мы можем охватить обращённым назад в историю взором».

«Песнь об Александре»

Александр и Аристотель пришли в мир, когда Греция уже начала клониться к упадку. Мы должны понять, что мог переживать человек подобной эпохи, если он ещё носил в своей душе ясный отзвук того, что некогда было божественно-духовной земной реальностью в теле, душе и духе. Мы увидим, как Александр Великий и Аристотель жили в мире, не вполне приспособленном для них, – в мире, который на самом деле, таил для них большую трагедию. Дело в том, что они стояли в совершенно другом отношении к духовному, чем окружающие. Ибо, хотя о них нельзя сказать, что они особенно интересовались Самофракийскими мистериями, они, тем не менее, чувствовали душевную близость к тому, что происходило в этих мистериях.

Современные люди имеют совершенно ложное представление о средневековье, они не понимают, что в средневековье существовали личности, которые обладали ясным духовным видением. «Песнь об Александре», написанная неким патером, является очень значительным документом позднего средневековья. По сравнению с современными историческими данными о деяниях Александра и Аристотеля поэма Лампрехта, созданная где-то в XII веке, являет грандиозную концепцию, родственную древнему пониманию того, что пришло через Александра Великого.

Лампрехт, желая описать походы Александра, пронизывает их повсюду описаниями природы, которые содержат откровения о стихийных царствах. В основе его «Песни об Александре» лежало такое сознание: «Дабы описать то, что происходило в Македонии, когда Александр начинал свои походы в Азию, наставляемый Аристотелем, мы не можем попросту описывать прозаическую Землю как раму этих событий; нет, описывая их достоверно, мы должны включить туда, наряду с прозаическим описанием Земли, царства элементарных существ». Какой контраст с современной книгой по истории, которая, конечно, приспособлена для нашего времени! Там вы прочтете, как Александр, вопреки совету своего учителя Аристотеля, задумал взять на себя миссию присоединения варваров к цивилизованному человечеству, приведя, так сказать, к единому культурному знаменателю цивилизованных греков – эллинов, македонцев – и варваров. Это, несомненно, вполне убедительно для современности. Но какое же это ребячество по сравнению с настоящей истиной! С другой стороны, мы получаем грандиозное впечатление, когда смотрим на картину походов Александра, переданную нам Лампрехтом, который приписывает им совершенно другую цель. Мы чувствуем что то, что я описывал как вхождение природно-элементарных царств духовного в физическую природу, – требовалось только в качестве вступления. Ибо, какова цель Александровых походов в «Песни об Александре» Лампрехта?

Александр приходит к вратам рая! Хотя это выражено на христианском языке того времени, это в высшей степени соответствует, как я покажу, подлинной правде. Ибо походы Александра не были предприняты только ради завоевания, ещё менее – для присоединения варваров к грекам вопреки совету Аристотеля. Нет, они были проникнуты настоящей и высокодуховной целью. Их импульс исходил от духа. Мы читаем о них в поэме Лампрехта, который, с огромным воодушевлением, спустя пятнадцать столетий после смерти Александра, рассказывает эту героическую историю. Он рассказывает о том, как Александр подошел к вратам рая, но не смог вступить в него, ибо, как говорит Лампрехт, только тот может вступить в рай, кто обладает подлинным смирением, а Александр, живя в дохристианскую эпоху, ещё не мог им обладать. Тем не менее, если воспринять эти вещи без предрассудков, а с открытым умом, мы увидим, как Лампрехт, христианский священник, ещё ощущает нечто от трагедии походов Александра.

Значение этого момента в истории Македонии простирается, с одной стороны, далеко в прошлое, а с другой – далеко в будущее. Важно уразуметь, что всемирно– исторический трагизм осеняет всё, что связано с Александром и Аристотелем. Даже внешне трагизм выдаёт себя. Это видно вот из чего, мои дорогие друзья. Ввиду особых обстоятельств – роковых для мировой истории – только самая незначительная часть сочинений Аристотеля дошла до Западной Европы. Но серьезное изучение даже того немногого, что сохранилось из естественнонаучных сочинений Аристотеля, показывает, каким мощным видением связей Космоса с человеческим существом он ещё обладал.

Учение, которое Аристотель передавал Александру, всецело относилось к внутреннему переживанию. Я мог бы вкратце описать это так: Александр учился у Аристотеля понимать то, как земной, водный, воздушный и огненный элементы, живущие вне человека в окружающем мире, живут также внутри всего человеческого существа, в связи с чем, оно является микрокосмом. Он изучал, как в костях человеческого существа живёт земной элемент и как в циркуляции крови и во всех жидкостях и соках живет водный элемент. Воздушный элемент проявляется во всем, что относится к дыханию и динамике дыхания – речи, а огненный элемент живёт в мыслях человека. Александр обладал ещё сознательным ведением жизни в элементах. И рука об руку с этим переживанием жизни в элементах шло также переживание близкого и интимного отношения к Земле. В наши дни, путешествуя на восток, запад, север и юг, мы не замечаем того, что при этом устремляется в наше существо. Так мы видим только то, что воспринимают имеющиеся в нас твёрдые (земные) субстанции, а не то, что воспринимают другие стихии, присутствующие в нашем организме. Но Аристотель учил Александра примерно так: когда ты передвигаешься по Земле к востоку, ты постепенно втягиваешься в элемент, который тебя иссушает, ты втягиваешься в сухость.

Не надо видеть в этом то, что если человек едет в Азию, то он будет иссушён. Мы сталкиваемся здесь с такими воздействиями, которые Александр смог ощущать в себе после того, как получил руководство Аристотеля. Он мог ощущать, когда был в Македонии, следующее: я имею в себе какую-то толику влажности, которая убывает при углублении на восток. Таким образом, в своих странствиях по Земле он воспринимал её конфигурацию так, как вы можете через прикосновение воспринять какую-нибудь часть тела, например разницу между носом, глазами и ртом. Такая личность могла воспринимать разницу между переживанием, которое у неё возникало, когда она уходила в сухость, и переживанием, которое у неё было, с другой стороны, при углублении на запад и постепенным вхождением во влажность. Аристотель пробудил в Александре все то, через что прошел Гильгамеш. Мы говорим: «Здесь проходит путь на северо-запад», человек подобный Александру, говорил: «Этот путь проходит там, где преобладает элемент воды», потому что он ощущал направление северо-запада в промежуточной зоне между влажностью и холодом, т. е., как воду. Таким было учение в древнегреческих Хтонических мистериях и в древних Самофракийских мистериях, и этому же учил Аристотель своего ближайшего ученика.

Вы можете почувствовать глубокую, тесную связь между природным и моральным, когда я сообщу вам, что Александр говорил следующим образом: «Я должен покинуть холодно-влажную стихию, и устремиться в огненную – я должен предпринять поход в Индию». Это был способ выражения, тесно связанный как с природным, так и с моральным. В те времена ещё было возможно интимным образом говорить ученикам о великих мистериях прошлого. А затем человечество начало воспринимать преимущественно логику, абстрактные знания, категории и отбросило всё остальное. Поэтому мы должны усматривать во всём, что происходило между Александром и Аристотелем, во всех этих событиях проявление глубокого сдвига в историческом развитии человечества и при этом решающий момент всей европейской цивилизации в её связи с Востоком.

Мы должны понять, что в тех двух душах, которые стали впоследствии Аристотелем и Александром Великим, жило, в первую очередь, все то, что они восприняли в отдалённых временах в прошлом, а потом проработали. И затем, в Эфесе, нечто уже жившее в их душах, исполнилось необычайной ценностью. И мы можем сказать, что вся Азия – в той ее «греческой» форме, которую она приняла в Эфесе, – жила в этих двух душах, в особенности в душе того, кто впоследствии стал Александром Великим. Представьте себе роль, сыгранную этой личностью! Я описывал вам, какой она была во времена Гильгамеша; а теперь вы должны представить, как в живом общении между Александром и Аристотелем познания, связанные с Древним Востоком и Эфесом, были воспроизведены, но воспроизведены в новой форме. Только представьте себе это! Представьте, что должно было бы произойти, если бы гигантский документ, который с неслыханной интенсивностью жил в этих душах, если бы этот гигантский документ, мистерии Эфеса, еще присутствовал и если бы Александр в инкарнации Александра повстречал мистерии Эфеса!

Если мы сможем составить об этом понятие, мы сможем правильно оценить тот факт, чтов день рождения Александра, Герострат бросил факел в святилище Эфеса; в тот же самый день, когда родился Александр, храм Артемиды Эфесской был предательски сожжен до основания. Он исчез, и навсегда; его монументальный документ со всем, что к нему относилось, перестал существовать. Он существовал только, как историческая миссия в душе Александра и его учителя Аристотеля. Сожжение Эфеса знаменует начало эпохи постепенного исчезновения мистерий в их древней форме. Истинное существо мистерий отступало все сильнее, внешние центры, бывшие местами встреч богов и людей утрачивали свое значение. Всякий ищущий пути, скажем, к Святому Граалю, должен был знать, как ступать по духовным путям. В древние времена – до сожжения Эфеса – человек проходил физические пути. В дальнейшем надо было проходить духовные пути.

А теперь вы должны связать всё то, что жило в душе Александра, с тем, что я говорил ранее, когда показывал вам, как миссия Александра Великого была вдохновлена импульсом, исходящим из конфигурации Земли. Вы легко поймёте, как то, что на Востоке было реальным откровением божественно-духовного, как бы угасло с Эфесом. Другие мистерии были, в сущности, уже упадочными, сохранившими только традиции. Великолепие и слава, титанизм старых времён прошли. С Эфесом окончательно угас свет, распространявшийся с Востока. Теперь вы можете оценить решение, которое Александр принял в своей душе: вернуть Востоку утраченное, вернуть хотя бы в той форме, в какой оно сохранилось в Греции, – в призрачной, теневой картине. Отсюда идея экспедиции в Азию; при этом необходимо было продвинуться как можно дальше, дабы еще раз принести Востоку – хотя бы в призрачной форме, в которой оно существовало в греческой культуре, – то, что он утратил.

И теперь мы видим, что Александр, осуществляя эту экспедицию, удивительным образом не собирается покорять существующие культуры, не старается привить Востоку эллинизм в каком-нибудь внешнем смысле. Повсюду, куда бы он ни приходил, Александр Великий не только принимал обычаи страны, но мог также непосредственно исходить из помыслов и чаяний людей, обитающих на захваченной им территории, мог проникнуться их мыслями. Когда он приходит в Египет, в Мемфисе, его воспринимают, как спасителя и освободителя от духовных пут. Он одаривает персидское царство культурой и цивилизацией, которую сами персы никогда бы не смогли произвести. Он проникает даже в Индию. Он замышляет план привести к равновесию, гармонии эллинскую и восточную цивилизации. На каждом шагу он основывает академии. Академии, основанные в Александрии, в Северном Египте известны больше: они имели величайшее значение для последующих времён. Но в первую очередь важен тот факт, что по всей Азии были учреждены большие и малые академии, в которых в последующие времена сохранялись и изучались труды Аристотеля.

Начатое таким образом Александром продолжало действовать в Малой Азии веками, снова и снова повторяя себя как бы затихающим эхом. Одним мощным ударом Александр насадил аристотелевское природоведение в Азии и даже в Индии. Ранняя смерть помешала ему достичь Аравии, хотя это также было его целью. Но он проник на Восток, вплоть до Индии, а также в Египет. Повсюду он насаждал духовное познание природы, полученное им от Аристотеля, делая его плодоносным для людей. Ибо всюду он давал народу почувствовать, что это им родное, а не чуждый элемент, не орудие эллинизма, навязанное им. Такое могла осуществить только огненная натура Александра. В последующие годы много ученых вышло с Востока. Помимо Эдессы, существовала, в частности, такая академия, как Гонди-Шапур (Персия), получавшая постоянное подкрепление из Греции на протяжении многих последующих столетий.

Чудесный подвиг был этим осуществлён! Свет, исходивший с Востока, уничтоженный в Эфесе факелом Герострата, – этот свет, вернее, его призрачный отблеск, снова теперь возгорелся из Греции и продолжал сиять – до того драматического момента, когда под восточно-римской тиранией школы греческих философов были окончательно закрыты.

Александр, в день рождения которого пал физический Эфес, решил основать духовный Эфес, который посылал бы далеко на Восток и на Запад свой солнечный свет. В этом на самом деле была цель, лежавшая в основе всех его предприятий: основать духовный Эфес, простирающийся через Малую Азию на Восток к Индии, включая также египетскую Африку и восток Европы. Невозможно понять духовное развитие западного человечества, пока мы не увидим его на этом фоне. Ибо вскоре вслед за попыткой распространить по всему миру древний почитаемый Эфес, в египетской Александрии было спрятано то, что некогда имелось в Эфесе, – только вместо сияющих букв это были стершиеся знаки. Вскоре вслед за этим поздним цветением Эфеса начала утверждать себя совершенно новая сила – сила Рима.

Мы не встретим более серьезного или более важного прорыва в истории, чем этот – после сожжения Эфеса, благодаря Александру, был создан план созидания духовного Эфеса. И этот духовный Эфес затем отбрасывается новой силой, которая заявляет о себе на Западе сначала, как Рим, позднее как христианство и т.д. И мы только тогда понимаем развитие человечества правильно, когда говорим: мы с нашим способом постижения через интеллект, с нашим способом свершения через волю, мы с нашими чувствами и настроениями можем смотреть вглубь веков не дальше Древнего Рима. Там все понятно. Но мы не можем оглянуться ни на Грецию, ни на Восток, там необходимо духовное видение. Да, мы можем оглядываться на Юг с обычным прозаическим пониманием, но не на Восток.

Смотря на Восток, мы должны обращаться к внутреннему зрению. Мы должны видеть на заднем плане могущественные храмы мистерий пра-древней постатлантической Азии, в которых мудрые жрецы разъясняли ученикам их связь с божественно-духовным Космосом; там может быть найдена цивилизация, которая воспринимается из мистерий во времена Гильгамеша, как я вам описывал. Мы должны видеть эти удивительные храмы разбросанными по всей Азии, а на переднем плане – Эфес, сохраняющий ещё в своих мистериях многое из того, что сошло на нет в других храмах Востока, хотя вместе с тем он сам уже стал по характеру греческим. И вот в этом мире, который предстоит перед вами в этой картине, были обучены и подготовлены во времена Гераклита две личности, о которых мы говорили. Затем в 356 г. до н. э. в день рождения Александра Великого, мы видим языки пламени, рвущиеся из храма в Эфесе. Александр Великий находит своего учителя Аристотеля. И это сходно с тем, как если бы из этого рвущегося к небу пламени Эфеса раздался мощный глас для имеющих слух: стройте духовный Эфес, и пусть старый физический Эфес стоит в человеческой памяти как его центр, как средоточие.

Итак, мы имеем перед собой образ Древней Азии с её мистериальными центрами, а на переднем плане Эфес и учеников его мистерий. Мы видим горящий Эфес, а затем видим экспедиции Александра, которые перенесли на Восток вклад Греции в прогресс человечества, так что в Азию вернулись в форме образов то, что она утратила в своей реальности. Всматриваясь в Восток и давая нашему внутреннему видению оторваться от потрясающих событий, которые мы там наблюдаем, мы можем увидеть в истинном свете эту древнюю главу человеческой истории. А затем мы постепенно распознаем на переднем плане восход римского мира, мира средневековья, мира, который продолжается до нашего времени. Все другие разделения истории на периоды – древний, средневековый и новый, или как их ещё могут называть – ведут к ложным представлениям. И если вы глубоко и внимательно изучите картину, которую я поставил перед вами, тогда она даст вам истинное проникновение в европейскую историю вплоть до наших дней, истинное проникновение в то, что подарили миру походы Александра Великого!

Аристотель и Александр

Вы должны знать, что в Герострате действовали известные духовные силы. Он был, так сказать, последним клинком, обнажённым некоторыми духовными силами из Азии. Когда он швырял горящий факел в храм в Эфесе, за ним стояли определённые демонические существа, он был мечом или факелов в их руках. Аристотель и Александр противостояли деятельности этих существ. Благодаря походам Александра естествознание Аристотеля проникло в Азию, добротное естествознание распространилось повсеместно. Повсюду в Азии Александр основывал академии, и эти академии превращал в обители древней мудрости, где еще долго могло продолжаться ее изучение. Туда всегда могли прийти мудрецы из Греции и найти там прибежище. Благодаря Александру естествознание было перенесено в Азию.

В Европу это глубокое естествознание не могло проникнуть тем же образом. Европа не могла его принять – она хотела только внешнего знания, внешней культуры, внешней цивилизации. Поэтому ученик Аристотеля Теофраст извлек из аристотелизма то, что Запад мог воспринять, и распространил. Это были по большей части логические сочинения. Но и это очень важно. Ибо все сочинения Аристотеля имеют ту особенность, что они читаются иначе, чем сочинения других авторов. Если современный человек читает Платона с истинно духовным чувством и с медитативным настроением, то возникает ощущение, что он вырастает за пределы своего физического организма. С Аристотелем дело обстоит иначе – вы почувствуете, что он непосредственно работает в физическом человеке. Ваша физическая природа делает шаг вперёд через чтение Аристотеля. Его логика действенная; это не логика простого наблюдения и рассмотрения, это логика, которая действует во внутреннем существе. Сам Аристотель на голову выше всех педантов, которые пришли за ним и развили логику, исходя из него. В некотором смысле мы можем сказать, что сочинения Аристотеля понимают правильно только тогда, когда рассматривают их как книги для медитации.

А теперь поймите, что естествознание, которое Аристотель мог передать Александру, требовало для своего постижения таких душ, которые ещё соприкасались с духом Эфесской эры, – со временем, что предшествовало сожжению Эфеса. Такие души могли быть найдены только в Азии или в Египте; и именно туда это природоведение, проникающее в существо природы, было принесено походами Александра. Только позднее и в разбавленной форме оно пришло в Европу. Сочинения Аристотеля, которые непосредственно проникли в Европу, были его сочинениями по логике и философии. Они выжили и обрели новую жизнь в средневековой схоластике.

Таким образом, у нас есть два этих течения. С одной стороны, мы всегда имеем поток мудрости, который растекается вширь и вглубь среди простого народа, – это тайный источник многих средневековых мыслей и взглядов. Это посев, который когда-то давно, благодаря своим походам, Александр перенёс в Азию, а теперь он снова вернулся обратно в Европу разными путями – через арабов, с крестоносцами. Мы находим его в каждом уголке Европы незаметно струящимся в скрытых местах. В эти места приходили люди, вроде Якоба Бёме, Парацельса и многих других, чтобы воспринять то, что пришло туда окольными путями. И у нас в Европе было гораздо больше народной мудрости, чем обычно признаётся. В средневековых монастырях жила алхимическая мудрость: не та алхимия, что демонстрирует просто превращения материи, но алхимия, которая постигает внутреннюю природу изменений самого человеческого существа во Вселенной. Тем временем признанные школяры были заняты другим Аристотелем, – дурно понятым, приглаженным, «логизированным». Но и эта философия Аристотеля, которую изучали схоласты и последующие ученые, принесла-таки Западу благодеяние. Ибо только в XIX веке, когда разучились понимать Аристотеля и просто изучали его, как обычные книги, а не книги для упражнений в медитации – только в XIX веке вышло так, что люди больше ничего не получали от Аристотеля, потому что он больше не жил, и не действовал в них, ибо стал не книгой для упражнений, а предметом изучения.

Компьютерная реконструкция

Пока присутствовал настоящий Аристотель, была тренировка, дисциплина, упражнения, которые человек получал от его трудов. Внутри некоторых орденов и в жизни определённых замкнутых кругов род внутренней дисциплины по Аристотелю культивировался вплоть до последних десятилетий XIX века. Тогда ещё можно было повстречать последние побеги Аристотелевой мудрости, которую Александр принёс в Азию, Африку и Испанию. Эта та же самая мудрость, которая обрела новую жизнь в Якобе Бёме, Парацельсе и некоторых других. Существует поистине удивительное взаимодействие во всех этих вещах. Ибо мы можем видеть, как в них присутствовали походы Александра и учение Аристотеля, – чтобы не дать порваться нитям, что связуют человека с древней духовностью, как бы прострочить ими грядущую материалистическую цивилизацию, дабы они выдержали до того времени, как будут даны новые духовные откровения.

С этой точки зрения мы можем обрести правильное понимание исторических событий, ибо часто то, что кажется бесполезными начинаниями, чревато глубоким значением для исторического развития человечества. Легко сказать, что экспедиции Александра в Азию и Египет прошли и миновали. Но это не так! Легко сказать, что Аристотель перестал существовать в XIX веке. Но существовать он не перестал! Оба потока продолжались до того времени, как стало возможно обновить жизнь духа! Наша задача – воспринять во всей полноте поток духовной жизни, льющийся на нас с высот. Ибо теперь мы находимся в таком периоде, который означает настоящий переход к духовному раскрытию человечества. И если мы не осознаем этих удивительных связей и того, как глубоко настоящее связано с прошлым, тогда мы окажемся поистине слепыми к важным событиям, которые происходят вокруг нас в духовной жизни нашего времени. Большинство людей нашего времени беспробудно спят в отношении самых важных событий, и наша задача разбудить их. В нашей памяти должен жить тот факт, что физическое есть майя, что мы должны искать правду о языках огня в духовном пламени, которое теперь надлежит возжечь в наших сердцах и душах и из материального пепелища Эфеса должен для нас возникнуть духовный, живой Эфес! Тот Эфес, который, сжигая себя, возводил Александр Великий! Тот Эфес, который, как Олимпийский огонь, мы принимаем сегодня из его рук!

Да будет так!

Явное и тайное – В. Дёмин

Великая магическая триада Древности

Главное направление походов Александра Великого – Восток. Однако, упорно продвигаясь навстречу солнцу, македонцы несколько раз уклонялись в сторону Полярной звезды. Так случилось в Персии, когда, разгромив Дария, победители устремились ему вдогонку, да так, что, форсировав неприступный Гиндукуш, очутились в Средней Азии и достигли современного Самарканда. Так было и в Индии, где войска великого завоевателя нередко уклонялись на север. Александр Македонский уже при жизни удостоился пристального и всеобщего внимания, как со стороны профессиональных писателей и хронистов, так и со стороны народных масс: в молве и фольклоре они превратили непобедимого пришельца в легендарный, почти мифический образ. Но именно в устных преданиях запечатлелись такие детали и подробности, которых и в помине нет в исторических хрониках.

Можно ли доверять подобным сообщениям? Почему же нет, если учесть, что по свидетельству Плутарха, сам Александр придавал огромное значение устным и тайным знаниям. Когда во время похода он вдруг узнал, что его учитель – великий философ Аристотель – где-то приоткрыл завесу над подобными сокровенными знаниями, он в письме обрушился на своего наставника с упрёками: «Александр Аристотелю желает благополучия! Ты поступил неправильно, обнародовав учения, предназначенные только для устного преподавания. Чем же будем мы отличаться от остальных людей, если те же самые учения, на которых мы были воспитаны, сделаются общим достоянием? Я хотел бы превосходить других не столько могуществом, сколько знаниями о высших предметах. Будь здоров». Вот так-то – не больше и не меньше: обладание высшим знанием для ученика Аристотеля важнее, чем любая из блистательных побед на поле боя!

Что в таком случае это за тайные знания, коими так дорожил Александр? Следует сразу сказать о великой магической триаде Древности, которая не давала покоя многим властителям (да и простым смертным тоже) разных эпох и народов. Компоненты Триады: Бессмертие (Вечная молодость), Абсолютное оружие и Универсальное знание. Понятно, что всякого, кто замыслил стать царём Вселенной, в первую очередь притягивало Абсолютное оружие, о котором так подробно рассказывают древние сказания о великих битвах богов и героев – эллинские «Титаномахия» и «Гигантомахия», индийские «Махабхарата» и «Рамаяна», другие архаичные источники. Нужно только научиться видеть в информации безвестных сказителей не вымысел, а облаченные в символически-образную форму точные сведения о стародавнем прошлом. Индоевропейский эпос и фольклор переполнены описанием кровопролитных войн, которые вели индоарии, совершенной военной техники и таинственного всеуничтожающего оружия, которое называли Астравидья или «оружие Брахмы». Нечто подобное рисует и древнегреческая «Титаномахия», описывающая в ужасающих подробностях смертельную борьбу олимпийских богов и титанов за власть над миром.

В эллинских мифологических сказаниях прямо говорится о Гиперборее, где, судя по всему, и происходила эпохальная битва. Как рассказывает римский астроном II века новой эры Юлий Гигин, после решающей победы, одержанной богами-олимпийцами, они спрятали чудо-оружие в Гиперборее. Дословно Гигин говорит о том, что свою всепоражающую «огненную стрелу» и Перун (молнию) Юпитера Солнцебог Аполлон «зарыл на Гиперборейской горе». Мифологизированные сведения о древнем чудо-оружии содержатся в преданиях многих народов мира, а в Центральной Азии и ее северо-восточных регионах бытует обширный цикл сказаний о Гэсэр-хане, обладателе таинственного оружия.

Александр Македонский искал такое оружие как в Индии, куда вторгся после завоевания Бактрии и Согдианы, так и за её пределами. В самом деле, где еще можно было найти ключ ко всем мучавшим молодого царя загадкам зримого и незримого мира. Считая себя прямым наследником легендарного героя Эллады – Геракла и горячо почитая бога виноделия Диониса, Александр отлично знал: некогда оба героя вторгались в Индию. Как выглядело Абсолютное оружие ведийских богов никаким секретом никогда и ни для кого не было: во все времена и по сей день его можно увидеть на иконографических изображениях. А молниемет Индры – ваджра – сделался объектом религиозного поклонения, как в индуизме, так и в буддизме – особенно в ламаизме. Модели и рисунки неотразимого изобретения арийских богов доказывают несомненный факт его существования, но ничуть не приближают нас к разгадке принципа «механизма» его действия. Какая энергия использовалась, как осуществлялась её накачка и преобразование во всё испепеляющие молнии, кто и где создавал эти шедевры военно-технической мысли – всё это оставалось тайной за семью печатями уже в эпоху Александра Македонского.

Новый владыка мира прекрасно знал, что интересующие его сведения сохранились в памяти профессиональных хранителей древнего знания. Таковыми во все времена выступали жрецы и священнослужители. Во времена македонских завоеваний к ним относились: в Индии – брахманы, в Персии – зороастрийские маги (маги – племя жрецов), в Вавилонии, входившей в то время в состав Персидской державы – халдейские мудрецы. По мере продвижения македонского войска в глубь Азии Александр подолгу общался с такими хранителями древнего сокровенного знания. Мало кто из них соглашался сразу же посвятить царя в «тайну тайн». Сговорчивее всех оказались вавилонские жрецы. Их удалось быстро привлечь на свою сторону, задобрить подарками и вниманием – да так, что те сами провозгласили молодого вождя «Царём Всего» – как по традиции именовались владыки Ассир-Вавилонии. Случилось это, когда македонская армия без боя вошла в Вавилон – крупнейший и знаменитейший город древнего мира и задержалась там на 34 дня.

Действительно, и рядовое население, и жреческая элита, одинаково страдавшие от насильно насаждавшихся персидских порядков и чуждой культуры, рассматривали македонцев как освободителей и предпочитали иметь дело с просвещённым и любознательным царем Александром, с уважением и повышенным интересом относившимся к древней религии и традициям Месопотамии. Халдейские жрецы-маги владели необъятным знанием, происхождение которого терялось в недосягаемых глубинах прошлого. Хронологию человеческой истории отсчитывали от некоторой реальной точки, отстоявшей от эпохи Александра Македонского почти на четыреста тысяч лет, вели счет космопланетарным катаклизмам, когда-либо обрушившимся на Землю. И вообще – они считались во все времена искусными астрономами, астрологами и прорицателями (см главу «Герой – предопределением свыше. Постатлантический период»). У кого же, как не у них – хранителей древнейших знаний и традиций, – можно было выведать то, что так интересовало царя Александра. С присущей ему настойчивость, не терпящей никаких возражений, он и узнал многое из недоступного простым смертным. Более того, получил в свое распоряжение некоторые документы и карты.

Когда македонская армия оказалась в Индии, тамошние мудрецы по всем вопросам отсылали грозного и любознательного царя к устным текстам, в коих со всеми подробностями рассказывалось об Абсолютном оружии богов индоариев. По правде сказать, такой оборот не слишком удовлетворял Александра. А вот персидские хранители древней сакральной информации – мобеды – предпочитали вообще умалчивать о древнем сокровенном знании. Александр знал, что может обойтись без несговорчивых магов, ибо все, что они так тщательно хранили в своих седовласых головах, давно было перенесено на пергамент и собрано в одной из самых величайших и едва ли не самых древних книг человечества – Авесте. Как и в вавилонских манускриптах, здесь также можно было узнать о прекрасной северной прародине всех арийцев – Арьяна Вэджа («Арийском просторе»), где некогда царил Золотой век и жили счастливые люди.

Притяжение Севера

В дошедших до нас жизнеописаниях Александра Македонского сохранилась, в лучшем случае, половина из того, что было на самом деле. Остальное вошло в устные предания, значительную часть из которых донесли до нас великие поэты и мыслители Востока – перс Фирдоуси, азербайджанец Низами и узбек Навои. В литературном наследии всех трёх есть поэма, посвящённая Александру Македонскому, и в её название входит арабское имя Александра – Искандер. У Фирдоуси это поэма «Шахнаме», у Низами – заключительная часть Пятерицы – «Искандер-наме», у Навои – «Стена Искандера». Последнее название особенно характерно и доказательно, ибо почти все целиком посвящено, как считалось на Востоке, главному северному деянию Александра – постройке протяжённой каменной стены, сравнимой разве что со своей великой китайской сестрой.

Разные авторы по-разному приводят подробности этого грандиозного строительства, но суть в них одна: Искандер – Александр вместе со своим войском двинулся на Север, в Страну Мрака, где его целью было познание третьей составляющей Великой триады – тайны Бессмертия, а каменная стена – не самоцель, а всего лишь средство обезопасить себя от неожиданного и вероломного нападения. Согласно восточной традиции на севере обитали загадочные народы Йаджудж и Маджудж (в Библии Гог и Магог). В Коране они упоминаются в связи с рассказом о мифическом герое Зу-л-Карнайне, что переводится как «Двурогий», и сливается с образом Александра Македонского – Искандера, также прозванного Двурогим, так как он носил рогатый шлем, а также рога символизировали Бога Амона. Этот герой по воле Аллаха обладал великой властью и совершил поход к пределам мира. Там на далёком севере он и столкнулся с ужасными и нечестивыми народами, для защиты от которых он воздвиг высочайшую стену, её огромные каменные блоки были скреплены расплавленным железом.

Где-то в Сибири, в пространстве от Алтая до Ледовитого океана, а также между Уральскими горами и Байкалом до сих пор находятся останки этой стены (по другой версии – башни). Кроме того, от тех времен повсюду видны развалины древних городов, тех самых, где жили северные аборигены, сдерживавшие натиск воинственных Йаджудж и Маджудж. Где именно находились эти города, современным археологам пока известно очень мало. Зато сохранились многочисленные и подробные описания арабских путешественников, посетивших средневековую Сибирь. В одном из них говорится: «…Купцы наших стран не забираются дальше города Булгара; купцы булгарские ездят до Чулымана (на Каме), а купцы Чулыманские ездят до земель Югорских, которые на окраине Севера. Позади их уже нет поселений, кроме большой башни, построенной Искандером на образец высокого маяка; позади ее нет пути, а находятся только мраки…». В приведённом фрагменте, типичном для арабских географических сочинений, речь идёт в основном о территориях, расположенных в заполярных областях Приуралья и Приобья. Описание относится к XIV веку. Но есть ещё более ранние свидетельства, записанные на четыре столетия раньше. В «Книге путей и стран», принадлежащей географу Ибн Хордадбеху (820-812), приводится рассказ ещё одного арабского купца, побывавшего на территории Южной Сибири и Урала и также проследовавшего на Север. Он своими глазами видел руины многочисленных городов и как правоверный мусульманин посчитал, что виновниками их разрушения могли быть только легендарные Йаджудж и Маджудж.

«…20 дней мы ехали по местности, где все селения были разрушены и нам сказали, что они подверглись нападению Йаджудж и Маджудж. Наконец мы достигли крепостей, построенных рядом с горой, по ущельям которой проходила стена. В этих крепостях живёт народ, говорящий по-арабски и по-персидски (речь может идти о людях, владеющих арабской грамотой и понимающих арабский и персидский языки, сами же они не обязательно являются арабами или персами). …Затем мы достигли города, называемого Ика. Он имеет железные ворота, вокруг него имеются пашни, а в городе есть мельницы. Это тот самый город, где поселился Зу-л-Карнайн со своим войском. …Затем мы достигли высокой горы, на которой возвышались крепость и стена, построенная Зу-л-Карнайном. Там между двумя горами есть ущелье, это дорога, через которую вышли и расселились по земле Йаджудж и Маджудж. Фундамент стены заложили на глубине тридцати локтей с помощью железа и меди, затем поставили две опоры… Вся постройка состоит из железных плит…».

К сожалению современных археологов эта проблема, похоже, мало интересует. Зато она очень манила средневековых учёных и поэтов. Опираясь на сохранившиеся устные предания, они составили впечатляющую картину деяний Искандера (с удивительно подробным описанием технологии строительства стены):

Но выше говорилось, что стена была лишь средством обезопасить себя, а цель – составляющая Великой Триады – тайна бессмертия! Вот почему Искандер (или посланный им отряд) так упорно продолжал продвижение на Север, к пределам арктической прародины, где далеко за полярным кругом, в Стране Мрака (т. е. полярной ночи) сохранился, по преданиям, источник «Живой воды» – эликсира бессмертия и вечной молодости.

Как рассказывает Низами, во время этого многотрудного пути македонскому войску пришлось соприкоснуться и вступить в противоборство с древними руссами. Низами располагал на сей счет какими-то важными, ныне утраченными сведениями, возможно даже письменными источниками, хотя и устных хватало. В результате, благодаря грандиозной поэме Низами, сегодня о наших древних пращурах можно узнать больше, чем в иных летописях:

Русский лубок 17 в.

Дальше описывается великая битва и встреча завоевателя Вселенной с седовласым хранителем Северной традиции, который поведал вождю македонцев о Золотом городе и тайне Живой воды. Приведённые факты перекликаются с известным и очень популярным прошлом предании о том, что Александр Македонский – личность, исключительно популярная в Древней Руси – после завоевания Индии и общения с мудрецам, вовсе не повернул назад, а с небольшим отрядом устремился к Северу, дабы достичь райского Белого острова (расположенного в Ледовитом океане) и выведать тайну бессмертия. В «Чертежной книге Сибири», составленной выдающимся историком и географом XVIII века Семеном Ремезовым близ изображения низовий Амура начертано: «До сего места царь Александр Македонский доходил, и ружье спрятал и колокол оставил». Какое «ружье» могло быть в руках царя Александра? А не было ли это тем самым молниеметным оружием, которое когда-то Аполлон скрыл в Гиперборее, а потом оно попало в руки покорителя Вселенной и новому его обладателю пришлось чудо-огнемет перепрятывать? Больше вопросов, чем ответов.

В древнерусском тексте переводного романа «Александрия» ведётся подробный рассказ о приходе Александра к берегам Ледовитого океана, о переправе на заветный остров, именуемый Макарийским, что в переводе с Греческого означает «Блаженный» (и, следовательно, полностью соответствует сведениям античных авторов об Островах Блаженных, где жили титаны, и царил Золотой век). Мои замечания: В разных источниках говорится по-разному: в одних Александр не смог испить Живой воды, а в других ему это удалось. Суть в другом: в памяти людей он действительно остался молодым и прекрасным Победителем, а это и есть Истинное Бессмертие и Вечная Жизнь.

Уходя с берегов Ледовитого океана и оставляя за спиной Белый Остров, Александр Македонский успел продиктовать и оставить на сохранение жалованную грамоту о незыблемых привилегиях на веки вечные всему роду славян (или московитов, – так сказано в одном из вариантов дошедшего текста). Документ сей переписывался и трактовался бессчетное количество раз. Я приведу перевод, заимствованный из прижизненного издания «Хроники всего мира» Марцина Бельского (1551):

«Мы, Александр, сын Верховного бога Юпитера на небе и Филиппа, короля Македонского на земле, повелитель мира от восхода до захода солнца и от полудня до полночи, покоритель Мидийского и Персидского королевства, Греческих, Сирийский и Вавилонских и т.д. Просвещенному роду славянскому и его языку милость, мир, уважение и приветствие от нас и от наших преемников в управлении миром после нас. Так как вы всегда были с нами, в верности искренни, в бою надежны и храбры и всегда неустанны были, мы жалуем и свободно даем вам навечно все земли от полунощного моря великого Ледовитого океана до Итальянского скалистого южного моря, дабы в этих землях никто не смел поселяться или обосновываться, но только род ваш, и если бы кто-нибудь из посторонних был здесь обнаружен, то станет вашим прислужником со всем своим потомством навеки…».

Кипарисовый сундук

Выше говорилось, что в Вавилоне Александр получил от халдейских мудрецов документы и карты. Они повергли его в смятение. Сокровенные тайные документы восходили к древней Северной цивилизации. Александр хранил эти дары халдейских мудрецов в специальном кипарисовом сундуке, закрытом на замок. Когда Александр умер, сундук достался одному из его преемников, полководцу Селевку Никатору, ставшему владыкой Вавилонской сатрапии, а затем и царем обширных прилегающих земель. Кипарисовый сундук пришлось вскрывать топором. Хранившиеся в нем документы оказались столь беспрецедентными, что новый хозяин приказал спрятать их как можно дальше.

Обстановка на Ближнем Востоке во все времена оставалась нестабильной и взрывоопасной. Преемники Александра Великого – диадохи, вступили друг с другом в кровопролитную войну, и Селевк был вероломно заколот кинжалом сыном своего бывшего сподвижника, полководца Птолемея, также ставшего царем. Наследникам, делившим власть и расширявшим границы нового царства, долгое время было не содержимого кипарисового сундука. Но пришло время, когда вспомнили и о бумагах Александра. Реакция новых хозяев была та же, что и их предшественников: запрятать все как можно дальше.

Шли века, менялись династии. Наследницей царства Селевкидов стала Византия. О рукописном сокровище, хранившемся в кипарисовом сундуке Александра Великого, казалось, все позабыли. Между тем оно, наряду с другими реликвиями и драгоценностями, преспокойно хранились в подземных тайниках Иерусалимского храма. Наступила эпоха крестовых походов. После захвата Иерусалима в 1099 году и образования Иерусалимского королевства Храмовая гора на некоторое время была взята в аренду основателями ордена тамплиеров (храмовников). В течение нескольких лет они вели тайные раскопки. Результат – сказочное обогащение ордена, ставшего (после гибели Иерусалимского королевства под натиском мусульман) одной из влиятельнейших сил средневековой Европы.

Дальнейшее хорошо известно: разгром ордена французским королём Филиппом Красивым, сожжение магистрата, поголовное уничтожение рыцарей. Куда исчезли баснословные сокровища – до сих пор не ясно. Куда девался рукописный архив ордена, где все это время хранились бумаги и карты Александра Македонского, полученные им от вавилонских жрецов, – тоже неясно. Однако, спустя несколько веков, сведения о них стали появляться то здесь, то там. Сначала утечка информации произошла в XV–XVII веках в области картографии: в разных местах и в разное время возникали карты, на которых изображены либо территории, существовавшие в стародавние времена, либо земли, ещё не открытые европейцами к тому времени.

К наиболее известным «чертежам», всплывшим на поверхность в эпоху Великих географических открытий, относится изображение исчезнувшего арктического материка Гипербореи, сделанное самым известным картографом всех времён и народов – фламандцем Гегардом Меркатором (1512-1594), на котором Гиперборея изображена, как огромный материк, окружающий Северный полюс и с высокой горой (Меру?) посередине. При этом есть достаточно оснований полагать, что в руках Меркатора имелась какая-то древняя карта, восходящая к эпохе Александра Великого, о чем он сам как-то обмолвился в написанном по латыни в 1580 году письме-инструкции в связи с подготовкой очередной английской экспедицией для открытия северо-восточного прохода в Китай. На этой, не сохранившейся до наших дней карте, Северный Ледовитый океан значился судоходным, и это привело ко многим трагедиям, таким как гибель В. Баренца. Почему спрашивается, великий голландский мореплаватель так упорно продвигался на восток, не обращая внимания на непроходимые дрейфующие льды? Потому что знал: есть карта, где обозначен свободный путь кораблям вдоль северного побережья Евразии или же мимо полюса.

Среди карт, восходящих к наследию Александра Македонского, в первую очередь следует назвать творение, принадлежащее турецкому адмиралу XVII Пири Рейсу. Как и карта Меркатора, оно было срисовано с древнего первоисточника, восходящего к эллинистической эпохе. Карту сию (точнее несколько карт) турки, скорее всего, обнаружили в императорском книгохранилище после захвата и разграбление Константинополя. Конкретно Пири Рейс говорит о 20 схемах Александра Македонского, кои он видел своими глазами и использовал в нужных целях. На одной из них было изображено перерисованное турецким адмиралом в 1513 году не только неизвестное ещё в Европе побережье Бразилии, но и Антарктида во всех ее подробностях. В собственноручной приписке на полях Пири Рейс сообщает, что похожим картографическим источником воспользовался в свое время Христофор Колумб и, следовательно, прославленный мореплаватель никакой Америки не открывал, а лишь проследовал по маршруту, известному задолго до него.

Всё выше изложенное и ещё многое другое доказывает: древнейшие картографические первоисточники существовали и были доступны достаточному числу избранных и посвящённых. Скорее всего, карты Александра македонского существуют и поныне, глубоко спрятанные в тайных архивах, которые не рассекречивают только потому, что в таком случае станут известными и другие сведения, обнародование которых до сих пор считается нежелательным. Хотя определённые сведения продолжали просачиваться в мир и в XVIII–XIX веках. Данные о баснословно далёкой древности, распространялись по масонским каналам, что связано с тем, что архивы тамплиеров не погибли, а в главных, и наиболее ценных своих частях, достались французским масонам. Даже Екатерина II, объявившая масонам войну, воспользовалась их тайными сведениями, и с помощью великого Ломоносова, организовала две секретные экспедиции к Северному полюсу.

Но вернёмся к тому, что же могло так потрясти Александра Великого, когда он увидел переданные ему жрецами, документы. Можно представить, что перед ним распахнулся весь мир, конца и края которого он так жаждал достичь. Оказывается, никакого конца нет и в помине, а земля, властелином коей он стремился стать, – всего лишь почти невидимая песчинка в бесконечном Космосе. Великие астрономы и историки, халдейские мудрецы, бережно хранили древнейшие знания о Земле, как шарообразной планете среди сонма других, подобных ей. Они хранили знания о летающих колесницах, подобных птицам и о тех, кто видел Землю со стороны. Но подобные знания, как они считали, могли отравить тело и мозг, быстрее змеиного яда. Это знание было не страшно только избранникам богов, напротив – оно им было жизненно необходимо, поэтому они принесли его Александру.

Что они могли ему ответить на слова: «Я хочу знать всё»? Можно представить себе каков был их ответ: «Всё не дано знать никому. Всё знают только боги, да и то не все, а главные из них. Остальные – а также герои и пророки из числа людей, отмеченные печатью Бога, – довольствуются только тем, что им положено знать в данный момент. Если боги захотят сообщить нечто предназначенное одному тебе, они явятся во сне или найдут другой способ приоткрыть завесу над тайным знанием. Универсальное и абсолютное знание принадлежит всем и никому. Оно, как утренний туман над поверхностью моря, разлито по всей необъятной вселенной, и простым смертным, если на то будет воля бога, открывается постепенно и по крупицам».

Среди документов, доставленных Александру Македонскому халдейскими магами, были не только карты. В древних манускриптах содержалась также бесценная и, не предназначавшаяся для простых смертных, информация о далёком прошлом Земли и всего безграничного Космоса, о бесчисленных разумных существах, рассеянных по Вселенной, о бессмертной субстанции – источнике универсального знания, разлитой по всему бесконечному миру и способах приобщения к абсолютной мудрости веков и тысячелетий, о расах и цивилизациях, предшествующих земному человечеству и многое, многое другое.

P. S. Кипарисовый сундук Александра Великого, сейчас мы только приоткрыли его. Это вечное универсально знание пробивается в наш мир с потом и кровью, через каменные стены нашего сознания, которыми мы окружили себя и в полной уверенности ощущаем нормально живущими. Но время пришло – скоро крышка сундука откроется полностью, в переносном смысле конечно, и нам придётся пережить это потрясение, как пережил его Александр. Он продолжил свой Путь в Бессмертие, но мы идём тем же путём – Путём, которым шло, и будет идти всё человечество – Путём Посвящения. Да будет лёгким наш Путь!

Таинственное искусство побеждать

История одного мифа – Е. Косолобова

Александр Великий глазами историков:
герой для греков и римлян, пророк
для арабов, миф для Запада.
 

Юный Александр 1 век до н. э. Париж, Лувр, мрамор

Когда сталкиваешься с великим человеком, всегда хочется немного приоткрыть завесу его тайны и понять, в чем же заключено его величие. Есть люди великие в масштабах своей страны или в рамках какой-то культуры, но иногда встречаются те, кто оставляет след практически в любой культуре и во все времена. Александр царит уже больше двух тысяч лет, и его слава простирается от Исландии до Китая. Более чем на 30 языках мира существуют легенды о его рождении и смерти. Он становится сказочным богатырём, освободителем и защитником слабых, героем рыцарских романов и суфийских притч. Чем объяснить этот феномен? Всегда, когда мы сталкиваемся с историей жизни великого человека, очень трудно разделить реальную историю и миф, потому что чем более знаменита личность, чем более грандиозны его дела, тем быстрее она мифологизируется в сознании людей. И вот уже две с лишним тысячи лет невозможно сказать, где заканчивается Александр – реальный человек и где начинается Александр – миф. Подобно тому, как существуют два полушария головного мозга – рациональное и творческое, существуют историческая и мифологическая традиции, и мы не можем обойтись без обеих.

Наверное, ни один исторический персонаж не занял такое место в мировой литературе, как Александр Великий. Существует две основные тенденции повествования об Александре: западная – историческая и восточная – литературная и фольклорная. Западную – представляют римские историки, которым принадлежат классические труды об Александре: Арриан, Плутарх, Квинт Курций Руф, Диодор, Юстин и многие другие. Восточные предания берут свое начало из романа александрийского историка Псевдо-Каллисфена. Название «восточные предания» довольно условно, скорее их надо называть литературной и фольклорной традицией, потому что к ним принадлежат средневековые русские и западные легенды. Сам роман не сохранился, но дошел до нас в огромном количестве переводов и версий. Этот роман послужил основой сказок, суфийских притч, средневековых рыцарских романов и знаменитой русской «Александрии».

В легендах и преданиях разных народов Александр становится «универсальным героем». Существуют легенды об Александре: сказочном богатыре-освободителе, защитнике слабых, царе-мудреце, царе-рыцаре и т.д. В разных культурах Александр наделяется разными качествами, в каждой он становится неким собирательным образом идеального царя. Например, греки видят своего царя поборником свободы, он пишет письмо афинянам: «было бы нелепым, если бы я, поборник свободы и враг варваров, захотел разрушить Афины – оплот свободы». «Греческий» Александр не только завоевывает персов, но показывает разницу между царём-эллином и персидским царём-варваром, между эллинской и варварской культурой. Для своих воинов он гарант справедливости. На Востоке Александр – Искандер уже не просто олицетворяет благородного и сильного государя, это восточный идеал царя – царь-герой и мудрец в одном лице. В произведениях суфиев и сказках Искандер не просто завоевывает дальние страны, но странствует по свету в поисках истины. Царь-философ достигает величайшей чести в исламе – он становится одним из пророков, он призван в своих странствиях, обойти четыре стороны света и будить души людей. В средневековой Европе Александр становится величайшим из рыцарей, он олицетворяет рыцарское представление об идеальном короле.

Русская Александрия становится своего рода энциклопедией и одной из самых любимых книг на протяжении средневековья. В ней описываются сказочные страны и народы, чудесные растения и животные, волшебные камни. И сам Александр – сказочные богатырь – очищает землю от всякой скверны и чудовищ, побеждает Гогов и Магогов. Сюжет об Александре, возносящемся на небо за живой водой, нередко встречается на древнерусских храмах (например, на Дмитровском соборе во Владимире). Вообще, поиск Александром живой воды – один из излюбленных сюжетов в любой традиции. Царь поднимается в небо, уходит в Тёмную страну далеко на севере, доходит до границ царства мёртвых, но всё равно не может достичь бессмертия.

Ещё один универсальный сюжет – путешествие Александра в три мира: в подземное царство, на дно морское и на небо на колеснице с орлами. Царю Александру недостаточно быть царем земли, и он поднимается на небо в поисках божественного Знания, но уходит ни с чем; хоть он совершил и достиг всего, что возможно для человека, но не в силах стать богом. Предания рассказывают о несбывшейся мечте Александра – возродить идеал древнего царя-бога. Неизвестно верил ли действительно Александр в свое божественное происхождение или это был мудрый политический шаг, но он получил подтверждение этому от оракула Амона. Могло ли входить в его планы возродить традиции древних царей? Теоретически, да. Ведь известно, что Александр шел в свой поход, вдохновлённый образами Геракла, Диониса и Ахилла, он знал и уважал древнюю мифологию и традиции, относился с почтением к пророчествам и знамениям, а в Персии отдал дань уважения гробнице Кира – другого великого царя древности.

Для самого Александра огромную роль играли греческие герои Геракл и Дионис, поскольку из живших прежде только они посетили Азию – Геракл в своих странствиях, а Дионис – когда устанавливал собственный культ и мистерии. Особенно важен был Дионис, потому что он всегда являлся для греков критерием освоения чужого пространства. Интересный момент: Александр следует в своем пути героям древности, но в то же время сам становится героем для последующих поколений. В традиционных обществах герой являлся своего рода моделью поведения и существования для других людей, и поэтому неслучайны испытания, которые он проходил и трудности, с которыми сталкивался, как неслучайны те качества, которые он проявлял. Например, знаменитая легенда о гордиевом узле: Александр разрубает узел одним ударом и становится царём Азии. Но эта легенда неслучайно связана именно с Александром, который не просто завоевал полмира, но, по сути, разрушил старый привычный мир и создал новый, причём в невероятно короткие сроки. В мифологии же сам акт разрубания узла символизирует разрушение старых связей, старых форм.

В традиционных обществах изначальные божественные модели передавались в мифах и проживались в ритуальных действиях. Например, в особые моменты жизни человека и природы, когда подходил к концу какой-то цикл и начинался новый (Новый год, смерть и рождение) всегда обыгрывался миф, повествующий об изначальном сотворении мира, которое происходило через битву света и тьмы, и победу света (битва Георгия со змеем, Индры и Вритры в Индии, Мардука и Тиамат в Месопотамии и др.). Подобные модели представляли и герои. Человек традиционного общества через проживание уже существующей модели, через следование «по стопам» героя или бога участвовал в великом мировом процессе и поддерживал традиции своих предков – его действия теряли свою случайность. Поэтому для Александра и его войска было небезразлично, первыми ли они идут в далекие, неизведанные восточные земли, без карт, без проводников, не зная, с чем им придётся столкнуться, имея только смутное представление о сказочных существах и чудовищах, населяющих край земли, или же они повторяют путь, уже когда-то пройденный героем.

Ещё один пример универсального для разных культур мифа – рождение героя от бога или богини. Все великие герои имеют полубожественное происхождение – Геракл, Тесей, Ромул, Гильгамеш и т.д. Это свидетельствует о том, что герой не принадлежит ни к миру людей, ни к миру богов, а занимает положение посредника между ними, того, кто может приносить божественную волю на землю. И существование у Александра божественного отца Зевса-Амона – не что иное, как приобщение его к статусу героя или полубога. В Македонии находят изображения Александра с рогами барана – бога Амона. В средневековье в исламе появляется образ Искандера Зу-л-Карнайна, «Искандера Двурогого», а рогатый царь – один из древних символов Посвященного, царя-жреца.

По поводу божественного происхождения Александра есть ещё одно соображение из области психологии. Психологи юнгианской школы утверждают, что великие люди часто бывают носителями и выразителями универсальных общечеловеческих ценностей, великих идей или архетипов. И такой человек своими мыслями и действиями выражает уже не только собственную личность, но становится своеобразным «гнездом» для архетипа, проводником, посредством которого выражается сверхчеловеческое и общечеловеческое. Эти архетипы (или великие Идеи Платона) «выбирают» человека, способного принять их и передать более доступным способом другим людям. Так рождаются великие мастера искусства, гении и люди, подобные Александру, являющиеся ключевыми фигурами в истории. С этих позиций Александр, как сын бога, приобретает еще одно значение.

По сути, Александром было предпринято нечто невиданное раньше: попытка создать империю, которая объединила бы Запад и Восток. Судя по всему, первоначально Александр был вдохновлен идеей своего учителя Аристотеля создать под эгидой эллинской культуры великое всемирное государство, но постепенно его замыслы изменились. Александр видел свою миссию не в отмщении персам за все войны и поругание греческих святынь, но в том, чтобы создать принципиально новый мир, который не разделялся бы на эллинов и варваров, где, по словам Плутарха, столицей и акрополем был бы лагерь Александра, все добрые люди считались бы гражданами, а все дурные – чужестранцами. Идея невероятная по своему масштабу и практически невыполнимая даже сейчас – братство людей, общество, построенное по принципу гомонойи (согласие сердец). Позднее эта идея будет выражена и развита стоиками: «Все люди – граждане мира. Мир для всех один», – скажет основатель стоической философии Зенон. После коронации в Египте и предсказания оракула Амона Александр начинает многолетнюю и планомерную работу по созданию государства, которое могло бы соединить элементы разных культур: через армию – образовав македонско-иранскую армию, через смешанные браки, через постройку новых городов, перенимая восточные обычаи и культы богов, и пытаясь приучить к этому своих военачальников. В дневниках царя после его смерти находят план введения на всей территории империи единого языка «койне», греческого «эсперанто», и даже идеи по установлению культа единого божества, объединяющего принципы богов разных культур. Возможно, птолемеевский культ египетско-греко-семитского Сераписа явился выражением великих замыслов царя.

Одним из символов нового мира для царя становятся Александрии – города, основанные им по всей территории рождающейся империи, города будущего. Александр создает более тридцати Александрий, среди которых самая знаменитая – египетская. Город создается по принципу единства проживания эллинов и египтян, соответственно, строятся и греческие и египетские храмы. Буквально через 50 лет Александрия станет одним из крупнейших городов мира. Она будет знаменита своей библиотекой и Музеумом (Мусейном, созданным Клеопатрой) – храмом Муз и одновременно крупнейшим научным и философским центром, собиравшим множество талантливых учёных, философов и мастеров.

Неслучайно и то, что многие города получили имя Александра или имена близких ему существ. Александр словно «дополняет» чужую территорию своим именем – в традиционных культурах существует такое понятие, как таинство имянаречения, согласно которому вещи меняют свою природу, получая новое имя. В этом, по-видимому, заключалась особая политика Александра, политика не царя-завоевателя, а царя-демиурга, мироустроителя: он не захватывает чужие государства, не разрушает чужие многовековые культуры, он ассимилирует их, делая из «своими». И, несмотря на то, что Александр умер, не успев осуществить до конца свои идеи, ему удалось на короткий срок создать на месте множества старых государств новое, включающее в себя элементы старых и образующее своего рода «алхимический котёл». И это не могло не повлиять на ход истории.

Если представить историю в виде некой «лестницы», ступеньками в которой являются цивилизации и государства, то «ступенькой» к нашим современным европейским государствам, объединённым в течение двух тысяч лет в рамках христианской культуры, должна была быть Римская империя. Но для её возникновения необходима была «ступенька» империи Александра и эллинских государств – «алхимический котёл», в котором смешение различных культур дало толчок новым идеям в искусстве, науке, философии и религии.

Александр в течение десятилетия сделал шаги, для которых потом Римской империи потребовался гораздо больший срок. И хотя его империя и идея великого объединения просуществовала лишь около десяти лет, потому что царь не оставил преемника, который смог бы жить подобной идеей, все же он создал «модели» для других, которые придут позже. Мечта о великом государстве, построенном на принципе братства, «согласия сердец», объединения Востока и Запада, на мгновение воплотилась в этом мире и, по сути, открыла эпоху великих империй и мировых религий. В течение десятилетия были посеяны зерна, которые дали свои всходы позднее. Не будучи мессией и не проводя религиозную политику, Александр в какой-то мере подготовил почву для грядущего христианства и ислама, и обе эти мировые религии (а также и иудаизм) отдают дань почтения языческому царю.

Масштаб замыслов Александра поражает. Поражает легкость, с которой он завоевал и ассимилировал новые территории. Но не преодоление географических рамок было наиболее трудным, а преодоление рамок человеческого сознания и ограниченности. Александр сталкивался с непониманием даже ближайших друзей, когда речь шла о том, чтобы многовековому конфликту между эллинской и восточной культурами предпочесть синтез обеих. Для того чтобы великая империя Александра могла существовать, требовался менталитет нового человека, отличный от менталитета старой полисной культуры. Для нового государства требовалось новое сознание, и вряд ли люди, населявшие империю Александра, подготовились к этому за десять лет. Скорее можно говорить о том, что им был дан первый толчок в этом направлении, начались изменения, которые через несколько столетий, позволили человеку Римской империи назвать себя «гражданином мира».

Создается впечатление, что Александру удалось в течение этих 10-12 лет создать на территории империи особое пространство-время, где сосуществовали история и миф. Александр создает свой особый хронотоп. Нечто подобно происходило раньше в особые, священные моменты жизни людей – в древнем театре мистерий, на церемониях и праздниках, – когда на какое-то время человек вырывался из своей обыденной действительности и попадал в миф, и когда действие заканчивалось, то он возвращался к действительности не таким, как прежде.

Александр существовал в особом мифологическом пространстве – и оставлял его за собой. Только создав новый миф – дойдя до края света, до места, где восходит солнце, охватив весь мир, – можно сломать старые рамки, рамки не географии, а человеческой ограниченности и страха перед неизвестностью. Новое время требовало новых мифов. И Александр оставил после себя новый миф о справедливом правителе и идеальном государстве, о царе-философе и воине, который дошел до пределов человеческих возможностей и переступил через них. Он оставил после себя миф о том, как можно преодолеть человеческую ограниченность, о братстве людей, для которого ещё не пришло время, но обязательно когда-нибудь наступит. Миф о том, что для человека не существует невозможного.

«Мы наиболее одиноки в окружении мифов»

Я не удержалась и взяла на себя смелость включить в данную работу обсуждение фразы из фильма «Александр», вынесенной в заглавие этого раздела. Обсуждение ведут «Македонцы» – поклонники фильма, книг об Александре, а главное поклонники самого Александра Великого, люди творческие, ищущие – многими материалами с сайтов, посвящённых Александру, я просто зачитываюсь. Материалы доступны всем желающим, поэтому я и позволила себе их процитировать.

– Я считаю эту фразу ключевой не только для фильма, но и для понимания роли личности Александра и его "самочувствия" вообще. Но что имел в виду Птолемей в этом мудром своём – приписанном Александру – суждении? Согласимся с умудренным годами сподвижником Александра или поспорим? Я так понимаю слова Птолемея: когда царь при жизни становится фигурой мифологической; когда живой человек обретает столь великую для смертного власть и славу, что порождает (целенаправленно, но скорее спонтанно) миф о себе – тогда он отдаляется от остальных, отделенный стеной ложных представлений о нём. В мифологическом сознании современников он предстает как существо сверхъестественное – поэтому приблизиться к нему боязно. Миф ложный, посеянный специально или созданный из слухов и толков – скрывает настоящего человека, заменяя его неким образом. Тени героев древности идут рядом с Александром: Ахилла, Геракла, Ясона – и тени богов. Представляя себя Ахиллом или потомком Ахилла, сыном Зевса или Амона, Александр как бы вплетает себя в канву мифов. Миф служит чем угодно – объяснением или средством упорядочения мира – но не объектом теплых чувств. Окружив себя славой, Александр становится подобным солнцу, которое всех греет, которое организует смену дня и ночи и времен года, но до которого никому не придёт в голову дотрагиваться, о "настроении" и "чувствах" которого никто не задумается.

– Согласна. Александр стал заложником созданного им самим образа. Он и так был одинок, как всякий гений, а, создавая вокруг себя ореол божественности, еще больше отдалялся ото всех. Сразу вспоминаются его слова: "Не может быть двух царей на земле и двух солнц в небе". Ее тоже можно истолковать как признание своего бесконечного одиночества.

– Любой правитель одинок – не важно, окружен ли он мифическим ореолом или нет.
Тут еще один момент – с самого детства Александр воспитывался так, что в голове у него могла возникнуть идея-фикс: он должен превзойти в своих деяниях героев мифов. Или, по меньшей мере, должен быть не хуже. То есть была поставлена очень высокая планка, и, пытаясь до нее дотянуться, Александр банально загнал себя.

– "Наш удел высок, мы одиноки…" ("Хроники Нарнии" К.Льюис). Все одиноки, абсолютно все. Но величественное одиночество как-то красивее. Мне думается, слова эти можно воспринять и в таком смысле. Чем больше построено воздушных замков, чем шире и ярче вымышленный мир, тем более одинок мечтатель. А Александр был мечтателем…

– Ты права – гении всегда одиноки, а Александр был гениален. И мифы кормятся как раз вокруг гениев. Относительно: "не может быть в Азии двух царей, как двух солнц на небе» – было сказано в более прагматическом смысле: править буду я, но подразумевалось и то, на что ты указываешь: только я, я один. Птолемей ещё цитирует Багоя (художественная отсебятина сценаристов) про то, что Александр всю жизнь безуспешно искал край мира, как искал любовь. "Is there no love in your life" – спрашивал его Гефестион. Почему они все задавались этим вопросом? Разве не любил Александр? Любил, безусловно. Любил миф, построенный им самим воздушный замок, как говорит Э., и пытался этот замок воплотить в камне, а свою мечту о новом, более совершенном мире – "в умах людей". И, конечно, права C. – поставленная планка была слишком высока для простого смертного, и, воплощая собственные мечты, Александр отталкивался (как отталкиваются от берега) от мифов, на которых вырос – и стремился превзойти мифологических героев, действительно "загоняя" себя в этом борьбе. Но всё-таки – Александр любил, ценил своих друзей, своё окружение, культурные ценности, искусства – мало ли чего, как солнце. Армия шла за Александром и, как хорошо показано у Стоуна, кричали: "Мы любим тебя!" И Гефестион; – "дружба, которая длилась 19 лет: намного дольше, чем множество современных браков" (цитирую одну из статей, висящих в сети). Так почему он всё-таки одинок, когда его почитали как царя, когда друзья шли за ним – и вся армия шла за ним? Я вроде чувствую, что верно, что был он одинок – но всё-таки что-то не стыкуется.

– Почему не стыкуется? Гений не может хоть иногда не ощущать одиночества, даже если его очень любят окружающие. Просто потому, что они не гении. И это им не в минус, отнюдь. Просто им не под силу его понять. Не во всем – в чем-то. Может быть, именно в том, что делает его гением. А вообще, у Пикуля хорошая фраза была в "Фаворите": "А кто из великих был счастлив? Что-то не припомнить…" (ну, как-то так). Правда, вряд ли можно сделать вывод, что гении счастливы не бывают никогда. Другое дело, что сильно заботиться о своем счастье им попросту некогда…

Я привела только маленькую часть беседы, как пример. На сайтах обсуждается много тем, связанных с жизнью Александра и его сподвижников, его свершениями, мечтами. Многие пишут, что фильм «Александр» и книги об Александре Великом, которых сейчас выходит очень много, вызвали у них не только интерес к эпохе Древней Греции, но и заставили по-новому посмотреть на себя, на свою роль в этом мире. Люди задаются вопросом: «Для чего я пришел на эту землю и на что же способен я»? Это замечательно, это воодушевляет сердце, разум, заставляет выйти за рамки повседневности, раскрыть глаза и увидеть мир с новой «точки сборки», как пишет Карлос Кастанеда.

С моей точки зрения Александр Великий преподает нам самую важную науку, которую мы все – все люди земли – сейчас постигаем – Науку Побеждать.

«23 века назад… Так далеко и одновременно так близко. Далеко, если воспринимать Александра как своего рода символ непобедимости, восхищаясь его деяниями и сожалея о безвозвратном уходе его времени. Но все-таки – и близко, потому что даже в наши времена торжествующей повседневности, мало кого сможет оставить равнодушным битва при Гавгамелах, и знаменитое: «Я не ворую побед!» – прозвучавшее в ответ на предложение напасть ночью. Александр не просто вписал красивейшие страницы в историю человечества, он оставил нам нечто большее. Своим собственным примером он показал, чего и как можно достичь за столь короткий срок. И если его пример еще способен волновать наши души, значит, древнее искусство побеждать не забыто, значит, не потеряна надежда его возродить».

Таинственное искусство побеждать – Хорхе Анхель Ливрага

Тема, которой я хочу коснуться сегодня, – загадочное и трудное искусство побеждать. Много лет назад у меня был учитель, который говорил мне, что искусство быть счастливым состоит в том, чтобы осуществлять свои мечты и достигать цели. В определенном смысле искусство побеждать также состоит в способности мечтать и добиваться осуществления своих мечтаний. Есть люди, которые, кажется, пришли в этот мир под счастливой звездой, им везёт, и все у них ладится. Есть и другие, которым, напротив, очень трудно дается каждое дело. А иногда появляются особые люди, избранники Судьбы и Истории. Порой кажется, что достаточно одного их присутствия, чтобы вокруг совершались подлинные чудеса.

Я вспоминаю один вечер в Греции, точнее в Македонии. В тот вечер я плакал. Среди руин Филиппополиса я читал фрагменты из писем Филиппа Сотера. Он рассказывал о походе с Александром, о том, что люди, когда Александр был с ними, поистине совершали чудеса. Однако когда Александр умер, эта способность совершать великие подвиги и творить великие вещи исчезла вместе с ним. Оставшись одни, его соратники оказались годны лишь на маленькие дела. Они хотели быть великими, но в каком-то смысле не могли превзойти себя, перестать быть маленькими и заурядными. Они не могли назвать себя сыновьями Бессмертного, Божественного Амона, ибо чувствовали себя лишь детьми смертных родителей.

Сколько раз, мои дорогие друзья, сколько раз мы сами мечтали о том, чтобы совершить нечто героическое, создать нечто удивительное и прекрасное! Сколько раз мы мечтали о том, чтобы стать примером, который могли бы увидеть другие и которому могли бы последовать, – но были в состоянии совершить лишь маленькие, никому не заметные шаги. Сколько раз мы хотели петь, как поют соловьи, сколько раз мы хотели летать, как летают птицы, – но из нашего горла вырывались лишь слабые звуки, а мечты о полете сдерживались сознанием того, что сначала нужно хотя бы научиться ходить. Ведь нам еще идти и идти вперед, к бескрайнему горизонту, отступающему все дальше и дальше по мере того, как мы к нему приближаемся. Поэтому наши сердца философов все пытаются ответить на вечный вопрос: в чем заключается искусство побеждать? Почему одни побеждают, а другим это не удаётся?

Может быть, дорогие друзья, наша жизнь подобна проводу микрофона, который я держу сейчас в руках. Я шагаю вместе с ним, но не знаю его длины, не знаю, когда он кончится и остановит мое движение. Так происходит и в жизни. Мы должны быть очень бдительны, должны подготовить себя к тому, чтобы почувствовать момент, когда жизнь подведет нас к завершающему этапу и Судьба известит нас об этом, посылая великие трудности, чтобы, преодолев их, мы осознали высший предел наших сил и возможностей.

Уметь побеждать не означает превратиться в Александра, ибо не все могут стать Александрами, и еще менее вероятно, что внутри каждого из нас спит маленький, еще не раскрывшийся Александр. Каждый таков, каков он есть. Искусство побеждать состоит в том, чтобы стать самими собой, такими, какие мы есть на самом деле, проявить свою подлинную сокровенную суть, душу, сердце и способности. И тогда уже не будет иметь значение, кем мы являемся, великим гением или «маленьким», «простым» человеком.

Человек сам по себе велик, в нем заложены величайшие богатства, огромнейшие возможности. Именно поэтому древние не пытались приписывать ему какие-то дополнительные сверхъестественные силы и качества, передавать какие-то супермагические, супертаинственные секреты. Скорее их целью было способствовать тому, чтобы человек открыл в себе и пробудил скрытые способности души. Они старались, чтобы он освободился от всех мелких глупых проблем материального мира, от теневой, «животной» части своей личности, из-за которой он мог бы озвереть и очерстветь, от своих страхов и от всего того, что могло бы остановить его восхождение по пути Мудрости.

Древние учителя стремились помочь человеку возродиться и раскрыться изнутри, подобно белому лотосу, и проявить свои внутренние потенциалы вовне. Человек должен был проникнуть в скрытую суть вещей, и подняться из сокровенного сердца всего сущего до небесных высот, до духовной мудрости, словно колонная храма, раскрывающая свою капитель высоко над землей. Не существует ни одной колонны с капителью внизу, все они возносятся ввысь. Древние оставили нам в наследство это глубокое знание, запечатлев его в своих творениях. Я помню великий храм в Корнаке и огромное количество колонн с капителями. У колонн, удаленных от святилища, сокровенного сердца храма, капители подобны закрытым бутонам лотоса. У тех же, что находятся ближе к святилищу и ведут к нему, капители – словно цветущие лотосы, раскрывающиеся навстречу Солнцу. Это вечное учение, призывающее нас вновь вернуться к самим себе, к богатствам, сокрытым в глубинах нашего внутреннего мира, к тому центру силы, который есть в каждом из нас.

Модель меча Александра Великого

Вы знаете, как создаются лучшие мечи: они закаляются, переходя от жара к холоду, от холода к жару, способом поистине суровым. Может быть, и мы нуждаемся в закалке, чтобы принимать удары жизни так же, как меч принимает удары молота. Тот, кто хоть раз видел работу кузнеца, знает, что ударами молота можно услышать и другой звук. Это кричит металл, расплющиваемый на наковальне. Да, меч кричит, но выдерживает, кричит и выдерживает, кричит и выдерживает – и так до тех пор, пока это железо, которое было не более чем обыкновенным металлом, превратиться, благодаря ударам, благодаря погружению в холодную воду или в таинственную трансформирующую субстанцию, в чистый стальной лист. Только тогда он обретает прочность, остроту и гибкость. Не напоминает ли этот процесс этапы нашей собственной закалки в жизни?

Каждый из нас, даже самый маленький, даже тот, кто чувствует себя самым слабым и самым обделённым, даже тот, кто убежден, что совсем одинок в этом мире, обладает способностью побеждать. Каждый из нас способен идти и идти к победе, совершая маленькие шаги, маленькие усилия, которые мало-помалу сложатся в постоянное движение вперёд. Для этого не нужны ни какие-то особые формулы, ни чья-то специальная помощь; всегда можно совершенствоваться, всегда можно становиться лучше. Каждый из нас должен искать свой собственный свет, свое собственное место в мире, и если мы счастливы там, где мы есть, это прекрасно, а если нет, то мы можем быть счастливы на другом месте.

Сталкиваясь с большими трудностями и серьезными препятствиями, пытайтесь всегда выдержать одной минутой больше. Не думайте о том, что вам придется терпеть еще час, день, год, всю жизнь, – нет, речь идет только об одной маленькой минуте, надо выдержать всего лишь минутой больше – а затем еще минуту, и еще… Вы увидите, что так, мало-помалу, минута за минутой, наберутся цифры гораздо более внушительные, чем, если бы вы пытались выдержать все сразу. Мощь нашего ума поразительна.

Приложите усилия, чтобы ваш мир стал миром великих идей, чтобы благие мысли и благие чувства нашли приют в вашем сердце – и запели там, подобно птицам в ветвях деревьев, и хранили там тайны в благословенном молчании, подобно рыбам в морских глубинах. Помогите им жить в ваших Великих Душах, свободных и прекрасных. Не позволяйте себе падать, долго оставаясь согнутыми, вставайте снова и снова. Своими руками словно крыльями, словно когтями, поддерживайте стены Истории и устремляйтесь вперед, всегда только вперёд, как шел Александр Великий. Все мы должны умереть, и, может быть, все мы должны снова родиться. Все мы подвластны вращению великого Колеса Судьбы; великой Сансары. Но за пределами всего этого мы также подвластны великому закону нашей собственной Воли.

Несколько лет назад близ Фермопильского ущелья я обнаружил старинную надпись: «Гражданин, если ты придешь в наш город, скажи, что здесь погибли триста спартанцев, служивших своему Закону и исполнивших свой долг». Своим примером они сумели оставить след в Истории. Леонид не считал, сколько персов готовы его атаковать. Он просто знал, что необходимо защитить от них ущелье, ибо за ним оставались духовные и культурные сокровища Афин, которые не должны были попасть в руки врагов. Он сумел продержаться три дня, всего три дня, однако за эти три дня было спасено многое.

Леонид – царь Спарты

Где же они сейчас, эти люди? Где они, эти благородные воины, спросившие Леонида: «Господин, сегодня мы вступаем в бой. Не следует ли нам хорошо поесть, чтобы быть сильнее при встрече с врагом?» Леонид ответил им: «Нет, ешьте сегодня немного, ибо этой ночью мы будем на великом пиру у Плутона, бога мертвых». Не дрогнули воины, но лишь, взглянув на него, спросили: «И ты, Леонид, будешь на том пиру?» И он ответил: «Я буду первым». На это воины Леонида сказали: «Тогда этой ночью мы будем пировать все вместе, с тобой и Плутоном…» Где они сейчас, эти герои легендарных времён? Где же, если не в нас самих? Они не забыты, не потеряны, они просто погребены под тяжестью наших страхов, неуверенности, нерешительности и сомнений.

Как хорошо было бы сбросить с себя весь этот мусор и в современном мире увидеть вновь пернатые шлемы благородных и доблестных воинов древности, увидеть вновь свет Неба, сияющий среди руин крепостных стен, услышать вновь музыку собственных шагов, звучащую в такт ударам сердца, бьющегося в груди.

Победа! Победа! Победа!

Заключение

Я вела диалог с Александром Великим год. Это и очень мало и очень много в нашем запредельно скоростном мире. Но на этом все не заканчивается. Я связала в своем сердце две эпохи, два мира, два пространства. Этот узел уже невозможно ни развязать, ни разрубить, это узел любви – мост, который соединяет несоединимое и делает невозможное возможным. Александр пришел в мое сердце, там и останется, уже навсегда.

Лучше, по-моему, не скажешь!

Я благодарю тех, кто прочитал или просто просмотрел эту работу. Я буду счастлива, если в Вас зазвенит маленький колокольчик и заставит задать вопрос: «Кто есть Он? Кто есть Я?». Помните эти слова: «Великое возвышает нас над рамками повседневности, которыми мы сами себя ограничиваем»!

С огромным уважением, ко всем Вам, тем, кто смог выйти за рамки повседневности.
Людмила Венгерская

Ключевые моменты жизни Александра (до н. э.)

359	Филипп II – царь Македонии.
356	Рождение Александра в Пеле. Точная дата неизвестна, но, как наиболее вероятно, между 20-м и 26 июля. Филипп захватывает Потидею.
354	Демосфен выступает против «священной войны» с Персией.
352	Филипп становится потенциальным лидером будущего «крестового похода» в Персию.
351	Филипп ведёт морскую борьбу с Афинами. Первая «филиппика» Демосфена.
348	Август. Филипп захватывает Олинф. Провал попытки Эсхина объединить греков против Македонии.
346	Март. Посольство афинян к Филиппу. Парменион осаждает Хал. Апрель. Филократов мир. Второе афинское посольство. Июль. Филипп занимает Фермопилы.
344	Филипп становится пожизненным фессалийским архонтом.
343	Аристотель становится воспитателем Александра.
342	Брат Олимпиады Александр наследует эпирский престол.
340	Съезд союзников в Афинах. Александр становится регентом в Македонии. Александр основывает Александрополь.
339	Сентябрь. Филипп занимает Элатею. «Панатенаик» Исократа.
338	Около 2 августа. Битва при Херонее. Посольство Александра в Афины. Филипп женится на Клеопатре. Александр и Олимпиада покидают Македонию.
337	Весна. Коринфский съезд провозглашает Эллинский союз. Возвращение Александра в Пеллу. Осень. Эллинский союз утверждает «священную войну» против Персии.
336	Весна. Парменион и Аттал отправляются в Малую Азию для начала военных действий. Июнь. Воцарение Дария III. Клеопатра рождает Филиппу сына. Убийство Филиппа. Александр воцаряется в Македонии. Конец лета. Александр созывает съезд Эллинского союза и становится главнокомандующим в антиперсидском походе.
335	Ранняя весна. Александр воюет во Фракии и в Иллирии. Мятеж в Фивах.
334	Март – апрель. Александр с войском вторгается в Малую Азию. Май. Битва при Гранике. Реформы в греческих городах в Малой Азии. Взятие Милета. Роспуск большей части флота. Осень. Осада и взятие Галикарнаса войском Александра.
333	334-333. Поход Александра через Ликию и Памфилию. Войско Александра направляется на север, в Гордий (Гордион). Ранняя весна (начало марта). Смерть Мемнона. Персы собирают войско в Вавилоне. Эпизод с Гордиевым узлом. Поход Александра на юг, к Киликийским воротам. Поход Дария на запад. Сентябрь. Приход македонян в Тарс. Болезнь Александра. Дарий пересекает Евфрат. Начало ноября. Битва при Иссе. Поход Александра на юг, через Финикию. Первые мирные предложения Дария.
332	Январь-февраль. Сдача Библа и Сидона. Начало осады Тира. Июнь. Новые мирные предложения Дария. 29 июля. Падение Тира. Сентябрь – октябрь. Взятие Газы. 14 ноября (?). Коронование Александра в качестве фараона в Мемфисе.
331	Ранняя весна. Посещение Александром оракула Амона в Сивах. 7-8 апреля (?). Основание Александрии. Александр возвращается в Тир. Июль – август. Александр подходит к Тапсаку на Евфрате. Дарий с войском выходит из Вавилона. 18 сентября. Переправа Александра через Тигр. Отклонение последних предложений Дария. 30 сентября или 1 октября. Битва при Гавгамелах. Поход македонского войска на Вавилон. Середина октября. Вход в Вавилон. Подавление мятежа Агиса в Мегалополисе. Начало декабря. Александр беспрепятственно входит в Сузы.
330	Январь (?). Войско Александра входит в Персеполис. Май (?). Сожжение храма и других зданий в Персеполисе. Начало июля. Александр идёт в поход на Эктабаны. Бегство Дария в Бактрию. В Эктабанах происходит мобилизация греческих союзников. Там остаются Перменион и Гарпал. Возобновление преследования Дария через Каспийские ворота. Вторая половина июля. Дария находят убитым у Гекатомпила. Бесс в Бактрии провозглашает себя «великим царём». Июль – август. Начало гирканийского похода. Конец августа. Поход на Дрангиану (озеро Систан). «Заговор Филоты». Поход через Арахозию.
329	Март-апрель. Александр переходит через Гиндукуш. Апрель – май. Наступление Александра в Бактрии. Отступление Бесса. Июнь. Александр форсирует Окс. Демобилизация ветеранов и фессалийцев. Выдача Бесса. Поход Александра на Мараканду. (Самарканд). Восстание Спитамена.
328	329-328. Войско Александра на зимних квартирах в Зариаспе. Казнь Бесса. Кампания против Спитамена. Осень. Убийство Клита Черного.
327	Весна. Взятие Согдианского Утёса. Александр женится на Роксане. Призыв 30 000 персидских «преемников». Конец Каллисфена. Начало лета. Александр снова переходит Гиндукуш. Начало вторжения в Индию.
326	327-326. Войско Александра достигает Нисы (Джелалабад). Дионисийское празднество. Весна. Захват Аорна. Поход на Таксилу. Битва с Пором на реке Гидасп. Смерть Буцефала. Июль (?). Мятеж на Гифасисе. Возвращение на Гидасп. Прибытие пополнения из Греции. Начало ноября. Поход войска и флота вниз по реке.
325	326-325. Кампания против брахманских городов. Александр тяжело ранен. Весна. Мятеж в Бактрии. Александр достигает Паталы и строит порт. Сентябрь (?). Поход Александра через Гидрозийскую пустыню. Декабрь. Начало чистки сатрапов. Неарх с флотом достигает Гармозии. Встреча Неарха с Александром в Салме. Прибытие Кратера из Дрангианы.
324	Январь. Неарх с флотом отправляется в Сузы. Эпизод на могиле Кира. Александр возвращается в Персеполис. Поход на Сузы с пребыванием там, в феврале – марте. Весна. Прибытие 30 000 персов – № преемников». Массовые свадьбы в Сузах. Женитьба Александра на дочери Дария и дочери Артаксеркса Оха. Женитьба Гефестиона на второй дочери Дария. Указы о возвращении изгнанников и об обожествлении царя. Кратер назначается регентом вместо Антипатра и отправляется на родину. Александр пребывает в Эктабаны. Смерть Гефестиона.
323	Весна. Кампания Александра против горцев и возвращение в Вавилон. Александр исследует речной путь, путешествуя по болотам. Кассандр, сын Антипатра, прибывает для переговоров с Александром. 29-30 мая. Болезнь Александра во время пира. 10-11 июня. Смерть Александра Великого.

Дополнительная информация для любознательных:

Когда мы берем в руки карты, нам в голову даже не приходит мысль, что у королей, дам и валетов могли быть исторические прототипы. Между тем первоначально у всех королей, дам и валетов были свои биографии. Прототипами четырех королей стали легендарные герои-правители древности, которыми в Средние века восхищались европейцы: Карл Великий, король франков с 768 по 800 год, а также император Западной Европы до 814 года, возглавлял червонную масть; Давид, пастух и певец, благодаря своим подвигам ставший легендарным древнееврейским царем, правил пиками; прославленный полководец Юлий Цезарь командовал бубнами, а не менее знаменитый Александр Македонский – трефами.

Александр Македонский – единственный из карточных королей, в руку которого изготовители старинных карт вложили державу, символ монархии. Но стремление к максимальной стилизации неузнаваемо изменило десницу с державой, оставив от них только мало кому понятную деталь на современном изображении. Внешность короля также стала жертвой изменчивой моды. Из мужественного полководца с яростным взглядом пронзительных глаз и густой курчавой шевелюрой он превратился в худосочное, изнеженное существо с чувственными губами, аккуратными усами и щегольской бородкой. Тем не менее, король треф был и остается Александром Македонским.

Библиография

1. Арриан «Поход Александра» – 1993
2. Ф. Шахермайр «Александр Македонский – тринадцатый бог Олимпа – 2005
3. Поль Фор «Александр Македонский» – ЖЗЛ – 2001
4. Питер Грин «Александр Македонский – царь четырёх сторон света» – 2005
5. Лэнс Керк «Уроки мудрости Александра Македонского» – Феникс – Ростов-на-Дону 2005
6. Кирилл Королёв «Войны античного мира. Македонский гамбит» – Москва 2003
7. Джон Фуллер «Военное искусство Александра Великого» – Москва 2003
8. Пьер Бриан «Александр Великий» – история, открытия – Москва 2003
9. Книга об Александре («Повесть о рождении и победах Александра Великого») – 2004
10. Парта Боуз «Стратегическое искусство Александра Македонского. Вне времени: уроки строителя величайшей империи» – 2005
11. С. А. Жебелев «Александр Великий» – 2000
12. Плутарх «Александр Великий» из «Сравнительных жизнеописаний» – 2000
13. А. Я. Гаркави «Неизданная версия романа об Александре» – 2000
14. И. Г. Оршанский «Талмудические сказания об Александре Македонском» – 2000
15. Гай Маклин Роджерс «Александр Македонский – философ, царь и воин» – Москва 2006
16. Пол Догерти «Александр Великий. Смерть бога» – Москва 2005
17. Морис Дрюон «Александр Великий или Книга о Боге» – г. Уфа
18. Стивен Прессфилд «Александр Великий – дорога славы» (роман) – Москва 2006
19. Мэри Рено «Персидский мальчик» (роман) – 2005
20. Мэри Рено «Божественное пламя» (роман) – 2006
21. Валерио Массимо Манфреди «Александр Македонский» (в трёх книгах, роман) – 2005
22. Э. Маршалл «Александр Македонский» (серия «Великие властители в романах) – 1996
23. Н. Панин «Александр» (роман) – 2005
24. В. Дёмин «В поисках колыбели цивилизации» («Тайны древних цивилизаций) – 2004
25. Е. Парнов «Властители и маги» – «Терра» – 1996
26. Сборник: «Их называли великими» – Харьков – 2000
27. Р. Штейнер «Всемирная история» – «Новалис» Москва – 2002
28. Р. Штейнер «Оккультная история» – Москва – 2005
29. Фирдоуси «Шах-наме» (поэма) – 1972
30. Низами «Искандер-наме» (поэма) – 1968
31. Навои «Стена Искандера» (поэма) – 1972
32. Лев Ошанин «Вода бессмертия» (поэма) – 1976
33. Всемирная история в лицах: Александр Македонский – Интернет
34. Военно-исторический портал – Армии древности – Интернет
35. Стратегия успеха Александра Македонского – Интернет
36. Г. Костин «Сон об Александрии» (Ж. «Новый акрополь» № 1) – 1999
37. Х. А. Ливрага «Герой сегодня и всегда» (Ж. «Новый акрополь») – 2000
38. Х. А. Ливрага «Таинственное искусство побеждать» (Ж. «Новый акрополь» № 4) – 1998
39. В. Карелин «Великие победы Великого Александра» (Ж. «Новый акрополь» № 4) – 1998
40. Косолобова «Великий Александр: история одного мифа» (Ж. «Новый акрополь» № 2) – 2000
41. И. Дубровский «Александр – сын Зевса» (Ж. «Вокруг света» – апрель) – 2005
42. Сайты Интернета – поддерживаются почитателями Александра Великого